— С этого великого момента вы получаете в свое распоряжение огромные силы и приступаете к осуществлению своего предназначения. Я говорю вам, что временной энергетический барьер не должен быть закончен. Это приведет к уничтожению всех столетий в солнечной системе. Повторяю, временной энергетический барьер не должен, не должен быть сооружен.

И вдруг все исчезло, и осталась только невероятная, немыслимая чернота.

И так же внезапно в следующее мгновение Норма снова оказалась в материальном мире. Она полусидела, полулежала, подогнув под себя ногу, совершенно в такой же позе, как на кровати в гостинице. Нога ее затекла в таком неудобном положении. Наверное, она потеряла сознание? Но под пальцами в шелковых чулках была не гостиничная кровать, а холодный металл!

Когда его затолкали в дверь камеры деперсонализации, Гарсен потерял контроль над собой, так как его нервная система не выдержала страшной комбинации внезапного потрясения, чувства одиночества и полной потери всякой надежды. В отчаянии он начал метаться по камере, колотить в стены и, обессилев, упал на пол.

Потом, собрав все остатки своей воли, он заставил себя успокоиться, так как понимал, что иначе он просто сойдет с ума и потеряет все шансы на спасение.

Он лежал в темной камере на твердом, холодном полу лицом вниз. Мысли его текли вяло. Он смутно вспоминал о Норме и о том, что жил все эти годы, казалось, свободно, а на самом деле судьбе было угодно, чтобы жизнь его как личности закончилась здесь, в этой камере. Тело его еще, возможно, будет существовать, но это уже не будет иметь никакого значения. Здесь они разрушают то, что представляет собой Джек Гарсен.

Но ведь это все абсолютно невероятно! Может быть, через минуту он проснется и поймет, что все происходящее — просто кошмарный сон?

Звук, который он вдруг услышал, был сначала тихим, как шепот, он появился откуда-то издалека и с какой-то странной настойчивостью завладевал вниманием Гарсена. Он приближался и становился все громче и громче — это были человеческие голоса! В голове его словно взорвалась бомба — миллиард голосов, говорящих что-то непонятное одновременно. В то мгновение, когда он понял, что больше не вынесет этого ужасающего шума, голоса внезапно стали тише, но полностью не исчезли и создавали какой-то шумовой фон, который в определенном смысле был даже приятен, спасая Гарсена от тоски одиночества.

Вскоре звук затих окончательно, и на несколько мгновений в камере воцарилась полная, абсолютная тишина. Потом что-то слабо щелкнуло, и из отверстия в потолке над его головой на него упал поток света. Это был солнечный свет! С того места, где он находился, Гарсену был виден угол старого каменного здания на одной из улиц Дельпы.

Экзекуция закончилась, как он понял. Но с ним ничего не произошло. Нет, не совсем так!

В голове его бродили какие-то смутные мысли о том, как важна верность расе Славных, он чувствовал, что ему хорошо знакома обстановка, в которой он оказался, время от времени в памяти всплывали образы каких-то механизмов и приспособлений, но все это воспринималось нечетко.

Вдруг в его неясные мысли ворвался чей-то грубый голос:

— Выходи оттуда, копуша чертов!

В дверь заглядывал высокий, крепкого сложения человек с толстой шеей и квадратным злым лицом, на котором выделялись перебитый нос боксера и неприятно жесткие голубые глаза.

Гарсен не шевельнулся. Дело было не в том, что он намеревался оказать сопротивление. Здравый смысл настоятельно подсказывал, что нужно немедленно повиноваться, пока он как следует не разобрался, что же все-таки произошло. Что поразило его до глубины души и лишило его возможности реагировать, было осознание того, что хотя этот человек говорил не по-английски, Гарсен понял каждое его слово.

На грубом лице человека появилась гримаса ярости, и угроза, заключавшаяся в этом для Гарсена, автоматически привела в движение его мышцы. Он заторопился встать и выйти, но разозленный громила не хотел больше ждать и буквально выволок Джека за шиворот из камеры и выбросил его на дорогу лицом вниз.

