Они недоуменно огляделись, затем осторожно обошли всю комнату из конца в конец.

— Э, да тут пусто, — сказал один из них.

— Никого нет, — добавил другой.

— Да, но мы ведь слышали голоса, разве вы забыли?

— Значит, ошиблись.

— Или ошиблись, или…

— Или сошли с ума…

— Или это место такое заколдованное.

— Ну, мне пора возвращаться, а то ребята не могут играть без четвертого, — сказал вольнонаемный, пятясь к двери.

— Эй, ты, стой смирно! — рявкнул сержант. — Я сам скажу, когда пора возвращаться в игру!

— Да? Ты, может, хочешь здесь встретиться и поздороваться с каким-нибудь Всадником Без Головы?

— Я же говорю, что пора возвращаться играть, — твердо сказал сержант. — Пошли!

Солдаты начали осторожно отступать к двери. И в это время Лафайет, стоящий за занавеской и вдыхающий аромат женского тела, которое он держал на руках, услышал предварительное потрескивание, исходящее из эфеса шпаги.

— Ох, только не это! — взмолился он про себя.

— Бабочка вызывает Летуна, — прозвучал суровый голос у левого бедра. — В чем дело, Летун? Вы не докладываете уже пять минут!

— Вон там, — сказал напряженный голос. — За портьерами.

— Летун! Немедленно доложить обстановку!

— Заткнись ты, кретин! — прошептал Лафайет в направлении своего левого бедра и отступил в сторону, когда портьеры были грубо откинуты.

— Э-э-э! — сказал человек, уставившись на ношу Лафайета широко раскрытыми глазами.

— О-о-о! — сказал его товарищ, заглядывая через его плечо, и облизнул розовым языком сухие губы.

— Святой Мося! — сказал третий. — Она… она плывет по воздуху, а?

— У нее крохотные розочки на подвязках, — сказал первый.

— Вы только посмотрите, ребята!

— Плывет она или нет, а такой фигурки я давно не видел, — установил его товарищ.

— Эй, ребята, да она плывет к балконной двери! — вскричал сержант, когда Лафайет начал потихоньку отступать в сторону.

— Преградите ей путь.

Три солдата растянулись цепью, и О'Лири попытался было обойти их с левой стороны, выиграл ярда два и ударил одного из солдат под коленку, когда тот потянулся к безжизненно висящей женской руке. Он бросился в сторону, когда тот закричал от боли, схватившись за поврежденную конечность, прыгая на одной ноге. На мгновение путь к двери был свободен. Лафайет кинулся к ней, почувствовал, как его плащ зацепился за подставку для одежды, и прежде, чем он смог остановиться, плащ был сорван с его плеч.

— Эй! Смотри-ка! Этот парень появился прямо из воздуха! — вскричал сержант. — Хватай-ка его, Ренфрю!

Лафайет в отчаянном порыве прыгнул в сторону, обогнул вешалку, почувствовал, как чьи-то руки обхватили его за ноги и, падая, увидел, как другие руки подхватили девушку. Потом он стукнулся головой об пол и его, полуоглушенного, поставили на ноги и прислонили к стене.

— Да вы только посмотрите, кто это, — сказало повисшее над ним ухмыляющееся лицо довольным и удивленным голосом, в то время, как руки шарили по его карманам, вынимая оттуда множество разных предметов, которыми его снабдил Пинчкрафт. — А ты не теряешься, приятель. Только зря ты на это дело пошел. Не думаю, что его величество будет в восторге, когда узнает, что ты был тут наедине с леди, да еще и в чем мать родила.

— Она не в чем мать родила, — пробормотал О'Лири, пытаясь сфокусировать свои глаза. — На ней розовые подвязки.

— Эй, посмотрите! — выкрикнул один из солдат. — Там у стены за диваном лежит лорд Чонси! Ух, ты! Только посмотрите на его челюсть!

— Добавим нападение на ее светлость к преступлениям этого молодчика, — сказал сержант. — Да уж, приятель, лучше бы ты оставался на месте. Ты просто не оценил, как хорошо тебе там было.

Два солдата держали Лафайета за руки. Третий положил так и не пришедшую в себя девушку на кровать.

