Отражение между тем не радовало. Как она ни покусывала губы, как ни терла щеки, исхудавшее личико оставалось таким же бледным, словно прозрачным. Под глазами лежали глубокие тени, отчего они казались еще больше и глубже. Чтобы хоть как-то скрыть страшную худобу Елизавета поплотнее закуталась в шерстяную шаль и попросила Машу распустить волосы. Они красивым каштановым водопадом окутали стан и лицо.
— Маша, ступай, Никита обо мне позаботится.
— Конечно, барышня, я на столе все оставила, пойду в госпиталь, а на ночь к Вам вернусь.
Никита не заставил себя долго ждать, это приглашение так обрадовало его. Ведь все это время он видел ее лишь урывками на несколько минут. Он осторожно постучал и зашел в комнату.
— Добрый вечер, Елизавета Николаевна, — молодой человек галантно поклонился, поцеловал тонкую почти прозрачную руку.
Ужинать начали в молчании, обменявшись парой ничего не значащих фраз. Украдкой Никита наблюдал за девушкой. Она еще явно не оправилась от болезни, чудовищно бледна, ручки, худенькие словно палочки, не без труда держат нож и вилку. А глаза, глаза такие большущие и при тусклом свете керосинки кажутся совсем темными.
Елизавета тоже осторожно поглядывала на офицера. От Никиты веяло бодростью и здоровьем, румянец во всю щеку, отменный аппетит, во взгляде затаилось что-то непонятное, смущение что-ли. Неужели передо мной, думала Елизавета, хотя неудивительно в моем теперешнем положении, в таком виде, что еще остается только смущенно молчать.
Заговорили оба одновременно.
— Никита Александрович, Вы…
— Елизавета… простите, что Вы хотели сказать?
— Ничего, пустяк, это я перебила Вас.
И опять молчание. Елизавета неожиданно громко звякнула чашкой о блюдце, выплескивая содержимое на скатерть, рука не выдержала тяжести чашки. От горячего чая ее бросило в жар, комната поплыла перед глазами, под сердцем в ране прострелило неожиданно остро и больно. Не сдержавшись, она застонала, закрыв глаза.
— Елизавета, Вам плохо? Я… Может за доктором?… Черт, да что же это такое, стоит мне остаться с Вами наедине.
— Ничего, сейчас пройдет, так бывает.
— Вы вся дрожите, сейчас, потерпите, я Вас отнесу.
— Нет, я сама могу дойти, — но легкое движение вызвало новую боль, и Елизавета послушно отдалась его сильным рукам.
Никите показалось, что она ничего не весит, он осторожно уложил ее на кровать. Вытер капельки пота со лба.
— Лизонька, милая, что мне сделать, Господи, помоги ей, я бы тысячу раз умер за тебя, только, чтобы тебе не было больно.
— Не надо, не говори так, — прошептала она, открывая глаза, — сейчас пройдет.
— Я доктора сейчас позову и Машу.
— Никого не надо, Никита, пожалуйста.
Под ее взглядом он был бессилен.
— Останься со мной, прошу, Маша сама скоро придет, не бросай меня, пожалуйста, — из закрытых глаз потекли слезы.
Сердце Никиты сжалось. Ему так хотелось помочь ей, защитить уберечь от всего.
— Никита, я так устала от одиночества, от воспоминаний, от всего, ты теперь единственный близкий, родной.
Он наклонился к ней, поцеловал в висок, зарылся лицом в разбросанные по подушке волосы, осторожно взял прозрачную руку в свою большую ладонь.
— Успокойся, ангел мой, все будет хорошо, ты поправишься, я никогда тебя не оставлю, и всегда буду защищать, родная моя, нежная, любимая.
Под его тихий голос, она скоро успокоилась и заснула, так и не выпустив свою руку из его ладоней. Никита боялся пошевелиться, чтобы не потревожить ее. В его голове сейчас все смешалось, в висках билось только одно, — «поправляйся скорее, душа моя, это сейчас самое главное».
Рождество
Теперь Никита приходил к ней каждый день, когда только выдавалась свободная минутка. Егор Карлович сначала ворчал, а потом привык, как и Маша, обычно оставлявшая их наедине. Первое время молодые люди подолгу молчали, Никита видел, как она убита своим горем, к которому теперь добивалась потеря матушки Варвары и других сестер. Он боялся будить в ее душе воспоминания, поэтому они просто молчали и говорили на несущественные темы.
