— Мне кажется, я знаю эту леди, — угрюмо сказал Лафайет. — Три раза мне придется свести с ней счеты, если не больше!

— После этого мне снится какой-то сумасшедший сон, что я лечу по воздуху. А проснулась я в приятной комнате, и там сидел какой-то гладкий такой старикашка, должно быть, брат той старушки. Так вот, он задал мне кучу всяких вопросов, и не могу сказать, чтобы очень скромных, а когда я попыталась уйти отсюда, так он меня схватил и, естественно, я тут же засветила ему, как следует. Я и оглянуться не успела, как туда ворвался целый отряд стражников, которые привели меня сюда, — Свайхильда вздохнула. — Может, мне и не следовало так торопиться с этим ударом правой, но у этого ублюдка были холодные руки. Но мне следовало знать, что не стоит беспокоиться, что ты найдешь меня, Лэйф, — ее губы осторожно сжали мочку его уха. — Кстати, — прошептала она, — я взяла с собой завтрак. Не хочешь отведать хороший кусочек колбасы и сыра? Правда, он немного мятый — мне пришлось нести его под одеждой…

— Нет, спасибо, — торопливо сказал Лафайет, высвобождаясь из ее объятий. — Нам надо уйти отсюда как можно скорее. Придется мне опять выйти и поискать ключ…

— Эй, а как ты вообще попал сюда? Я не слышала, чтобы дверь открывалась…

— Я прошел сквозь стену. Никакого волшебства, просто один трюк, о котором я позже тебе расскажу. Но я не могу взять тебя с собой. Придется открыть дверь твоей камеры. Так что, если ты просто подождешь меня здесь…

— Ты опять оставишь меня одну?

— Тут уж ничего не поделаешь, Свайхильда. Сиди спокойно и жди. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Думаю, это не займет много времени.

— Тебе… тебе виднее, Лэйф. Но только поспеши. Мне никогда не нравилось быть одной в темноте.

— Ну, не бойся, будь умницей, — он потрепал ее по плечу. — Ты постарайся думать о чем-нибудь приятном, и оглянуться не успеешь, как я уже вернусь.

— Д-до свиданья, Лэйф. Береги себя.

Лафайет ощупью добрался до стены, включил свой плоскоход, вновь вышел в переливчатое сверкание коридора. Вновь ему пришлось приспособиться к перемещающемуся свету и видимым феноменам. Узкий коридор был по-прежнему пуст. Он выключил плоскоход, и коридор приобрел нормальный вид. Крадучись, пошел он к ближайшему пересечению коридоров. Двое мужчин в алых куртках стояли в освещенном дверном проеме футах за 20 от поворота. У одного из них, с брюшком и нездоровым цветом лица, была заткнута за пояс огромная связка ключей. Приблизиться к ним незамеченным было просто невозможно.

Вновь О'Лири нажал на кнопку плоскохода и увидел, как стены коридора начали сливаться, в то время как светящаяся стена стала стеклянной.

— Главное — не растеряться, — сурово проинструктировал он сам себя. — Пройти прямо 20 шагов, потом материализоваться, схватить ключи и стать плоским. Понял?

При первом же его шаге освещенный коридор заколебался, рухнул, стал полупрозрачной вуалью. Лафайет протянул вперед руки, но ничего не нащупал.

— Должно быть, какой-нибудь эффект ориентации, — подсказал он сам себе. — Надо просто продолжать идти вперед.

Это было очень неуютно — пробираться вперед в молочном тумане. Повернув голову в сторону, О'Лири увидел какую-то совсем другую схему стеклянных кирпичей, которые убегали в сторону от него по мере его продвижения вперед — как будто он шел мимо бесконечного искривленного зеркала. Через пять шагов у него закружилась голова. Через десять он остановился и несколько раз глубоко вздохнул через нос, чтобы побороть приступ морской болезни.

— Придется Пинчкрафту как следует потрудиться, — сказал он, с трудом сглатывая слюну, — прежде чем пустить этот плоскоход в свободную продажу!

С большим трудом он прошел еще пять шагов. Сколько же он прошел всего? Десять? Или двадцать? Или?..

Что-то замелькало и начало переливаться перед ним, потом окружило со всех сторон. Мелькнул красный цвет. Затем, буквально в дюйме от его глаз, возникло то, что, несомненно, было позвоночником, окруженным каким-то розовым студнем…

Рванувшись изо всех сил, Лафайет прыгнул вперед, с благодарностью приветствуя окружившую его темноту.