Несколько мгновений он пролежал так, пытаясь справиться с охватившей его яростью. Он не мог рисковать выдать себя. Что-то у них с ним не получилось. Машина не разрушила его личность, и он должен изо всех сил постараться использовать этот данный судьбой шанс наилучшим образом. Он медленно поднялся на ноги, думая о том, как должен вести себя человек, лишенный индивидуальности, превращенный в автомат.

— Сюда, черт тебя возьми, — произнес наглый голос позади него. — Ты теперь в армии. — В голосе появились нотки удовлетворения: — Ну, ты у меня последний сегодня. Теперь, парни, я доставлю вас на фронт, а тогда…

“Сюда” означало, что надо было присоединиться к группе людей, построившихся в две шеренги около большого, мрачного и грязного здания. Гарсен твердыми шагами направился к краю задней шеренги, и его поразило, как старательно эти люди держали равнение.

— Хорошо! — прокричал парень с квадратным лицом, — Пошли! Прежде чем этот день закончится, вам придется хорошенько схватиться с врагом.

“Вот, значит, каких людей они подбирают на роли лидеров, — думал Гарсен, — невежественных, грубых, тупых свиней”. Неудивительно, что его самого Наблюдатель признал негодным. Он начал маршировать в ногу с остальными, незаметно наблюдая за ними из-под полуопушенных век. Все это время он пытался как-то проанализировать, рассортировать разрозненные, бессвязные и порой очень неожиданные мысли, которые путались и мешали друг другу в его голове. И все время он возвращался к словам, которые все чаще и все яснее возникали в его мозгу, хотя где и кто говорил это и говорил ли вообще, он не знал: “В Дельпе строится гигантский временной энергетический барьер. Он не должен быть закончен, так как это приведет к гибели Вселенной. Приготовьтесь сыграть свою роль в его уничтожении. Попытайтесь рассказать об этом Планетарианцам, но не надо идти на риск без особой необходимости. Вам надо остаться в живых и передать это сообщение Планетарианцам. Энергетический барьер не должен быть закончен, не должен”.

Усилием воли Гарсен заставил себя выбросить эту навязчивую мысль из головы и сконцентрировать внимание на том, что его окружало.

За ними не прислали грузовиков, не появились для этрй цели и какие-нибудь далекие потомки трамваев. Никакого транспорта не было вообще, только серые узкие улицы без тротуаров.

Они шли пешком на войну, и это было похоже на марш по мертвому, старому, заброшенному городу. Заброшенному, несмотря на то, что на его улицах попадались низкорослые, коренастые, заторможенно двигавшиеся мужчины и женщины, тупо шагавшие мимо, глядя себе под ноги, безразличные ко всему вокруг. Создавалось впечатление, что это жалкие, примитивные, дикие, опустившиеся потомки некогда великой расы, а этот город — памятник — но, нет! Гарсен криво усмехнулся. Этот уродливый город не располагал к сравнениям. Даже если не вспоминать слова доктора Лелла, было очевидно, что каждая грязная узкая улица и каждое запущенное здание такими и задумывались, когда их создавали.

И чем скорее он выберется отсюда и передаст Планетарианцам это страшное и непонятное сообщение о временном энергетическом барьере, тем лучше. Намеренно резко он оборвал эту мысль. Если кто-нибудь из Славных случайно оказался рядом и уловил мысль, исходящую от существа, которое считалось живым роботом, тогда ему больше уже не избежать участи других несчастных. Ать-два, ать-два! Шаги их отдавались пустотой на камнях мостовой, как в городе призраков. Вот он здесь, заброшенный на столетия, а может быть, и тысячелетия вперед, в будущее. И как ужасно сознавать, что Норма, бедная, отчаявшаяся женщина, которую лишили свободы и чье трогательное в своей беспомощности лицо он видел всего какой-нибудь час назад, давно мертва и похоронена где-то далеко в глубине веков. И все же она была жива! Те шестьсот миллиардов ее тел в минуту существовали где-то во времени и пространстве, живые, потому что великая река времени текла непрерывным потоком по своему космическому курсу бесконечных повторений, потому что жизнь — это только частный случай, и она так же бесцельна, как и гигантская энергия, выплескивающаяся в неизвестность.