— Никита Александрович Добровольский.

— Я — Матушка Варвара, вот уже 10 лет настоятельница нашей Черноморской войсковой во имя Св. Марии Магдалины общежительной пустыни. Что Вам угодно от нас? Мы тихая маленькая обитель, крохотный островок спасения для людских душ. Пустынь наша издревле становилась приютом для вдов и сирот. Сейчас мы все молимся за Россию и никому не делаем зла и…

— Простите, что перебиваю Вас, но я здесь вовсе не по поручению генерала. Но я просто уверен, что он ни коим образом не попытается причинить Вам вред, мы были и остаемся верующими, православными людьми, и мы лишь стремимся защитить нашу страну. Но, я хотел говорить вовсе не об этом, я здесь по личной инициативе.

— Вчера, у реки я и мой сослуживец встретили двух монахинь.

— Она не монахиня, Никита Александрович, пока киноватка, проще — послушница.

— Матушка, Вы знаете о ком я говорю?

— Конечно, Лизонька все мне рассказала. Она не хотела, чтобы Вы узнали ее, но раз уж так получилось.

— А она, значит, она сразу меня узнала? — Никита невольно улыбнулся.

— Садитесь, молодой человек, у нас будет долгий и очень нелегкий разговор. Я постараюсь объяснить Вам все.

— Но почему Вы, матушка, я не могу?

— Нет, она этого не хочет.

По лицу Никиты пробежала тень, сердце сжалось от предчувствия чего-то страшного.

— Вчера я долго беседовала с Елизаветой, и она просила предать Вам все, если Вы появитесь здесь у нас. Так вот, эта девочка появилась в обители полгода назад, ее привезли вместе с отрядом раненых белых офицеров, здесь совсем неподалеку шли бои и сестры помогали ухаживать и врачевать. Сейчас не то время, наш долг помогать ближнему, раньше в этих стенах запрещено было появляться мужчинам, но теперь…

Я отвлеклась, простите, вместе с ними приехала и Елизавета. До смерти напуганная, просыпающаяся от каждого шороха, бедная девочка, практически на глазах которой погибла вся ее семья. Ее спасло провидение Господне, оно же и привело ее к нам. Лиза была на грани безумия, только доброта и забота сестер помогли ей немного придти в себя. Мы подолгу беседовали, я рассказывала ей как хорошо здесь, вдали от грешного страшного мира. Она стала посещать все службы, стала молиться все чаще, выполняла послушания наряду с сестрами. Господь и молитва помогли ей выжить, не уйти в себя, не сойти с ума, а выжить, и постараться простить.

Я не знаю, простила ли она тех, кто погубил ее семью, мы стараемся не говорить об этом, но месяц назад она сказала, что хочет принять постриг. Я дала ей срок еще 2 месяца, подумать, очень хорошо подумать, готова ли она отказаться от всего мирского.

— И она?

— Вчера она умоляла меня согласиться ускорить постриг.

— Из-за нашей встречи?

— Елизавета рассказала мне о Вас, обо всем и чувствах Ваших.

Никита невольно покраснел, опустил глаза, не выдержал пронзительного взгляда настоятельницы.

— Поймите, Никита Александрович, она уже отрешилась от того мира, он для нее навсегда связан с жестокостью и смертью. А Вы Вы только будоражите воспоминания.

— Да, но, она так молода. Матушка, я люблю ее это правда, больше всего на свете, я люблю эту девушку. Я так счастлив, что она жива, ведь все это время я считал ее погибшей, эта мысль сводила меня с ума, я сам лез под пули в надежде встретиться с ней хотя бы на небесах. И то, что она не погибла — это настоящее чудо, это знак, надежда, понимаете, — Никита не мог совладать с эмоциями.

— Успокойтесь, Никита Александрович, постарайтесь понять ее, бедную девочку, теперь сироту. Господь второй раз даровал ей жизнь, это действительно знак, теперь ее черед послужить Господу. Он избрал ее, понимаете, указал путь, привел к себе.

— Но постричься в монахини в 18 лет! Да у нее впереди вся жизнь, пусть не со мной, я хочу только одного, чтобы она была счастлива.

