Прежде, словно зеркало, вбирал он мишуру пространства — этот щит. Но теперь, как будто под забралом, он внутри себя хранит 5 подлинные судьбы только тех, кто свой род на долгом протяженьи заселил в зеркальном отраженьи явной истинностью вех, 9 непреложных яркостью своей. Сверху шлем на нем лежит, обшитый громкой славою и тьмой, 12 и мерцаньем дорогих камней. Шлемовый намёт, ветрам открытый, падает увядшею листвой. Ночь тыкалась в ковры, шкафы, комоды. Был стол завален кипами бумаг. А он терялся в закоулках рода, который таял вместе с ним впотьмах. И вглядываясь в прошлое сквозь годы, он узнавал себя в чужих чертах. 7 Надменно мебель высилась над полом, был каждый стул пустым тщеславьем полон. Тянуло себялюбьем из углов. Ночь нависала пологом тяжелым, и мелким-мелким золотым помолом струилось время из часов. 13 А он его не брал, чтоб в лихорадке, как с их холодных трупов покрывала, стянуть другие времена. Зашевелив губами, как со сна, он похвалил писавшего устало, как будто тот ему писал: «Итак, со мной знаком ты? Значит, все в порядке!» Но зеркало ни в чем не знало меры: он в нем окно увидел и портьеру, и призрак свой, глядевший в полумрак. Нет: пусть сердце превратится в башню, а меня поставят рядом с ней. Пусть усилят пустоту всегдашней несказанной болью прошлых дней. 5 И один в чрезмерности пустынной, где — то свет, то все залито тьмой, я с неутолимою тоской поднимусь на самую вершину, 9 чтобы, упираясь в эту твердь, даль пространств окинуть тихим взором, и чтоб, рухнувши под их напором, в радостном блаженстве встретить смерть. О, как нам опознать того, кто ниц склонил лицо — от бытия в другое, что прерывается на миг порою лишь перелистыванием страниц? 5 Ведь даже мать его наверняка понять не в силах — сын ли это тенью всю книгу напоил. А мы тем мене узнаем, что он потерял, пока 9 он впитывал в себя за словом слово, тянул глазами, словно бечевой. И натолкнувшись вновь на мир готовый, ролями сразу поменялся с ним: как дети, увлеченные игрой, внезапно видят мир сплошных загадок. Его черты, вдруг изменив порядок, лицо навеки сделали другим. Посмотри, как по вине заката зелень светится в вечерний час! Словно урожай ее богатый мы собрали и скопили в нас, 5 чтоб очистить от воспоминаний, от надежд, что поросли быльем, от душевных терний и терзаний и пересадить ее потом 9 к дюреровским этим деревам, что, всю тяжесть сотни дней рабочих на себя взвалив без проволочек и распределив по всем плодам, 13 силятся себя перерасти и отдаться нам без укоризны, чтоб в итоге этой долгой жизни с пройденного не сойти пути. Когда к нему в тайник вошел высокий и чистый ангел, весь светясь огнем, он распознал его в мгновенье ока и попросил его лишь об одном — 5 о позволеньи не покинуть крова ему, смущенному душой купцу. Он жизни не читал — и мудрецу не слишком тяжело ли это слово? 9 Но тот с упорством, бьющим через край, велел его исполнить приказанье, не уступал и требовал: читай! 12 Он прочитал. И ангел ниц упал. И стал он тем, кто прочитал писанье, и подчинялся, и осуществлял. Тридцать шесть и трижды тридцать раз рисовал художник эту гору, вновь и вновь задерживая взоры (тридцать шесть и трижды тридцать раз) 5 на ее немыслимом вулкане, полный искушений и тревог. А носитель этих очертаний своего величия не мог, 9 не хотел скрывать — и дни и ночи от себя отряхивая прочь, гордости не в силах превозмочь. И меняясь каждый миг воочью, образ свой возвел он в самоцель. Безучастный ко всему, без мненья своего, он вдруг, как откровенье, проникает сквозь любую щель. |
