— Вот именно. Если бы не куча верховых полицейских, невесть откуда взявшихся в лесу, так оно и было бы. Но этот длинноногий шейх Чонси поймал нас.

— А, ну что ж, может, это к лучшему. По крайней мере, здесь у нее имеется приличная постель.

— Вот как? Могу я спросить, что ты знаешь о постели Бевер… Я хочу сказать, леди Андрагоры?

— Все. Я провел под ней довольно бойкие полчаса.

— Как ты сказал — под ней?

— Так и сказал. Я подслушивал, как она отбивалась от ухаживаний этого Чонси. У меня был ковер-самолет — я хочу сказать мой МАРК IV, личный транспорт — прямо на балконе. И только я хотел ее умыкнуть, как прибыла дворцовая стража.

— Да, я предупредил Крупкина, чтобы он приглядел за Чонси. И похоже, что они прибыли как раз вовремя!

— Они прибыли слишком быстро! Я уже держал ее в своих руках, когда они ворвались и кинулись на нее…

— Ах, ты!..

Невидимое тело пролетело мимо О'Лири, и с большим удовольствием он выставил вперед ногу и зацепил лодыжку. Последовавший затем грохот падающего тела хоть как-то скомпенсировал боль в его глазу.

— Послушай, Лоренцо, — сказал Лафайет. — Нам совершенно ни к чему кидаться друг на друга в этой комнате. Очевидно, мы оба обеспокоены тем, чтобы с леди Андрагорой все было в порядке. Никто из нас не хочет, чтобы она оказалась в лапах Крупкина. Почему бы нам не объединиться, пока она не окажется на свободе, а уж потом решить все вопросы между собой?

— Объединить наши усилия, ха, — пробормотал невидимый компаньон Лафайета откуда-то с пола неподалеку от двери. — Какие усилия? Мы заперты в темнице, в темноте, обезоруженные. Если, конечно, — добавил он, — у тебя нет чего-нибудь в заначке.

— Да нет, у меня все отобрали, — сказал Лафайет. — У меня тут было чем похвастаться: приемо-передаточная шпага, плащ-невидимка, ключ-на-все-замки, плоскоход…

Внезапно он замолчал и быстро поднес руку к своему поясу. Пояс все еще был на месте. Он отстегнул его, вывернул, нащупал молнию и потянул за нее.

— Подожди-ка, Лоренцо, — напряженно сказал он. — Может, сейчас мы с тобой добьемся всего, чего желаем.

— О чем ты говоришь? — ответил тот своим капризным голосом. — Шпаги? Ключи? Нам нужен, по меньшей мере, заряд динамита, или, на худой конец, два железных прута.

— Может, у меня есть тут кое-что получше, — ответил Лафайет, вытаскивая плоский прямоугольник два на один дюйм, сделанный из гибкого пластика. — Они пропустили плоскоход.

— Что такое плоскоход?

— Согласно Пинчкрафту, он генерирует поле, которое модифицирует пространственные взаимосвязи против экзакосма. Он обращает одномерное пространство в эквивалентное замещение его вдоль перпендикулярных волюметрических осей и в то же время поддерживает гармонию, которая дает взаимный эпицентрический эффект и…

— А как бы ты объяснил это обычному смертному? — прервал его Лоренцо.

— Ну, он понижает физическую размерность того, кто им пользуется, до нуля и компенсирует это соответствующим повышением плотности поля материи в остающемся квази-дву-мерном состоянии.

— Послушай, а как бы ты объяснил это идиоту?

— Он делает тебя плоским.

— Как ношение корсета может нам помочь? — взвыл Лоренцо.

— Я имею в виду — на самом деле плоским! Ты получаешь возможность проходить между молекулами обычной материи — проходить сквозь стены, другими словами. Вот почему он и называется плоскоход. Ну, посторонись, Лоренцо, и я попытаюсь его использовать. Значит, так, Пинчкрафт говорил, сориентироваться, чтобы продольные линии оси совпадали с моими продольными осями, а главная поверхность — с самой широкой плоскостью моего тела, или наоборот…

— Наверное, такую они придумали мне пытку, — пробормотал Лоренцо, — заперли с сумасшедшим! Я мог бы догадаться об этом сразу и не предаваться напрасным надеждам. Бедная Беверли! Она, конечно, будет держаться до последнего, но, в конце концов, непрерывная настойчивость похитителя и перспектива управлять всем этим замком поколеблют ее волю и…

— Я уже прошел через это, — сказал Лафайет. — И тебе не советую. Лучше выкинь-ка из головы все эти глупости, а я тем временем проведу опыт.

