Это были чудесные дни. Я рано вставал, после завтрака шел в мастерскую и до обеда работал, занося результаты наблюдений в рабочий журнал, подобно Максони.

К обеду приходила Оливия, похорошевшая и посвежевшая на итальянском солнце. Она приносила корзинку с едой, и мы ели, расположившись за рабочим столом.

Затем — снова работа, прерываемая лишь приветствиями и вежливыми расспросами случайных прохожих, заглядывавших в открытую дверь мастерской.

К концу месяца все считали меня сумасшедшим иностранцем, а Оливию колдуньей. Но относились к нам по-прежнему дружелюбно.

В конце рабочего дня я запирал мастерскую, возвращался домой, принимал ванну, и мы с Оливией отправлялись куда-нибудь ужинать. Вернувшись домой, мы расходились по своим комнатам. Это были странные отношения, хотя в то время они казались нам вполне естественными. Мы были заговорщиками, полудетективами, полуисследователями, изолированные от окружающей среды таинственной сущностью нашего предприятия. Она — в силу свойственного ей романтизма, я — движимый желанием вырваться из этой тюрьмы…

Мои представления о возрасте Оливии постоянно менялись. Сначала, когда я увидел ее без маски матушки Гудвил, мне казалось, что ей лет сорок. В наряде девицы легкого поведения ей можно было бы дать лет тридцать пять. Теперь же, в простой аккуратной одежде, подчеркивающей ее стройную фигуру, она выглядела гораздо моложе — лет на двадцать пять, двадцать семь… От Оливии не ускользнуло, что я ее разглядываю.

— Ты красивая девушка, — сказал я, заметив ее смущение. Зачем тебе было изображать старую ведьму?

— Я ведь тебе говорила зачем. Иначе никто из сельчан не стал бы ко мне обращаться.

— Допустим. А почему ты не замужем? — Я начал было распространяться о том, сколько на свете достойных молодых людей, но, взглянув на выражение ее лица, осекся, а потом быстро проговорил:

— Ну хорошо, хорошо, это меня не касается. Я не хотел тебя обидеть, Оливия, ты же знаешь… — Мы оба умолкли.

Еще через три недели я накопил значительный объем данных, позволивших начать конструирование наиболее знакомой мне части механизма шаттла.

— Самое главное, — сказал я, — осуществить калибровку катушки — выяснить, какая требуется мощность и какая при этом создается сила тока. После этого останется лишь собрать усилитель и аппарат фокусировки.

— Послушать тебя, Брайан, — заметила Оливия, — так это так просто.

— Это совсем не просто и к тому же не безопасно, — усмехнулся я. — Таким образом я уговариваю себя взяться за это дело. А сделать то, что я задумал, все равно что уравновесить чашку с кофе со струей фонтана, причем у меня сейчас не одна, а около десятка таких чашек… и если я запущу эту штуку на полную мощность, не умея как следует ею управлять… — тут я развел руками.

— Что тогда?

— Тогда я устрою непредсказуемый, боюсь, необратимый катаклизм — может быть, титанический взрыв, и он будет повторяться неоднократно. Или же произойдет гигантская утечка энергии из нашей Вселенной, представь себе Ниагарский водопад… примерно такая… которая, лишив энергии наш мир, может превратить его в ледяную пустыню…

— Хватит! Я все поняла, Брайан. Ты играешь с огнем!

— Не беспокойся, я ничего не сделаю, пока не буду в себе уверен. Катастрофа, которая привела к возникновению Зоны Опустошения или Трущоб, произошла потому лишь, что Максони и Копини тех, других мировых линий забыли об осторожности, не представляя себе масштабов возможной трагедии.

— Сколько еще времени понадобится тебе на эксперименты?

— Сколько… думаю, еще несколько дней, не больше.

— А если ксонджлианцы правы и мир, который ты ищешь, находится совсем в другом месте?

— Тогда я окончу свой путь в Зоне, и ты будешь молиться, чтобы смерть моя была мгновенной, вот и все, — резко ответил я.

Через три дня после разговора мы сидели в кафе и болтали о разных пустяках.

— Теперь уж скоро, — заметил я, не выдержав отчуждения, возникшего между нами. — Корпус ты уже видела. Завтра займусь проводкой пульта управления…

— Смотри, Брайан, — воскликнула вдруг Оливия, схватив меня за руку, — это он!

