— Не дай Бог! Довольно одного знакомства с метеорами!

Окончив свое объяснение, Добровольский продолжал наблюдения. Он зарисовал комету и отметил в записной книжке все, наиболее характерное и интересное. Затем он направил на светило спектроскоп.

— Знаешь, Карл, — обратился он к зоологу, — в природе комет есть одна черта, особенно интересная для тебя, как биолога.

— Что такое?

— Атмосфера их состоит преимущественно из углеводородов, т. е. соединений, рассматриваемых органической химией.

— Да, да я припоминаю, что это обстоятельство выставляется, как аргумент, сторонниками заноса жизни на Землю из пространства.

Долго еще беседовали путешественники о кометах, самых фантастических и таинственных из всех небесных светил. Между тем "Победитель" быстро летел в пространстве и через несколько часов прошел мимо кометы, которая потонула в солнечных лучах. Впереди опять расстилался бесконечный эфирный океан, черные глубины которого были украшены яркими звездами.

Четыре дня летел аппарат в глубине пространства, не встречая ничего, решительно ничего. Как гигантская серебряная птица рассекал он эфирный океан и кругом было абсолютно пусто.

Как передать это оригинальное и жуткое чувство пустоты? В полной мере его не испытывали ни мореплаватель, у которого всегда остаются перед глазами волны океана с его рыбами и дельфинами, ни даже воздухоплаватель, который может любоваться голубым небом, белыми облаками и далекой, но все же видимой Землей; только в межпланетных черных безднах вполне овладевает человеком пустота.

Однообразие ее утомило и пассажиров быстрой серебряной птицы, так как прошло уже четыре дня после встречи с кометой.

В вагоне царствовала полная тишина. Путешественники выдумывали себе разные занятия, стараясь убить время: Наташа читала увесистый том небесной механики, добросовестно стараясь разобраться в многоэтажных формулах; Имеретинский составлял чертеж какого-то фантастического и, по правде сказать, ни к чему не нужного оптического прибора; Добровольский вычислял орбиту кометы, в уме перемножая трехзначные числа. Около него примостился Флигенфенгер и набрасывал карандашом портрет приятеля.

Но вскоре астроном встал и со словами: "Я сейчас, только новый карандаш возьму", поднялся наверх.

Прошло несколько минут. Флигенфенгер начинал терять терпение.

— Скоро ты? — крикнул он.

Молчание.

— Борис, скоро ты? — вторично позвал зоолог.

— Нет, я больше не могу писать, — послышалось в ответ.

— Отчего? — удивился покинутый художник.

— Кажется Веста!

— Какая там Веста? — сердито воскликнул Флигенфенгер, — иди скорей, надо эскиз кончить.

— Нет, позвольте, — вмешался Имеретинский; — Веста это действительно очень интересно. Я тоже пойду наверх.

— Ничего не понимаю! — в отчаянии промолвил зоолог. — Разве можно с ним рисовать: я только что глаза начал и как раз уловил любопытную черточку, а он — "Веста" какая-то!

Между тем наверху из окна открывалась интересная картина изменившегося звездного неба. Оно стало необыкновенно богато яркими звездами. Всего существует около 20 звезд первой величины в обоих полушариях небесной сферы. Теперь же из одного только верхнего окна было видно не менее сорока светил такой яркости. Некоторые из них медленно перемещались.

Количество звезд второй величины также прибавилось. Вообще небо имело довольно странный вид. Казалось, что созвездия перепутались и перемешались; признать знакомые фигуры было очень трудно.

Флигенфенгер, убедившись, что на рисование нет больше никакой надежды, перешел вслед за другими в верхнюю комнату и здесь в удивлении остановился около окна.

— Что же это? — спросил он без волнения, — мы опять несемся в метеорный поток?

Картина действительно очень походила на то грозное, но великолепное зрелище, которое открылось перед путешественниками за несколько минут до катастрофы 28-го июля. Однако звезд было все-таки гораздо меньше. Астроном поспешил успокоить Флигенфенгера.

— Нет, — сказал Добровольский, — это не поток метеоритов. Мы просто проходим первый пояс астероидов.

— Разве таких поясов несколько?

— Дело в том, что малые планеты неравномерно распределены между Марсом и Юпитером. До сих пор мы могли только встретить отдельные, разбросанные на огромном пространстве астероиды. Сегодня же мы проходим первый пояс, где они расположены более густо. Это будет продолжаться до завтрашнего утра. Затем несколько часов мы пролетим по области, лишенной планеток, и вступим в главное скопление, которое тянется на 44 милл. килом., т. е. составляет для нас два дня пути.

