Ах, и цари у времени в плену, как вещи званья самого простого, хоть след их наподобье перстневого впечатан в мягкотелую страну. 5 Но ты, началом сердца начинавший, как мог ты эту благодать покончить вдруг: жар щек моих познавший! Кто б взялся вновь тебя зачать? В ком семя вновь блеснуло бы тобой? 10 Врагом сражен, в своей ты умер вере, а я не ведал ничего о зле. И вот креплюсь, услышав о потере. О лучше б мне, как раненому зверю, вопя, кататься по сырой земле! 15 Повсюду там, где мы пугливо-нежны, ты вырван из меня, как клок волос подмышками иль в тесноте промежной — в игралище девичьих грез. 19 Пока ты проявляешь столько рвенья, распутывая чувств моих клубок, я вдруг тебя увидел на мгновенье, и вот ты вновь исчез и стал далек. Он делал то и то: вернул завет и исцелил алтарь, придя с востока, востребовал доверье, издалека ниспавшее огнем ему вослед, и разве он не каждого пророка, смердевшего Ваалом на весь свет, прикончил у Киссонова потока? 8 Но дождь пошел и помрачнел закат… Когда ж к нему с угрозой, как к убийце, явился вдруг посланец от царицы, он убежал куда глаза глядят, 12 и так добрёл, безумец, до пустыни, и сел под можжевеловым кустом, и зарычал, как зверь: «Довлеет ныне мне, господи! И смерть мне поделом!» 18 Но тут его коснулся ангел вскоре, сказав: «Восстань, пророк, и ешь и пей!» И встал, и умилился он во взоре, и шел к горе он ровно сорок дней. 20 Потом к нему господь пришел туда — не в вихрях ветра, не в землетрясеньи, не в складках пламени, что на мгновенье как будто вдруг осело от стыда перед неслыханным и небывалым вторжением в чуть слышном дуновеньи. Но он, старик, укрытый покрывалом, его почуял кровью без труда. В крахе кто признается своем? Царь еще был горд величьем кары в миг, когда он своего гусляра чуть к стене не пригвоздил копьем. 5 Лишь когда от бога дух лукавый одолел царя в его дому, — лишь тогда душа лишилась славы, и блуждала кровь его сквозь тьму, в страхе суд отыскивая правый. 10 Он пророчил, вопреки гордыне, только для того, чтобы беглец дальше убежал. Так было ныне. А когда-то он — почти юнец — 14 прорицал, как будто жилы шеи устьем упирались в медный рот. И, казалось, — он был всех прямее, и, казалось, — сердце в нем орет. 18 Но былых достоинств сан высокий, перед ним валялся — труп как труп. Рот его, вмещавший все потоки, Проржавел и прохудились щеки, словно желоба раструб. Эндорская жена вскричала: Вижу! Царь за руки схватил ее: Кого? — но не дал досказать и, встав поближе, он сам проник в событья существо. 5 И тут услышал старца голос он: Я спал. Ты мой встревожил сон. Зачем простер ты руки к небу? Бог на тебя с враждою смотрит вниз, от уст моих победы ты не требуй — в моих устах остались только зубы, и больше ничего… И он исчез. И в ужасе и в горечи сугубой жена заголосила: Покорись! 14 А он, что над народом в дни удач вздымался гордо, как над войском знамя, пал на землю и залился слезами: он видел смерть свою сквозь плач. 18 А та, что крик невольный подняла, хотела, чтоб он позабыл все это. А он не ел с рассвета до рассвета, она же опресноки испекла 22 и повелела сесть ему на ложе. Он сел и словно мигом все забыл, все — кроме той последней воли божьей… И он стал есть и набираться сил. Всё они вместили — лица, крылья, и горят карающим огнем тех судилищ, что его щадили, — таковы глаза Езекииля под надбровьем хмурым. И в горниле горла слов грохочет гром — 7 не его (его слова могли бы их утешить, как самообман), — те же — словно каменные глыбы, он, их только плавит, как вулкан, 11 чтобы ртом извергнув эту лаву, ниспослать проклятий тьму и тьму, голову свою, как пес лягавый, кротко повернув к Нему — 15 к Господу, вершителю судеб. Все Его найдут без исключенья, если не пропустят рук движенья, что свидетельствуют: бог свиреп. |