— Она и будет счастлива, только не в мирском понимании этого слова, жизнь монахини — это каждодневный труд, но одновременно и величайшая благодать. Покой и монастырь даст ее бедной душе успокоение. А что предложите ей Вы?

— Я не знаю, но есть должен быть выход. Позвольте нам поговорить один раз, хотите в Вашем присутствии, пожалуйста, один раз, я молю Вас.

— Вы же сделаете ей больно, неужели же Вы не понимаете! Вчера в полном смятении она сбивчиво говорила о Вас и плакала и просила защитить ее от Вас, Никита Александрович, от Вас защитить!

— Я не сдамся без боя, я не отдам Елизавету, она заслуживает лучшей жизни, чем постриг, простите матушка, если это оскорбляет Ваши чувства.

Настоятельница тяжело вздохнула.

— Вам не понять нашей жизни, поручик. Только Вы сейчас не о ней заботитесь, а о себе. Никита Александрович, Вы для себя оставляете хоть крошечную, но надежду. Я на Вас зла не держу. Обдумайте мои слова.

На этом разговор закончился. Она была так близко, и в то же время как никогда далека от него. Никита долго думал над словами настоятельницы, но принять решение девушки вот так вслепую было выше его сил. Для себя молодой человек решил, что не оступится, пока не увидит княжну, не поговорит с ней.

Это заставило его следующим же утром вновь стучаться в ворота пустыни. Настоятельница встретила его холодно.

— Матушка, простите, что вновь беспокою Вас. Я хочу предложить Вам свою помощь. Скоро зима, вам нужно запасти, наколоть дров. Может, привезти из станицы продукты. Я все для вас сделаю.

— Я поняла Вас молодой человек, Вы не оставите нас в покое, пока не представится случай поговорить с Лизой. Что ж, возможно тогда Вы все сами поймете. А помощь ваша, да она была бы кстати. Наш привратник слишком стар, а зима и вправду не за горами. На заднем дворе есть дрова, еще с прошлой осени остались, их надо нарубить и сложить в истопной. Из города неплохо было бы привезти круп, муки, тушенки. Наши запасы на исходе.

— Спасибо, матушка, что правильно поняли меня.

— Ступайте.

В тот же день Никита отправился в станицу. Станица Тимашевская была крупным богатым, а главное не разоренным войной селом, и найти здесь продукты оказалось не трудно. Полк закупал продовольствие для себя, и молодому человеку не составило большого труда взять все необходимое для монахинь. Тем более, что свидетелем этого стал только его друг Павел.

— Паша, ты поможешь мне отвезти все это в обитель?

— А что у меня есть выбор? Что тебе нужно от монахинь, я понять не могу? Не только же из добрых побуждений ты это делаешь.

— Я не могу сказать тебе только, что для меня сейчас это Очень важно.

— Ладно едем, кажется ты еще что-то про дрова говорил. Давно я в руках топора не держал.

Разгрузив продукты, молодые люди принялись за дрова. Они кололи, складывали их до позднего вечера, пока оба совсем не выбились из сил. Ни одной монахини не было, пустынь казалась совершенно безлюдной. Но молодой человек не отчаивался. На следующее утро он поспешил к обители уже один, работы оставалось немного. Закончив колоть последнее бревно, Никита взял вязанку дров и понес ее на задний двор, чтобы там под навесом уложить. В истопной складывать было уже некуда.

Завернув за угол, сердце поручика Добровольского глухо застучало. Судьба сжалилась над ним. Он увидел девушку. Она полоскала белье в огромном корыте. Никита застыл, впитывая в себя ее образ. Одетая в рясу, ее тоненькая фигура терялась в складках, голову обрамлял черный платок, рукава были закатаны до локтя, тонкие белые руки — веточки выжимали белье. Без слов было понятно, что девушке с трудом это давалось. Не раздумывая, Никита бросил дрова и приблизился к ней.

— Елизавета, здравствуйте, позвольте мне помочь.

Она вздрогнула, погруженная в свои мысли, девушка не слышала шагов.

— Вы? Что Вы делаете здесь? — Никита запнулся под ее удивленно-настороженным взглядом, — матушка настоятельница сказала, что вы закончили работать вчера и не появитесь больше…

Никита с благодарностью подумал о проницательной монахине. Все-таки она позволила им увидеться.