Позже, когда уже выпал первый снег, они гуляли. Это была единственная радость для девушки. Сначала несколько кругов вокруг ее дома, осторожно, поддерживая ее за талию. Он видел, что как много ей требуется на это сил, видел, что шаги доставляют ей боль, но Егор Карлович говорил, что двигаться необходимо. Но когда девушка совсем уставала, он подхватывал ее на руки, не в силах больше видеть ее мучений. Елизавета протестовала, но не сильно, здесь на свежем морозном воздухе было так хорошо, особенно после более чем двух месяцев, проведенных в постели.
Никита с удовольствием отмечал про себя, что постепенно к ней возвращается здоровый яркий румянец и на появившихся щечках вновь милые его сердцу ямочки. Ее выздоровление радовало его больше всего на свете, а их совместные прогулки были для Никиты настоящим счастьем.
С течение времени их прогулки становились более продолжительными, и к Рождеству, Елизавета уже гуляла без помощи молодого человека. Маша перешила ей еще несколько своих платьев и у Елизаветы появилась возможность принимать у себя не только Никиту. Она познакомилась с его другом Павлом, с некоторыми другими молодыми людьми.
Несколько раз визиты ей наносил полковник Бурковский, любезно позволивший ей остаться в полку. На все это Никита смотрел ревностно, он хотел отгородить ее ото всех, ведь наконец теперь, после 2,5 лет со дня их первой встречи, она принадлежала ему, в духовном смысле конечно. Он мог видеть ее каждый день. Слышать ее голос, наслаждаться ее взглядом, жестом, словом. И посещения других молодых людей, засвидетельствовавших девушке свое почтение совершенно не устраивали молодого человека, пожалуй кроме его близкого друга Павла.
Так подошло Рождество, в этот день Никита был свободен от дежурств, участия в разведке, полковые учения и совещания были отменены, словом он мог полностью посвятить себя Елизавете. Никита долго ломал голову над подарком ей, это должно было быть нечто особенным. Наконец ему пришла в голову неплохая на его взгляд вещь.
Елизавета просила не беспокоить ее в сочельник, она отказалась от ужина у Бурковского, объясняя это плохим самочувствием. Поэтому он постучался к ней рано утром 7 января и предложил прогулку. Елизавета была удивлена, еще так рано и она легла спать не так давно, проведя вечер и ночь в молитве, но он настаивал. На улице в свете зарождающегося дня было так красиво, снег отливал розовым светом восходящего солнца, было тихо и приятно морозно.
— Идемте, Елизавета, я приготовил для Вас маленький подарок.
— Подарок мне?
— Конечно, ведь сегодня Рождество.
— Совсем как в детстве, — тихо прошептала девушка и сразу сникла от нахлынувших воспоминаний.
— Я не знал, чем порадовать Вас, но помнится однажды в разговоре, Вы вскользь упомянули свою любовь к лошадям.
— Да, я очень люблю верховые прогулки, подождите, Никита, Вы приготовили мне…?
— Да, мы с Вами отправляемся верхом куда Вам захочется, Его Карлович разрешил, сказал, что это даже будет полезно для Вас.
За углом своего домика, Елизавета наконец увидела оседланных лошадей и не могла не улыбнуться Никите.
— Спасибо, Вы так внимательны и добры ко мне.
— Пустое, идемте, я помогу Вам. Правда, женского седла мне найти никак не удалась.
— Не страшно.
Никита помог ей сесть в седло и они тихо шагом тронулись за пределы деревни.
— А Вы неплохо держитесь.
— Меня учил батюшка, знаете я уже больше двух лет не сидела в седле, это так замечательно, что Вы предложили мне эту прогулку. Спасибо, Никита, такого подарка у меня не было уже очень давно.
— Вы меня смущаете, Елизавета, это такой пустяк, мы можем ездить хоть каждый день, здесь сейчас безопасно, войска Красных тоже на зимних квартирах и довольно далеко.
— Уж этого я боюсь меньше всего, — девушка чуть улыбнулась и пустила животное рысью.