— На каком расстоянии от Солнца находятся эти пояса?

— Первый на 2,39 радиуса земной орбиты = 360 милл. килом., а второй в среднем на 2,70 радиусов = 400 милл. килом. Это соответствует середине всего пояса астероидов. Еще одно скопление их мы встретим на расстоянии 3,15 радиусов. После этого до самого Юпитера малые планеты рассеяны очень редко.

— Какова полная ширина пояса малых планет?

— Обыкновенно ее считают в 300 милл. килом., но это не верно, ибо, с одной стороны, некоторые из них, например, Этра или встреченный нами Эрос заходят за орбиту Марса, а другие (Гектор, Патрокл и проч.) имеют среднее расстояние от Солнца, такое же, как Юпитер. Поэтому ширина пояса достигает 600 милл. килом.

— И сколько астероидов рассеяно на этом огромном пространстве?

— Не знаю! Вероятно много тысяч. Некоторые астрономы предполагали, что их всего около тысячи, но доказательство противного у нас на лицо. Их несколько сотен в небольшой области, которая нас окружает.

Звездное небо принимало все более необычайный и богатый вид. Некоторые светила, как бы по мановению волшебного жезла, быстро увеличивались в яркости, образуя заметный для глаза диск, затем они также быстро уменьшались и терялись в рое остальных звезд. Один маленький астероид пролетел совсем близко от бокового окна, на минуту осветив вагон бледно-розовым светом.

— Где же Веста? — спросил Имеретинский.

— Ах да, я забыл про нее. Видите там впереди чрезвычайно яркую звезду белого цвета. Это, вероятно, и есть Веста.

— Что вас заставляет думать так?

— Наблюдая ее очень медленное перемещение, я рассчитал, что планета находится на расстоянии не менее 3 милл. килом., от нас. Между тем в телескоп ясно виден ее поперечник: это доказывает, что мы имеем дело с одним из четырех самых больших астероидов, а из них только Веста находится на данном расстоянии от Солнца. Через 2 или 3 часа мы подойдем гораздо ближе и тогда я надеюсь подробно изучить ее.

Аппарат продолжал свой быстрый полет, окруженный астероидами. Иногда число их уменьшалось, но затем опять со всех сторон зажигались яркие звезды.

— Мы не рискуем налететь на одну из планеток? — спросила Наташа.

— О, нет, — ответил изобретатель. — Это только так кажется, что они близко от нас. Большинство из них удалено от нас на десятки и сотни тысяч километров. В действительности даже в местах наибольшего скопления астероиды крайне редко рассеяны в пространстве.

— Слава Богу, а то мы легко могли бы разбиться об один из них.

— Однако, побывать на одном из этих микроскопических миров тоже очень любопытно, — заметил Флигенфенгер.

— Вряд ли мы нашли бы там много интересного; кроме того, они все, за исключением Весты, лишены атмосферы и нам нечем было бы дышать.

— Отчего же природа так обидела их?

— Просто потому, что сила тяготения на них слишком слаба, чтобы удержать частицы газа от рассеяния.

— В таком случае Бог с ними; лучше летим на Ганимед.

Любуясь астероидами, Наташа не забывала своих хозяйских обязанностей. Она накрыла стол, так как было четыре часа, время, когда путешественники всегда пили чай. 200 милл. килом. отделяли их от родной планеты и все-таки они оставались связанными с ней своими потребностями. Время бодрствования и сна, часы еды и вообще распределение дня сообразовалось с вращением земного шара вокруг оси, с положением Солнца над улицами Петрограда. Затерянные в дебрях пространства, где не бывает ни лета, ни зимы, ни дня, ни ночи, пассажиры аппарата оставались сынами Земли. В семь часов утра они вставали и пили чай, в двенадцать обедали, в 4 пили второй чай, в половине девятого подавался легкий ужин; в полночь в вагоне водворялась тишина, и только один дежурный бодрствовал, оберегая всеобщий покой и безопасность. Таков был режим, установленный с самого начала экспедиции, и Имеретинский твердо настаивал, чтобы все ему следовали. Благодаря правильному образу жизни, ничье здоровье не пострадало, несмотря на отсутствие движения и вообще ненормальные условия. Только в самых исключительных случаях допускались отступления от принятого порядка; такова, напр., была ночь, когда путешественники ожидали падения на Марс.