Но, подобно полевой мыши, бегством спасающейся от когтей дикого кота, его инстинктивной реакцией на угрозу взлелеянной иллюзии было стремление скрыться. Где бы он ни затаился, мне предстояло следовать за ним.
41
С чувством сожаления снимал я слой за слоем с заторможенных областей, ощущал импульс поднимающихся уровней сознания, которые обрушились на меня, подобно камнепаду. И с каждым толчком безукоризненная точность залов Пекс-Центра обращалась в убогую поделку, пышная сложность оборудования вырождалась, пока не сравнялась в значении с грязными побрякушками дикарей или блестящими безделушками в гнезде вороны. Я почувствовал, как развертывается вокруг меня многоуровневая вселенная, ощутил под ногами слои планеты, оценил беспредельность пространства со сгустками пыли, увидел бег звезд по орбитам, вновь постиг миг сотворения и распада галактик, объял и воссоединил в сознании взаимопересекающиеся сферы времени и пространства, прошлого и будущего, бытия и небытия…
Затем сфокусировал крохотную частичку сознания на ряби в стеклянной поверхности первопорядка реальности, прощупал ее, замкнул контакт…
Я стоял на ветреном склоне среди кустарников, цепляющихся за каменистую почву обнаженными корнями. Человек в красном замер в тридцати футах. Под ногами у меня зашуршала галька, он резко обернулся, и глаза его расширились.
— Нет! — воскликнул он, стараясь перекричать ветер, нагнулся, схватил древнее оружие человеко-обезьяны и швырнул в меня. Камень замедлил полет и упал к моим ногам.
— Не осложняйте свое положение, — сказал я.
Он вскрикнул — нечленораздельный возглас ненависти, вырвавшийся из самых глубин инстинкта, — и исчез. Я последовал за ним сквозь мерцание света и тьмы…
Жар и слепящий свет солнца живо напомнил мне о Береге Динозавров, оставшемся далеко в простом мире. Под ногами шелестел мелкий, как пыль, песок. Где-то вдали очерчивала горизонт дымка черных деревьев. Человек в красном стоял рядом и целился в меня из небольшого плоского оружия. За ним, совершая натруженными руками мистические движения, застыли двое темнобородых людей в грязных накидках из грубой шерсти.
Он выстрелил. Сквозь всполохи розового и зеленого огней, мерцающих вокруг меня, я увидел в его глазах ужас. Он исчез.
Глубокая ночь, комья замерзшего поля, пятно желтого света из затянутого пергаментом окна жалкой лачуги. Он скорчился у низкой ограды в тени, словно испуганное животное.
— Это бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен. Он закричал и исчез.
Небо ревело под ураганным ветром. Трезубцы молний пробивали извивающиеся лоскуты черных облаков. Земля клокотала под ногами, сдерживая напор лавы.
Он парил передо мной, лишь отчасти сохраняя материальную оболочку — призрак далекого будущего на заре планеты. Бледное лицо скривила гримаса агонии.
— Вы погубите себя! — закричал я сквозь грохот и вой ветра. — Вы уже за пределами оперативных мощностей…
Он исчез. Я последовал за ним.
Мы стояли на высокой дуге безопорного моста, сгибающегося над сотворенным человеком ущельем в десять тысяч футов глубиной. Я узнал город Пятой Эры.
— Что вам нужно от меня? — крикнул он, по-звериному оскалив зубы.
— Возвращайтесь, — сказал я. — И передайте им… пусть они узнают.
— Мы были так близко! — простонал он. — Нам казалось, что мы уже одержали великую победу над Пустотой.
— Пустота наступит не скоро. У вас останется жизнь, как и раньше…
— Кроме будущего. Мы — Тупик, не так ли? Мы выкачали энергию тысяч стерильных энтропийных линий, чтобы вдохнуть жизнь в труп нашей реальности. Но за нами ничего нет! Только великая пустота.
— У каждого есть предназначенная ему историей роль. Вы сыграли свою — и будете играть. Ничто не должно измениться.
— Но вы… — обратился он ко мне через разделяющее пространство. — Кто вы?
— Вы знаете ответ, — сказал я.
