Вереница гор Кавказа тянулась по обеим сторонам горизонта мимо окон вагона поезда Имеретинского; потом показались необозримые поля кукурузы. Вдали мелькали белеющие станицы, окаймленные богатой растительностью садов, словно живописные картинки, вставленные в зеленый багет. На станциях встречались кавказские типы — то стоит вдали размалеванная и крытая сверху белым полотном арба, нагруженная фруктами, с хозяином, стоящим тут же в продранном и полинялом бешмете, с курчавою папахой на голове; то сидит вблизи станционного здания, поджав под себя ноги, угрюмый персиянин с чашками весов в руках, отвешивающий покупателям аладжу, сливы или персики. Мелькают названия станций: Темирги, Чиръ-Юртъ, Хасавъ-Юртъ, Гудермсъ и проч. За станцией Котляревской переехали быстрый Терек, несущий свои мутные воды. Потом с левой стороны открылось знаменитое Бештау (Пятигорие), неразрывно связанное с воспоминаниями о М. Ю. Лермонтове. Недалеко отсюда виднелся Пятигорск, на самом же краю горизонта, благодаря прозрачности воздуха, можно было рассмотреть и белую шапку Эльборуса.

Наташе вспомнились горы Венеры, такие странные — высокие, тонкие и остроконечные, совсем не похожие на наши "родные"; ей казалось теперь, что все это уже было когда-то давно, словно во сне… Она была счастлива увидеть скоро своего отца и поведать ему свою девичью тайну о любви к Имеретинскому….

А поезд все мчался и мчался вперед среди паутины телеграфных проволок, распутывая ее впереди и запутывая вслед за собою… Переехали "Тихий Дон — красу полей" по грандиозному мосту и прибыли в Ростов, где на вокзале снова депутации и бесконечные приветствия.

За Таганрогом, по направлению к Харькову, началась степь. Временами вдали мелькает хуторок с белыми мазанками, с вьющейся синей струйкой дыма из печной трубы; заходящее Солнце приветливо освещает окрестность, груды скошенной на лугу травы и золотистые головы, выглядывающих из огорода подсолнечников; его лучи играют улыбкой на лице старушки, которая только что копалась в огороде, а теперь оторвалась от своей грядки и, приложив ладонь к глазам, в виде зонтика, пристально смотрит на мчавшийся поезд. Теплый ветер дует в окно вагона, навевая истому…

Вот в стороне, купа прекрасных пирамидальных тополей, выделяющихся среди ив и верб, словно какие-то зеленые минареты, отчасти напомнившие Наташе сигиллярий… Еще дальше виднеются шестикрылые ветрянные "млыны" и низенькая, белая деревенская церковь; вечерний благовест несется волной и тает в спокойном воздухе…

С каким наслаждением наши друзья ловили эти первые музыкальные звуки, которых они не слышали уже столько времени! Они казались им необыкновенно мелодичными в этих условиях…

В Харькове новая встреча в красивом здании вокзала роскошной архитектуры. Всеобщий энтузиазм был неописуем! Сама обстановка вокзала, казалось, была создана для встречи именно этой — небесной экспедиции. В зале первого класса красовались двое больших стенных часов, поддерживаемых изваянием муз и потолки, украшенные изображениями двенадцати знаков зодиака…

Москва, как всегда, особенно радушно встречала триумфальный поезд Имеретинского, весь украшенный цветами, зеленью и флагами. В Петербурге Городская Дума, в экстренном заседании, ассигновала крупную сумму на торжественную встречу и вечером, в день приезда, весь город был иллюминирован. В тот же день в Академии наук состоялось торжественное заседание, в котором, после речей представителей всех отраслей знания, знаменитый профессор богословия, Озеров, сказал глубоко прочувствованное слово на тему: "Куда пойду от Духа Твоего и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо, Ты там, сойду ли в преисподнюю и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря: и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя. (Псал. СXXXVIII, ст. 7-10)."

Сдержанность Имеретинского поразила профессора Штейна. Он ехал вместе с остальными только до Москвы, а отсюда направился восвояси. Дома он не мог молчать и, по присущей ему от природы правдивости, напечатал откровенную статью в единственном независимом органе "Соседней Страны", где называл Штернцеллера, как организатора экспедиции, не отрицал правительственную поддержку экспедиции и, описывая устройство "Patria", подчеркивал, что аппарат был сооружен по чертежам Имеретинского, что впрочем стало ему известно только впоследствии. Отдавая должную дань русскому великодушию, он с чувством глубокой скорби описывал бомбардировку "Победителя Пространства" на пути его к Венере.

Впечатление от статьи Штейна было громадное. Она появилась в переводе на русский язык во всех газетах, и Имеретинский видя, что обет их молчания падал самим собою, объяснил на столбцах "Речи" свою тактику и напечатал дополнительное сообщение о невольном путешествии к Юпитеру. Это новое откровение произвело еще большую бурю восторгов перед героизмом путешественников и почти затмило политическую сторону дела. К тому же запрос правительству, принятый в парламенте абсолютным большинством, успокоил политические страсти. "Вотум последнего бурного заседания парламента "Соседней Страны", писала "Речь", ясно показал, что благомыслящее большинство Страны не разделяет тактики руководящих сфер. Если экспедиция Штернцеллера и была отправлена не без их содействия, то во всяком случае, она была организована тайно и ответственность за это ни коим образом не может ложиться на всю Страну".

Когда все более или менее успокоилось, в Петрограде было назначено Соединенное заседание Императорской Академии Наук и клуба "Наука и Прогресс", на котором Имеретинский сделал окончательно обработанный доклад о путешествии и пребывании на Венере. В Императорском Географическом Обществе был сделан доклад Флигенфенгером, а в Обществе Любителей Мироведения и в Астрономическом Обществе — Добровольским.

Геологические, минералогические, ботанические и энтомологические коллекции экспедиции были размещены в музеях Академии Наук и в Институте Ломоносова, здание которого было наконец воздвигнуто в обширном приморском парке, разбитом городом там, где раньше заканчивался Большой проспект Васильевского Острова.

Через месяц на даче Аракчеева, расположенной вблизи одной из станций Финляндской железной дороги, скромно была отпразднована свадьба Имеретинского с Наташей, и в тот же день, с поездом Варшавской железной дороги, они выехали в Англию, куда Имеретинский был приглашен для доклада в Лондонском Королевском Обществе.