Лафайет стал вращать плоскоход, нашел маленькую кнопку в середине и нажал на нее.

Ничего не произошло. Он разочарованно уставился в окружающую его темноту.

— Черт побери! — с чувством сказал он. — Видимо, слишком легкий путь не для меня. Придется придумать что-нибудь еще. Послушай, Лоренцо, а эта камера высокая? Может, в потолке есть какой-нибудь лаз, и если один из нас встанет на плечи другому, то мы сможем дотянуться до него?

Он встал на цыпочки и вытянул руку, но так ни до чего и не дотронулся. Он подпрыгнул, но все с тем же результатом.

— Ну, так как же? — резко сказал он. — Будешь взбираться на мои плечи, или мне взобраться на твои?

Ответа не было. Даже мыши перестали шуршать в соломе.

— Говори, Лоренцо! Или ты опять заснул?

Он пошел по камере, пытаясь нащупать рукой стену. Через десять шагов он пошел медленнее и с большой осторожностью. Еще через пять шагов он остановился.

— Странно, — сказал он окружающей его темноте. — Я почему-то думал, что эта камера всего-навсего не более десяти шагов в ширину.

Он повернулся и пошел обратно, отсчитав 15 шагов, затем продолжал идти дальше 5, 10, 15 шагов. Внезапно в глаза ему брызнул резкий слепящий свет. Он заморгал глазами, пытаясь разобраться, что бы могла значить эта стена света, похожая на замерзшее стекло, в которое было завернуто что-то светлое.

Когда он повернулся, стена, казалось, поплыла, сжимаясь, появились линии, точки и пятна света, высвечивающие нормальную, хотя и слегка искаженную стену: тускло освещенный коридор со стеклянными стенами, стеклянным полом и тяжелыми дверями из черного стекла.

— Я вышел из камеры! — воскликнул он. — Плоскоход сработал! Лоренцо!..

Он повернулся, увидел, что стены в то же самое время расширились, вытягиваясь во все стороны сразу, как отражение в выпуклом зеркале.

— Должно быть, какой-нибудь эффект двумерности, — пробормотал он. — Но все же откуда я пришел?

Он в нерешительности сделал несколько шагов вперед: свет сменился полной темнотой. Он прошел 15 шагов и остановился.

— Лоренцо! — прошипел он. — Полный порядок! Ответа не последовало.

— А может быть, он не может меня слышать — или я не могу слышать его, когда эта штука включена.

Лафайет нажал кнопку с противоположной стороны. Никаких перемен не произошло — разве что почти неуловимые звуки приглушенного рыдания. Лафайет рявкнул:

— О, ради всего святого, возьми себя в руки! Слезами горю не поможешь!

Раздалось удивленное восклицание.

— Лэйф? — прошептал знакомый голос. — Это действительно ты?

Лафайет принюхался: чеснок.

— Свайхильда! — изумленно воскликнул он. — Как ты сюда попала?

— Т-ты, сказал мне, чтобы я н-не х-ходила за тобой, — говорила Свайхильда пятью минутами позже, всласть выплакавшись на плече успокаивающе похлопывающего ее О'Лири. — Но я наблюдала за воротами и видела, как ты выехал. А рядом с одной пивнушкой как раз была привязана лошадь, вот я и вскочила на нее и поскакала за тобой. Перевозчик на барже показал мне, какой дорогой ты поехал. Но я тебя едва успела догнать, а тебя уже собирались вешать…

— Так это ты завыла, как пантера!

— Просто в спешке не удалось придумать ничего другого.

— Ты спасла мне жизнь, Свайхильда!

— Угу. Ну, я оттуда удрала, конечно, а потом совсем заблудилась. Моя лошадь все ходила и ходила, а потом споткнулась и сбросила меня в большой куст. Когда я оттуда выползла — смотрю, откуда ни возьмись, сидит на пне какая-то старая леди, и так задумчиво пытается раскурить сигару. Я так обрадовалась увидеть живого человека, что кинулась к ней и поздоровалась. Старушка подскочила, как будто уселась на кактус, а потом посмотрела на меня, словно я дух какой-то. "Великий боже! — сказала она. — Невероятно! Но, в конце концов, почему бы и нет?" Только я собралась ее спросить, чего это она имеет в виду, как она вскакивает, сует мне под нос какую-то жестянку, из которой несет нафталином, и после этого я ничего не помню.