Его лицо побелело, как лист бумаги, на котором начертано слово "смерть". Но ум не потерял проницательности. Недаром прошли тридцать тысячелетий генетической селекции. Он подавил панику и взял себя в руки.
— Как… как долго? — прохрипел он.
— Биосфера исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году Конечной Эры, — сказал я.
— Вы… вы… машины… — выдавил он с трудом. — Сколько же?
— Меня извлекли из земного годографа четыреста миллионов лет спустя после Конечной Эры. Мое существование охватывает период, который вы бы посчитали бессмысленным.
— Но почему? Если только не… — словно луч прожектора темную воду, надежда осветила его лицо.
— Распад вероятностной матрицы пока еще обратим, — сказал я. — Наши усилия направлены к благоприятному решению.
— И вы — машина — продолжаете действовать спустя миллионы лет после вымирания человека… почему?
— Мечта человека пережила в нас его расу. Мы стремимся возродить жизнь.
— Снова? Зачем?
— Расчеты показали, что человек пожелал бы этого. Он засмеялся ужасающим смехом.
— Очень хорошо, машина! Эта мысль утешает меня, и я возвращаюсь в забвение с миром. Мы поддержим ваше отчаянное усилие.
На этот раз я позволил ему уйти. Потом еще какое-то мгновение постоял на воздушной паутине, наслаждаясь напоследок ощущениями телесной оболочки, глубоко вдыхая воздух этой невообразимо далекой эпохи.
Затем отбыл в точку своего происхождения.
42
Сверхинтеллект, частицу которого я представлял, встретил меня. Еще свежа была память материального состояния. Импульсы мысли приобрели форму гремящего в просторной аудитории зычного голоса.
— Эксперимент завершился удачно, — констатировал он. — Главный временной ствол очищен от шлака. Человек стоит у устья Первой Эры. Все прочее стерто. Теперь он держит будущее в собственных руках.
Я понял, что работа закончена. Мы победили. Больше ничего не оставалось, нам не было нужды обмениваться сведениями, и не было причин оплакивать обреченные достижения исчезнувших эпох, Мы сместили основной энтропийный поток в прошлое, в котором основные законы природы сделали их невозможными. Мировое государство Третьей Эры, Мозг Пекс-Центра, Звездная Империя Пятой Эры, Космическое Ваяние Шестой Эры — все исчезло в тупиковых ветвях, как это произошло до них с неандертальцем и гигантскими ящерами. Осталась только жизнеспособная ветвь человека Старой Эры: человека Железного Века Двадцатого столетия.
— А мы не ошибаемся? — спросил я. — Как мы можем быть уверены в наших усилиях, если они уже предпринимались и до нас?
— Наше отличие от предшественников в неизбежном собственном исчезновении в случае успеха.
— Потому что мы — машины, — сказал я. — Но карги тоже машины.
— Они слишком близки к своему создателю, слишком похожи на человека. Они цеплялись за существование, наслаждались жизнью, которой их наделил человек. Но ты и я — высшие машины — продукт сотен тысячелетий эволюции, без человеческих эмоций.
У меня возникло неожиданное желание поболтать, обсудить стратегию охоты от первого предчувствия, заставившего упустить первоначальную цель — Исполнителя в черном — и сосредоточиться на карге, до последней дуэли со сверхкаргом, в которой беспомощная Меллия послужила приманкой и заманила переусердствовавшую человекоподобную машину в западню.
Все закончилось, кануло в прошлое, стало историей. Впрочем, нет, Пекс-Центр, карга, Берег Динозавров навсегда вычеркнули из существования. А надгробные речи годятся только для людей, только они нуждаются в сочувствии.
— Ты настоящий парень, шеф, — сказал я. — Считаю за честь работать под твоим руководством.
В ответ я ощутил смутный импульс, который лишь отдаленно сопоставлялся с удивлением человека.
— Ты хорошо послужил плану и сменил много личностей. Ты перенял природу раннего человека гораздо полнее, чем это можно было ожидать в пределах возможностей машины.
— Человек — странное и ограниченное существо, — сказал я. — Объем его знаний ничтожен. Но все-таки жизнь казалась настолько полной и законченной, что нам со всеми нашими совершенствами и преимуществами понять такое не дано.