Я увидел в толпе пешеходов высокую фигуру во всем черном.

— Ты уверена, что это ОН?

— Уверена. То же лицо, борода. Надо быстрее уходить!

Мне удалось уговорить Оливию, что бегство ничего не даст и единственный наш шанс побыстрее закончить работу над шаттлом.

Мы добрались до мастерской, незаметно проскользнули в дверь и начали работать. Каждые полчаса Оливия выходила посмотреть, не появился ли поблизости человек в черном.

Было уже за полночь, когда нам с грехом пополам удалось все наладить. Сооружение выглядело хрупким и ненадежным. Оливия, разглядывая этот псевдошаттл, попыталась было отговорить меня от этой опасной затеи, но через несколько минут поняла, что я глух к ее уговорам остаться с ней в этом мире, и буквально на глазах подурнела и постарела.

Тут снаружи раздались шаги, и едва я успел выключить свет, как дверь распахнулась, и на пороге появился наш преследователь.

— Байард! — крикнул он хриплым ксонджлианским голосом. В темноте я нащупал тяжелый металлический прут, подкрался к нему сбоку и ударил по голове.

Он упал.

Оливия бросилась ко мне, схватила за руку:

— О, боже! Ты ведь убил человека, Байард!

— Перестань, — резко оборвал я ее. — Ты ведь знаешь, что на карту поставлена моя жизнь. Ты что же хотела, чтобы я покинул тебя по милости этих вот? — Я пренебрежительно махнул в сторону лежавшего на полу ксонджлианца. — Раз так, живи как хочешь, а меня забудь! — Я чувствовал, что поступаю как последняя свинья.

— О Байард! Позволь мне последовать за тобой…

— Пойми! Это невозможно! Слишком опасно, и, кроме того… ты вдвое уменьшаешь мои шансы добраться до линии 0–0 из-за повышенного расхода энергии, воздуха… — Я незаметно опустил бумажник в карман ее плаща, зажег свет и отстранил ее от себя.

— Мне пора, дорогая, — я направился к шаттлу.

За спиной послышались сдавленные рыдания женщины, с которой я так много пережил. Я поспешно повернул выключатель запуска шаттла.

— Отправляйся как можно дальше отсюда, Оливия. Ну хотя бы в Луизиану, и начни все сначала. Прости меня, если можешь. Не думай обо мне плохо. Поверь, иначе я не мог поступить. Прощай.

Передо мной замерцали экраны. Приборы показали, что момент прыжка настал. Я нажал на рычаг управления.

Перемещение в неумело сконструированном шаттле было связано с множеством неприятностей: это и отсутствие карты (не считая смутных воспоминаний о фотодиаграмме, показанной мне на судилище ксонджлианцами), и постоянное искрение проводов, едва не приведшее к пожару в кабине. И нарушения в показаниях приборов, и опасность задохнуться без кислорода.

И вот после сорока минут этого немыслимого полета я оказался в совершенно незнакомой мне части Зоны Опустошения и понял, что сбился с пути. Охваченный отчаянием, я остро ощутил разлуку с Оливией, подумав о том, какую прекрасную мы могли бы с ней прожить жизнь. Но у меня не было выбора, точнее, права на выбор…

Уже час мой шаттл двигался вслепую. Кабина постепенно наполнялась дымом. Становилось все труднее дышать. С приборами уже невозможно было работать. Я лег на пол, пытаясь вдохнуть хоть немного чистого воздуха. Нестерпимо мучил кашель, голова гудела, как изношенный трансформатор, сквозь пелену на глазах я с трудом различал через иллюминатор быстро меняющийся пейзаж Зоны.

Вдруг мне показалось, что на общем серо-черном фоне мелькнула зелень. Через мгновение я понял, что зрение не обмануло меня. Растительность становилась все гуще, постепенно превращаясь в настоящие джунгли.

Видимо, шаттл вновь оказался на краю Зоны Опустошения.

Собрав последние силы, задыхаясь от кашля, я встал и дотянулся до рычага управления. У меня был единственный выход: посадить шаттл в этом совершенно незнакомом мне мире, попробовать починить приборы и сделать еще одну попытку. В противном случае я просто-напросто задохнусь.