— Пинчкрафт ничего не сказал мне, — вздохнул он, тяжело дыша, — о том, что можно проходить и сквозь человека…

Прошло добрых пять минут, прежде чем Лафайет почувствовал себя в силах продолжить путь. Он выбрал направление наугад, сделал еще пять шагов, потом еще два на всякий случай, затем остановился и отключил плоскоход.

— Как тебе удалось выбраться? — сказал удивленный голос как раз в тот момент, когда ослепительный солнечный свет ударил ему в глаза.

Лафайет на мгновение увидел открытый небольшой дворик, ухмыляющееся лицо под шляпой с плюмажем, занесенную над его головой дубину. А затем ближайшая башня упала на его голову, и весь мир взорвался темнотой.

— Да ну что вы, ваше высочество, этот парень появился в нашем дворике, моргая, как сова…

Монотонный голос грохотал, как прибой на тропическом пляже.

— Я его вежливо попросил, мол, пойдем со мной, а он сразу за ножик. Я вовсе не применял насилие, совсем как вы велели, а он попытался удрать и поскользнулся на банановой кожуре и ударился головой о ручку двери. Я же знаю, что ваше высочество заинтересованы в этом бродяге, и я никогда не посмел бы, я вообще не понимаю, после двадцати одного года преданной службы…

— Заткнись, идиот! Я тебе приказал обращаться с ним, как с любимой девушкой! А ты приносишь его с шишкой на голове размером в королевскую печать. Еще одно слово, и я брошу тебя пирангам!

Лафайет сделал усилие, попытался определить, где пол, и нащупал, что тот находится под его ногами. Он приоткрыл один глаз и обнаружил, что стоит, поддерживаемый за плечи, в большой комнате с высоким потолком, украшенной гобеленами, канделябрами, коврами, зеркалами в позолоченных рамах, полированной мебелью из богатого темного дерева. Перед ним в уютно выглядевшем кресле сидел маленький человечек с угрожающим выражением на зловещем лице с правильными чертами.

— Го-го-го, — пробормотал Лафайет и остановился, чтобы перевести дыхание.

— Сержант, если вы сделали из него идиота, я отрублю вам голову! — взвыл седовласый человек, вскакивая и кидаясь вперед.

— Лоренцо, — обратился он к Лафайету, — Лоренцо, это я, твой друг, принц Крупкин! Ты меня понимаешь? — он с волнением уставился в лицо Лафайета.

— Я… я вас понимаю, — с трудом выдавил Лафайет. — Но… но… вы… вы…

— Прекрасно, мой мальчик! Эй, вы, кретины, усадите моего гостя на эти подушки! Принесите вина! Как твоя голова, мой мальчик?

— Ужасно, — сказал Лафайет, морщась при каждом ударе пульса. — У меня уже почти прошло похмелье, когда я упал в шахту лифта, но и с этим я почти справился, когда этот болван ударил меня дубинкой по голове. Должно быть, у меня целых три сотрясения мозга, одно за другим. Мне нужен доктор. Мне нужно выспаться. Мне нужна пища. Мне нужна таблетка аспирина…

— И ты ее получишь, дорогой мой. Вместе с моими самыми искренними извинениями за это ужасное недоразумение. Я надеюсь, ты простишь мне те замечания, которые я высказал при нашей последней встрече. Я просто тогда очень устал. И я только собирался извиниться перед тобой, как сержант доложил мне, что ты прогуливаешься в моем дворе. Ах, да, кстати, как это ты очутился во дворе, если ты, конечно, не возражаешь против такого вопроса?

— Я прошел сквозь стену, по крайней мере, мне так кажется. Сейчас у меня в голове все немного перемешалось.

— О, конечно. Ну, да это не имеет никакого значения. Не думай об этом, расслабься, выпей вина. Потом немного поспишь и встанешь совсем здоровым. Конечно, после того, как мы поговорим.

— Я не хочу говорить, я хочу спать. Мне нужно болеутоляющее. Может быть, мне нужно даже переливание крови и, скорее всего, трансплантация почек. А вообще-то я умираю, так что все это тоже не может помочь, все усилия будут напрасны…

— Ерунда, Лоренцо! Скоро ты будешь свеж, как огурчик. А теперь есть вещь, о которой я хочу тебя спросить, или я хочу спросить об одной вещи — мы должны говорить грамматически правильно, ха-ха, так вот — где она?