Ребенком я на протяжении едва ли не полугода тщетно пыталась овладеть латынью, но в конце концов учительница сдалась, и меня перевели в другой класс. Там мы изучали греческую литературу, переведенную на современный английский язык. И очень скоро под руководством нашей учительницы, монахини весьма широких взглядов, наделенной к тому же завидным чувством юмора, я открыла для себя волнующий и довольно жестокий мир приключений, магии, любви и трагедии. Мы прочли «Одиссею», «Илиаду», трилогию об Эдипе, «Историю» Геродота. Именно там я впервые обнаружила легенды о женщинах-воительницах, именуемых амазонками.

Много лет спустя, в 1997 году, я посмотрела по «Би-би-си-2» в программе «Горизонт» передачу под названием «Снегурочка». В ней рассказывалось о том, что археолог Наталия Поласмак обнаружила во льдах Алтая мумифицированное тело молодой женщины, погребенное с великими почестями. Ее туловище, предплечья и руки были покрыты великолепными татуировками. Затаив дыхание, я слушала, как женщины-археологи рассуждали о том, что эта находка и другие похожие захоронения женщин с оружием непосредственно соотносятся с «Историей» Геродота. И что прототипом легенд об амазонках стали женщины кочевых племен, что в стародавние времена жили, разъезжали верхом и сражались в землях к северу от Черного моря и на его побережье.

Я заинтересовалась этой темой еще больше, когда мне в руки попала увлекательная, содержащая много информации книга Лин Уэбстер Уайльд «Тропою воительниц». Мне сразу же захотелось написать роман для юношества, основанный на легендах об амазонках, но чем больше я узнавала о мифологии и истории амазонок, тем больше погружалась в материал, конца и края которому не предвиделось. Памятуя о школьных уроках греческой литературы, я вновь сосредоточилась на неодолимо притягательной и трагической истории Трои.

Я с головой ушла в исследования. Работа Майкла Вуда «В поисках троянской войны» изобиловала ясными, доступными, полезными сведениями и гипотезами. Благодаря этой работе Троянская война вдруг показалась осязаемой реальностью. Удивительно гуманная, увлекательная книга Нила Аскерсона «Черное море» помогла мне составить представление о народах и ландшафте к северу от Трои. Из эпической поэмы «Падение Трои» Квинта Смирнейского я заимствовала историю о поединке Пентесилеи с Ахиллом.

Несмотря на все эти замечательные источники информации, я по-прежнему чувствовала, будто чего-то недостает. В сознании не складывалось четкой картины красок, растительности, пейзажа. В конце концов, мне ничего не оставалось делать, кроме как поехать посмотреть на руины Трои своими глазами. Холодным ветреным днем в начале мая 2000 года мы с мужем обошли развалины на склоне холма Гиссарлык в сопровождении местного гида, писателя Мустафы Аскина. Мустафа оказался бесценным кладезем всевозможных сведений об истории Трои. Его восторженная любовь к этому месту передавалась и нам по мере того, как он терпеливо отвечал на все наши вопросы.

Ближе к вечеру распогодилось, вышло солнце. Я стояла среди разрушенных, но все еще прочных стен Трои из золотистого известняка, глядела сверху вниз на ярко-синее Эгейское море; правее виднелся Геллеспонт, слева и сзади — гора Ида. И вдруг я почувствовала, что вернулась в исходную точку: круг замкнулся. А ведь, пожалуй, тот день, когда меня выгнали с урока латыни, обернулся одной из величайших удач в моей жизни!

Ночь на травянистых равнинах у южного побережья Черного моря выдалась прохладная. Мать и бабушка, закутавшись в мягкие тканые плащи, устроились бок о бок перед круглым шатром. Они мерно отбивали ритм на небольших барабанах и пели. Абен, пригнувшись к огню и раздувая от напряжения щеки, выводил простенькую мелодию на уде — инструменте вроде лютни; струнный перезвон дрожал в воздухе над камнями и травами.

