К преподаваемым предметам иеромонах Феофан относился с большим вниманием и в подготовке к лекциям проявлял высокую требовательность к себе. Молодой педагог опирался на опыт аскетический и психологический, главными источниками его лекций после Священного Писания и творений святых отцов были жития святых и психология. Однако он не полагался на свои силы и показал свои лекции знатоку аскетических творений, архимандриту Сергиевой пустыни близ Петербурга Игнатию (Брянчанинову)[6], который прочел и одобрил их.

Лекции иеромонаха Феофана оказывали огромное влияние на слушателей, которые воспринимали их как жизненные уроки. Один из его учеников, Константин Добронравии, впоследствии епископ Гермоген, отмечал, что «Феофан, как профессор нравственного богословия, принадлежал в свое время к выдающимся деятелям. Можно сказать, что он оживил эту науку, которая до того времени в круге богословских наук считалась второстепенною, показав, что нравственное учение есть то же вероучение, только осуществленное в жизни и деятельности, и что христиане к этому должны постоянно стремиться, как главной цели своей жизни» [201, с. 57].

В 1845 году отец Феофан был назначен помощником инспектора академии, а затем он стал членом комитета для рассмотрения конспектов наук семинарского образования. В то же время иеромонах Феофан исполнял обязанности инспектора академии. За ревностное исполнение этих обязанностей, засвидетельствованное академическим начальством, иеромонах Феофан был во второй раз удостоен благословения Святейшего Синода, а в мае 1846 года — и звания соборного иеромонаха Александро–Невской Лавры.

К этому периоду относится трактат отца Феофана под заглавием «Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения?» и несколько проповедей под общим названием «Поучения к говеющим во святой Великий пост».

Будущий святитель был глубоко предан делу доброго христианского воспитания, однако его влекло другое — монашеская уединенная жизнь. Учебная работа всегда соединялась с административными и хозяйственными заботами, к которым никогда не лежала его душа, и поэтому внутренне он не был удовлетворен своей служебной деятельностью. Дух его стремился в более сродную ему область молитвенного общения с Богом и иноческого жития. Свои мысли и чувства он выразил в письме к своему духовному отцу, епископу Иеремии: «Преосвященный Владыко, милостивый мой отец и благодетель! Простите, Господа ради, что я докучаю Вам то своим непотребством, то, может быть, заносчивыми предприятиями. Говорю, может быть, ибо они не обдуманы, а лежат на душе, нудят и томят, не стихают, а все растут–растут. Но, Господи, имиже веси судьбами, устрой о мне вещь. Ученою должностью начинаю тяготиться до нетерпимости. Пошел бы в церковь, да там и сидел» [114].

Скоро представился случай к удовлетворению духовной потребности отца Феофана. В августе 1847 года по его собственному желанию он был назначен членом создаваемой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.

Вo главе Русской Духовной Миссии в Иерусалиме был поставлен архимандрит Порфирий (Успенский), прекрасный знаток Востока, известный церковный археолог, человек замечательного ума, несокрушимой энергии. Сотрудниками Миссии были назначены два студента, окончившие Санкт–Петербургскую духовную семинарию, — Н. Крылов и П. Соловьев.

Главная цель Святогробского братства была миссионерская, но оно должно было служить и прибывающим в Святой град паломникам. Много богомольцев из России ежегодно бывало в Иерусалиме, и все они требовали удовлетворения тех или других религиозных нужд. Для будущей Миссии была составлена инструкция, в которой цель Миссии определялась следующим кругом обязанностей ее членов:

«1. Иметь в Иерусалиме, как действительном центре православного исповедания на Востоке, представителей Русской Церкви и образец нашего благолепного богослужения.

2. Преобразовать мало–помалу само греческое духовенство, возвысить оное в собственных его глазах столь же, сколько и в глазах православной паствы.

3. Привлечь к Православию и утвердить в оном те местные народные элементы, которые постоянно колеблются в своей вере под влиянием агентов разных исповеданий и слишком легко отступают от Православия вследствие недоверия к греческому духовенству и неблагоразумного поведения сего последнего» [264, с. 75–76].

Эта высокая цель Миссии имела определяющее значение для отца Феофана. Кроме того, его влекло в Палестину желание побывать на дорогой для каждого христианина Святой земле.

14 октября 1847 года Миссия в полном составе отбыла из Петербурга в Палестину. Путь лежал через Киев, Одессу и Константинополь. Дорогой иеромонах Феофан познакомился с окраинами России. Бедственное положение русского народа и духовенства, печальное состояние Православия на местах — все это вызвало в нем глубокие патриотические чувства, выразившиеся в его письмах.

Из Одессы иеромонах Феофан писал в Петербург редактору «Маяка» С. О. Бурачку: «Доселе по дороге было хорошо… много видел и такого, что можно мотать на ус, — и замотал… Широка полоса матери Руси, — и Святой Церкви. Но как грустно и жалостно, когда подумаешь, что все, почитай, в дремоте, — лишь изредка всхрапывает. Чего у нас нет и к чему мы не гожи? Но окаянный через дорогу перебежал, и все пошло не туда… В Петербурге я этого не видел, а теперь мне это виднее… Священники в крайне скудном положении. Другое зло — разъединение с Востоком, или Греческой Церковью. Мрак идет с Запада, а свет не хотим принимать с Востока… Не хвалите России настоящей. Пишите ей обличительный укор, что она не туда пошла со времени знакомства с Западом» [221].

По пути следования на Восток, проезжая различные епархии, члены Миссии заезжали к правящим архиереям и в Могилеве беседовали со знаменитым епископом Анатолием (Мартыновским). «Феофан был в восхищении от его ума, опытности и кипучей деятельности» [201, с. 59].

Прибыв 23 ноября в Константинополь, члены Миссии посетили Вселенского Патриарха Анфима, который любезно принял всех и пригласил к своей службе в день святого апостола Андрея Первозванного.

17 февраля 1848 года Миссия благополучно прибыла в Иерусалим и была радушно принята Блаженнейшим Патриархом Иерусалимским Кириллом. Члены Миссии имели постоянное местожительство в Иерусалиме и, знакомясь с христианским Востоком, посетили многие святые места Палестины, Египта и Сирии, везде удовлетворяли духовные нужды многочисленных русских паломников. Члены Миссии часто вели беседы с греческим духовенством и с русскими богомольцами, которых посещали в странноприимных домах. Исполняя данную им инструкцию, они участвовали в общих соборных служениях вместе с иерусалимским духовенством и сами совершали торжественные богослужения, привлекая множество богомольцев в православные храмы. «Трудолюбие было общей чертой всех членов Миссии, и все они жили дружно, подавая этим пример греческому духовенству. Единственный только раз возникли трения у архимандрита Порфирия с иеромонахом Феофаном из‑за расхождения в богословских мнениях, и отец Феофан стал настаивать на своем отъезде в Россию. Но откровенный, искренний разговор начальника со своим собратом успокоил обоих, и жизнь пошла своим чередом» [217].

Члены братства побывали на Иордане, в Вифлееме, Назарете и в других евангельских городах и исторических местах древней Палестины. В 1850 году они совершают путешествие в Египет, посещают Александрию, Каир и местные монастыри, беседуют с Патриархами Александрийским и Коптским, с иноками и мирянами, подробно осматривают церковные и гражданские достопримечательности, изучают древности и быт Египта.

«Пребывание наше в Каире, — пишет архимандрит Порфирий, — было сколько приятно, столько и полезно. Все мы, подобно пчелам, вырабатывали там сот, более или менее благовонный, смотря по качествам цветов, нами находимых» [224].