— А сколько тебе было лет?

— Одиннадцать весен, столько же, сколько Ильдиз. Видишь ли, как только я увидела твою Звездочку, одержимую яростью и жаждой мести, ну… я сразу поняла, каково это: в ее-то годы — и ощущать в груди такую боль!

— Но ведь ты не нарочно! — настаивала Мирина, отлично сознавая, каким тяжким бременем ложится на плечи чувство вины. — И… что было потом?

— Мои родители послали за Атишей и попросили ее забрать меня в Лунные Всадницы. Было решено, что Ведунья возьмет меня в свой отряд, но домой я больше не вернусь. Меня изгнали.

Мирина нахмурилась. Что за страшное наказание — для такой-то малышки! Она попыталась утешить подругу, как могла:

— Зато Атиша любит тебя как родную.

— Да, и я люблю ее, как мать и отца вместе взятых, но… Я всегда знала, что я должна собраться с духом и совершить в жизни нечто воистину великое… нечто, что искупит содеянное!

— Ты уже это сделала, — тотчас отозвалась Мирина. — Ты спасла Ифигению от кровожадного жреца, нам бы это никогда не удалось, если бы не твои отвага и дерзость. Это искупает любую оплошность! Ты девочке жизнь сохранила!

— Нет, — покачала головой Пентесилея. — Этого недостаточно. То, что мне предстоит совершить завтра — вот что важно! Я должна встать лицом к лицу с величайшим из воинов — и победить его!

Мирину одолевали печаль и страх, но она знала; никакие доводы в мире не сумеют поколебать решимости Пентесилеи. Она обняла подругу за плечи, и так они просидели, прижавшись друг к другу, до тех пор, пока на востоке не забрезжил первый рассветный отблеск.

Над троянской равниной разгоралась заря. Пентесилея разом встрепенулась. Стерла со щек следы слез, повернулась к Мирине, исступленно поцеловала ее в лоб.

— Никому и никогда не рассказывала я того, что доверила тебе этой ночью, — промолвила она. — Одна только Атиша знает; больше никто. Помни, Госпожа Змея, даже когда я кричу на тебя и бранюсь на чем свет стоит, я люблю тебя, все равно люблю!

А в следующий миг Пентесилея вновь стала самой собою — энергичной, властной предводительницей. Она выдернула из скобы факел — и очень скоро уже расхаживала по крепости, покрикивая на полусонных подруг, чтобы, не мешкая, кормили-поили лошадей да облачались в доспехи.

В стенах Трои повсюду царила суматоха. Мирина чувствовала: улицы так и пульсируют нетерпением. Каждый воин тщательно готовился к битве, не упуская ни одной мелочи, нервы у всех были на пределе, точно туго натянутые тетивы. Если и впрямь возможно повернуть ход войны и переиграть события в свою пользу, то только сейчас.

Вернувшись к себе, Мирина присоединилась к подругам и облачилась в доспехи из конской кожи. Перетянула грудь крепкой кожаной полосой, защищающей правую грудь, так что со стороны могло показаться, что у воительницы и впрямь грудь только одна. Девушка улыбнулась, вспомнив, как хохотала Атиша, когда враги называли их амазонками, «безгрудыми». «Если эти идиоты полагают, что мы способны на такую глупость, как грудь себе отрезать, — да пусть себе думают что хотят! — говаривала Ведунья. — Тем больше будут нас бояться: кто знает, чего ждать от одержимых сумасбродок?»

Мирина взялась за поножи, но тут чьи-то ловкие пальцы перехватили их и принялись затягивать ремни.

— Акася, это опять ты!

Акася кивнула и вновь споро взялась за дело. Мирина между тем натянула на уши плотную фригийскую шапочку, защищающую голову. И тут рука ее дрогнула и остановилась на полпути. Издевательские насмешки над дурацким прозвищем напомнили ей еще кое о чем, а именно, о последнем наказе Ведуньи, таком ясном и недвусмысленном. «Тебе не следует выезжать в бой под началом Пентесилеи», — предостерегала Атиша еще совсем недавно. Мысли Мирины настолько поглотила Ильдиз, что о прощальных словах Ведуньи она напрочь позабыла.

Но после доверительных откровений прошлой ночи о таком даже помыслить было невозможно! Ну как она может остаться в стороне от великой битвы? Как бросит Пентесилею?