— Давай, давай, Мел, можешь не стоять, как пень, восхищаясь своей работой, — проворчал сержант. — Надо скорее отвести этого молодчика в камеру, прежде чем кто-нибудь узнает, что он умудрился бежать, и начнет критиковать работу стражи.

— А можно… можно, я скажу ей всего пару слов? — взмолился О'Лири, когда его проводили мимо кровати.

— Ну… валяй, приятель, думаю, ты сполна заплатил за это. Только быстро.

— Дафна, — настойчиво сказал Лафайет, и ее веки задрожали и открылись. — Дафна! С тобой все в порядке?

Какое-то мгновение девушка недоуменно оглядывалась вокруг. Потом ее глаза остановились на Лафайете.

— Ланцелот? — прошептала она. — Ланцелот… любимый…

— Ладно, пошли, — проворчал сержант.

Лафайет с отчаянием посмотрел через плечо, когда его вытаскивали из комнаты.

Лафайет, дрожа, сидел в полной темноте, прислонившись к сырой каменной стене. Гробовая тишина нарушалась только мягкой возней мышей в охапке соломы и тяжелым дыханием, доносившимся из дальнего конца комнаты. Второй пленник, его товарищ по несчастью, так и не проснулся, когда его швырнули в камеру, и спал уже несколько часов. Аромат Лунной Розы, духов Дафны, все еще оставался в памяти Лафайета, несмотря на удушливый козлиный запах темницы. Воспоминания об этих мягких теплых формах, которые он так недолго держал в руках, щемили его сердце каждый раз, когда он начинал перебирать в уме все те события, которые произошли с ним в Стеклянном Дереве.

— Да уж, операцию я провел блестяще, лучше не придумаешь, — пробормотал он. — Мне повезло абсолютно во всем, я даже с первого часа попал в ее комнату, и тем не менее я все только напортил. Да и вообще, я не совершил ни одного правильного поступка с тех пор, как впервые оказался на мельнице. Я подвел всех, начиная со Свайхильды и кончая Родольфо и Пинчкрафтом, не говоря уже о Даф… я имею в виду леди Андрагору.

Он поднялся на ноги, сделал четыре шага вперед — дальше, как показали исследования, шла стена, о которую можно было больно удариться, — потом четыре шага назад.

— Но хоть что-то могу я сделать, — прошипел он сам себе. — Может быть…

Он зажмурился — действие совершенно необязательное в сложившейся обстановке — и сконцентрировал свою пси-энергию.

— Я опять в Артезии, — пробормотал он. — Только что вышел в сад с костюмированного бала, чтобы глотнуть свежего воздуха, — вот почему на нем этот нелепый костюм, который дал Спропрояль, — и через секунду-другую я открою глаза и пойду обратно…

Постепенно его голос становился все слабее и слабее. Зловоние камеры не позволяло убедительно представить прогулку в саду, где самым плохим запахом был запах гардинии.

— Ну, тогда… я инспектирую трущобы, — воодушевленно было начал он. — Разве что в Артезии нет нигде никаких трущоб. А как насчет Колби Корнерс? — продолжал рассуждать он.

— Ну да, там есть чудесные трущобы, обитатели которых только счастливы держать уголь в ваннах.

Он зажмурился еще сильнее, концентрируясь как можно тщательнее.

— Я — член Федеральной Комиссии по оказанию помощи, — уверил он сам себя, — и провожу исследования для моей книги, сколько времени требуется средней семье непреуспевающих супругов, чтобы превратить чистую новую современную квартиру в определенный хаос, к которому они привыкли…

— Послушайте, а вы не могли бы галлюцинировать несколько потише, — вызывающе произнес скрипучий голос из дальнего угла камеры. — Я пытаюсь хоть немного вздремнуть.

— А, значит, вы все-таки живы, — не менее вызывающе ответил Лафайет. — Не могу не восхититься вашей способностью спать без задних ног в этом осином гнезде.

— А вы что можете предложить? — послышался незамедлительный ответ. — Чтобы я, не умолкая, жаловался на все, что меня здесь раздражает?

— Как нам отсюда выбраться? — резко сказал Лафайет. — Вот о чем надлежит думать.

— Вопросы и я задавать могу, а вот как на них ответить?

"Этот голос, — подумал О'Лири, — отличается высокомерной наглостью и одновременно жалостью к самому себе. В общем, неприятный голос", — решил он, с трудом сдерживая желание ответить в том же тоне.