Мирина в красивых развевающихся просторных одеждах танцевала босиком у самого костра. Нет, мерзнуть она не мерзла: спасибо пляске! Руки и запястья ее волнообразно изгибались, словно змеи, мерно позвякивали браслетами, бедра двигались в лад древней музыке племени. Но вот, наконец, танец закончился, и плясунья застыла в обворожительной позе.

Гюль понизила голос до еле слышного шепота.

— Готова ли дочь моя?

Бабушка Хати просияла широкой улыбкой.

— Еще бы! Я и не сомневалась.

Она обернулась к юной девушке, и лицо ее сразу же стало серьезным, ибо слова заключали в себе глубокую важность.

— Мирина, дочь моей дочери! В месяц Молодых Листьев Атиша-Ведунья увезет тебя с собою!

— Спасибо, бабушка, — тихо отозвалась очень довольная Мирина.

На время весенних празднеств племена сходились к святилищу у подножия горы Ида, неподалеку от обнесенного высокими стенами города Трои. И развеселые игрища, и бойкая торговля лошадьми всегда сулят немало радости, но нынешний год — это нечто совсем особенное. Она, Мирина, названная в честь одной из самых знаменитых плясуний древности, распрощается с семьей и станет почитаемой жрицей Матери-Земли Маа — этих жриц еще называют Лунными Всадницами.

— А теперь всем спать, — объявил Абен, — завтра нам к ночи надо встать лагерем близ озера Кус.

Но прежде чем устроиться на покой, Мирина выскользнула из шатра и побежала к отгороженному веревкой загону для лошадей. Исатис, восьмилетняя иссиня-черная кобылка, почуяв хозяйку, с ласковым ржанием резво подбежала к девушке.

— Исатис, а мы уезжаем, — прошептала Мирина, поглаживая бархатистую лошадиную шею. — Я буду Лунной Всадницей, а ты — моим верным скакуном.

Мысль о том, чтобы покинуть родительский шатер, пугала Мирину, и вместе с тем у девушки дух захватывало от волнующего предвкушения. Она пойдет по стопам своей матери и бабушки, и старшей сестрицы Резеды.

Резеда вот-вот вернется домой: семь лет путешествовала она от места к месту, исполняя священные танцы и песни для тех, кто чтит Великую Мать Маа. Теперь Мирине предстояло занять ее место.

Скакать верхом Мирина выучилась еще в младенчестве, как все дети племени мазагарди: сколько девушка себя помнила, она переезжала от лагеря к лагерю, перегоняя стада овец и коз и конские табуны. Но покидать семью и родное племя ей еще не доводилось, и сердце заранее холодело от страха.

А еще ей придется расстаться с закадычным другом Томи: а ведь они всегда скакали бок о бок с тех самых пор, как еще детьми вместе постигали искусство охоты и слали вдогонку дичи острые, быстрые, легкие стрелы. Вечерами у костра они жались друг к дружке, стараясь согреться, но ведь и Томи уже исполнилось четырнадцать зим, так что и ему предстоит уезжать из племени на долгие месяцы вместе с другими юношами — покупать жеребят, продавать коней. Слава богам, что Исатис останется с ней!

С самого своего рождения Исатис принадлежала Мирине и только ей. Однажды холодным весенним утром Мирина забрела в сторону от шатров — ей в ту пору только пять зим исполнилось — и увидела отца: тот озабоченно склонился над своей любимой кобылой по кличке Полночь. Кобыла была в тягости, последние дни дохаживала, а теперь вот ушла от табуна подальше и прилегла под тенистой оливой в дальнем конце лагеря.

Полночь лежала совсем неподвижно, на губах ее выступила пена. Высунутый язык посерел, раздутый живот увлажнился холодным потом. Мирина, даром, что еще совсем дитя, сразу поняла: с кобылой что-то не так.