— Что такое? — встрепенулась Бремуза, помогая ей закрепить на бедре колчан, позволяющий выхватывать стрелы на полном скаку. — У тебя вид уж больно встревоженный…

Мирина покачала головой.

— Нет, — прошептала она. — Наверняка Ведунья не имела в виду сегодняшний день, нет-нет!

— Что-то не так? — заволновалась и Коронилла.

Мирина попыталась объяснить. В лице ее отражались боль и стыд: больше всего на свете девушке сейчас хотелось провалиться сквозь землю.

— Атиша… — с трудом выговорила она. — Атиша не велела мне сражаться под началом Пентесилеи… она меня даже поклясться заставила.

Акася тут же прервала свое занятие. В комнате воцарилась гробовая тишина. Все три Лунные Всадницы потрясенно глядели на предводительницу. Атиша никому не запрещала сражаться: о таком никто и никогда не слышал!

— Но… но когда пришли черные корабли, мы же все взяли в руки оружие и дали обет защищать земли кочевых племен, — шепотом промолвила Алкибия.

— Верно, — согласилась Мирина. — Кроме того, откуда Атише было знать, что мы станем биться во имя Ильдиз? Не ждет же она, что я стану сидеть сложа руки и даже не попытаюсь отомстить за мою Звездочку?

Но Полимузу это не убедило.

— Атиша никогда слов на ветер не бросает!

— Не бросает, это точно, — согласилась Коронилла.

— Но не можем же мы сражаться без нашей предводительницы! — переживала Алкибия. — Ведь мы — отряд Мирины!

Все растерянно переминались с ноги на ногу. Но вот Бремуза взяла дело в свои руки. И решительно развязала завязки Мирининого шлема.

— Мы все равно отряд Мирины, неважно, сражается она сама или нет.

Акася тут же принялась расстегивать ремни на Мирининых поножах. В лице рабыни отразилось неприкрытое облегчение.

— Бремуза права! — кивнула Полимуза. — Нельзя ослушаться приказа Атиши.

— Ведунья мудра, а мы многого не понимаем, — согласилась Коронилла.

Алкибия по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке. Но, наконец, и в ней воскрес боевой дух.

— Мы — отряд Мирины, с нами Мирина или нет, — объявила она.

Мирина стянула с себя шлем, лицо ее пылало.

— Я должна отыскать Пентесилею и сказать ей все откровенно, — промолвила она. — И, уж поверьте мне, ничего труднее я в жизни не совершала!

Пентесилея нетерпеливо разъезжала на Буре туда-сюда, следя, как фракийцы и фригийцы выстраиваются в боевой порядок. Мирина прокричала ей, что в битву не выйдет. Пентесилея нахмурилась, покачала головой и проворно спешилась. В лице ее читалось недоумение.

— Не выйдешь? — прорычала она.

— Я позабыла… я так рассвирепела из-за Ильдиз, что ни о чем больше и думать не могла… а вчера ночью мне было так тебя жаль… Но, уже одеваясь, я вспомнила: Атиша запретила мне сражаться под твоим началом. — Мирина сама себе была противна: ни дать ни взять избалованный, капризный ребенок!

Глаза Пентесилеи сверкнули искренним гневом, губы презрительно изогнулись.

— Это еще что такое? Вот уж никогда не держала тебя за трусиху, Госпожа Змея! Старуха-то, видать, рехнулась на старости лет! Чтобы Лунная Всадница — да не сражалась?

Мирина, стиснув зубы, упрямо молчала. Акася, встав плечом к плечу с ней, вызывающе глядела снизу вверх на Дочь бога Войны.

— Но почему? Атиша хоть объяснила, почему? Скажи мне, почему!

Мирина повесила голову. На то, чтобы передумать и вывести Исатис из стойла, потребуется минута, не больше. Так будет легче для всех… Но внезапно к месту событий подоспела Кассандра — и храбро взглянула Пентесилее в лицо.

— Скажи ей, почему! — тихо велела царевна.

— Да говорите же, наконец! — Пентесилея переводила требовательный взгляд с одного лица на другое.

Наконец Мирина решительно вздернула подбородок: впрочем, он заметно дрожал.

— Потому что… если мы потеряем тебя, кто-то должен остаться, чтобы повести за собой Лунных Всадниц!

Глаза Пентесилеи на мгновение затуманились, затем плечи ее поникли, и она крепко, до боли стиснула Мирину в объятиях.