— Каким предательством, чего или кого? Или это из-за того, что тебе пришлось пережить, твоя тетушка говорила мне, ты даже собиралась в монастырь.

— Нет, монастырь ни при чем, просто… в России остался один человек.

— А, твой поручик, — Пьер горько улыбнулся, — Вы отказываете мне из-за него?

— Я хочу быть честной с тобой, Пьер, прости меня, прошу, я догадываюсь как тебе больно, но я люблю Никиту.

— А почему Вы говорите мне это только сейчас?

— Потому что я сама не так давно поняла это.

— Когда? — он больно сжал ее запястье, его мечта рушилась на глазах.

— Не знаю, какое это имеет значение.

— Вы, ты ты могла бы сказать мне раньше, я надеялся, я…

— Да, но у меня не хватало сил.

— Но, ведь он может быть уже убит, неужели ты будешь ждать его, как верная Пенелопа.

То, что ответила девушка повергло Пьера не просто в шок, а в немое оцепенение:

— Нет, я не буду ждать его здесь, я возвращаюсь в Россию, и умоляю тебя помочь мне.

Елизавета проснулась на рассвете с непередаваемым чувством надежды и радости одновременно. После стольких месяцев скитаний, этого опасного авантюрного по — другому не скажешь путешествия, она наконец-то приблизилась к своей цели как никогда. Когда вчера в случайном разговоре с полковником Крестовским, она услышала о Никите, то готова была умереть от нахлынувшего счастья.

Столько раз за эти 4 месяца ей казалось, что они вот-вот встретятся, и опять разочарование. То она опоздала, его перевели в другой полк, то он был серьезно ранен и лежал в госпитале, от этого сообщении Елизавета пришла в ужас, она впервые осознала, что может потерять его, но и из госпиталя его выписали 2 месяца назад. Пришлось опять начинать все сначала по крупицам собирать сведения о нем, искать, бороться с собой, своими страхами, отчаянием, невзгодами путешествия. Она исколесила юг страны вдоль и поперек, а чего стоило ей добраться до России, решиться на это безумство, от которого ее отговаривали все, а особенно тетушка и Пьер.

Но она любила, любила так невозможно сильно, что бездействие убивало ее. Никита разбудил в ее сердце любовь. После всех пережитых ужасов войны, после стольких смертей, Елизавета постепенно приходила в себя, и вместе с тем осознавала, как ей одиноко без него. Никита отныне стал всем: ее мечтой, ее болью, ее надеждой, она открылась любви, перестала бороться сама с собой и поняла, что больше не сможет жить, дышать без него.

Как можно было самой отвернуться от своего счастья. «Но я жестоко наказана — , не переставала вспоминать Елизавета, все что случилось с ней. — Я наказала сама себя, этим отъездом, если бы я только осталась, мы были бы сейчас вместе. А что, если он забыл обо мне, если не любит больше, может вообще не вспоминал весь этот год».

Такие мысли бывало терзали ее, но все же она верила, что мужчина беззаветно любивший ее 4 года, спасший ее рискуя собственной жизнью, не может так просто забыть. «Я разбужу твои чувства, Никита, мы созданы друг для друга, мы будем вместе, я верю в это. Боже, спасибо, что ты не позволил мне сдаться, я была на пороге отчаяния. Я столько искала и все напрасно, но вчера…снова обрела надежду. Никита, ты совсем рядом, и возможно сегодня, нет, нет в это невозможно поверить».

Девушка с нетерпением ждала, когда же наконец они отправятся в путь. Она давно была готова.

— Андрей Павлович, ну скоро же мы едем?

— Еще пару минут. Какое нетерпение, кем же все-таки приходиться Вам этот офицер?

— Я не могу пока сказать, но нас связывают воспоминания 4 лет.

— Позвольте, я помогу Вам сесть в седло, — офицер осторожно подсадил девушку, она смотрела на него сверху вниз мечтательным взглядом и словно не замечала.

— Сударыня, как бы я хотел, что бы кто-то так же думал обо мне как Вы сейчас о нем.

Елизавета отвела глаза, смутилась, и чтобы скрыть свою неловкость, умело пустила лошадь легкой рысью.

Маленький отряд из пятерых офицеров тронулся следом.

— Какой чудный день, Никита, искупаться бы сходить, а?

— Серж, перестань, ты же знаешь. Нельзя, вчера был приказ всем оставаться на местах, сегодня возвращаются наши от Врангеля, совет.

— Да к черту все советы, я жить хочу слышишь, а здесь даже приличной юбки нет. Одни старухи остались.

— Серж, ты настоящий ловелас, а как же клятвы медсестре Леночке, в госпитале, всего 2 месяца прошло.

— Целая вечность, только ты можешь сохнуть по своей Елизавете, которую уже никогда не увидишь. Это право глупо и просто ребячество. Нельзя любить одну женщину, это это просто невозможно. Женщины созданы, чтобы мужчины вкушали плоды их очарования и красоты, всех, кто рядом. Дойдет это до тебя когда-нибудь?!

— Сергей, я бы не советовал тебе говорить о ней в таком тоне! Я не шучу!

— Молчу, верный преданный рыцарь плаща и шпаги. Она поди давно замужем за каким-нибудь французским графом, а ты страдай, мучайся, сколь там 4, 5 лет прошло?

— Я не видел ее почти полтора года.

Взгляд Никиты был полон грусти и Серж понял, что друг неисправим.

— Ник, смотри, кажется наши едут, вон Соломон Андрея.

— Такого коня не с кем не спутаешь.

— Только погоди на нем, не Панин, черт меня подери там дама, настоящая, живая женщина. О чудо, Бог услышал мои мольбы.

— Да, но кто это, и почему они едут сюда, штаб в другой стороне.

— Какая разница, Ник, как ты мне наскучил со своей вечной рассудительностью. С ним женщина, значит, у нас есть повод для праздника.

— Серж, ты неисправим.

Молодые люди внимательно наблюдали за путниками. Что-то в девушке было Никите до боли знакомо, но она была еще слишком далеко и все же, что? Осанка, манера так непринужденно и легко держаться в седле, поворот головы, чуть вбок, его бросило в озноб.

— Елизавета, — прошептал он чуть слышно, но друг все-таки уловил это имя.

— Что, что ты сказал, Ник?

— Нет, этого не может быть, но…

А между тем всадники приближались, уже настолько, что можно было разглядеть нежный овал лица, Ее лица, выбившиеся из косы волосы. Ее каштановые прядки волос. Никита остолбенел, не в силах сдвинуться с места. Его разум кричал, это невозможно, а сердце готово было разорваться от счастья и летело к небесам.

— Это что она, да, она? — теребил его Серж.

Но Никита не слышал, всем своим существом он жадно следил как они приближались, оставалось не больше двадцати шагов, а он все еще не осознавая, не в силах был пошевелиться. Как прекрасна она была сейчас в свете утреннего солнышка, на великолепном сером в яблоках Соломоне — рысаке Орловской породы. Молодой человек часто заморгал, даже не понимая, что его глаза наполнены слезами счастья. Всадники остановились в нескольких шагах от крыльца.

— Что ж, сударыня, вот он Ваш Никита Александрович, я сдержал слово.

Елизавета только машинально кивнула в ответ. Все ее существо было поглощено Никитой, она смотрела на него с надеждой, и тоской, и любовью, чуть улыбалась, боясь пошевелиться, отвести взгляд от его влюбленных, еще сильнее чем раньше, в этом теперь она не сомневалась, глаз. В то мгновенье в мире существовали только они. Этот молодой мужчина, и эта юная девушка, которых неразрывно отныне и навеки связало великое и такое прекрасное чувство, имя которому — любовь!

Никита ничего не понимал, как она здесь оказалась, почему? Это сейчас неважно, главное, чтобы это был не сон, только не сон.

— Елизавета, — он не мог больше просто смотреть, хотелось обнять, прижать ее к себе, убедиться, что все это на самом деле. Он бросился к ней, и прежде чем успел помочь ей спуститься на землю, она легко спрыгнула с лошади, и упала в его объятия.

Ее душили слезы счастья, спрятав лицо на его груди, ощущая себя в крепком и в то же время нежном кольце его рук, она тихо плакала. А он лишь повторял ее имя с невыразимой нежностью и любовью. Ни Серж, ни Андрей не могли отвести взгляда от этой сцены, это было так невозможно прекрасно среди крови, боли, горя, ради того, что они видели хотелось дышать, чувствовать, жить…