— Какая согласованность в движениях! И поют в лад! — задохнулась от изумления Мирина.

— Да, — подтвердила Кассандра. — А погляди на их лица!

— Да! Что за лица… безмятежные, восторженные… почти счастливые. Это для них священный танец? Откуда они родом?

Кассандра покачала головой.

— Все они родом из дальних земель и говорят на разных языках. Их пение и пляска — смешение самых разных традиций, но, думаю, этот танец для них и впрямь священен.

Мирина вновь пригляделась к плясуньям и отметила, что у одних кожа светлая, другие темнокожи, а третьи черны как обсидиан.

— Я частенько спускаюсь сюда посмотреть на них, — рассказала Кассандра. — Их музыка и танцы заключают в себе некое странное утешение. Я всякий день беру этих женщин к себе в услужение — столько, сколько могу. Так я защищаю их от воинов, которые считают, что могут пользоваться рабынями в свое удовольствие. Я узнала, что каждая женщина привносит в танец что-то от себя, так что их ритуал крепнет и набирает силу с каждым новым шагом и поворотом.

— Да… — Мирина тотчас же все поняла. Как Лунные Всадницы черпают в своих танцах логическую мощь, так отчаявшиеся женщины нашли способ поддержать друг друга — открыли источник силы, позволяющей им выдержать тяготы и бедствия.

— Тут есть и дети, — прошептала Кассандра. — Троянские воины и их союзники пользуются этими женщинами себе на утеху, но теперь обугленные кости мужчин белеют среди пепла за воротами, а дети — те, что выжили, — спят здесь, в сарае.

— Почему твой отец не прекратит этого безобразия? — резко спросила Мирина. — Ты разве не можешь его заставить?

Кассандра поморщилась, словно от боли.

— Он говорит. «На то они и рабыни».

Мирина вздохнула. Она отлично знала, что за судьба ждет угнанных в рабство женщин. Вот взять, например, Антиопу… впрочем, Антиопа-то жила с Тезеем в уюте и холе, как плененная королева, и к спальным доскам ее никто не привязывал. При мысли о горестной участи рабынь Мирина преисполнялась гнева и жалости — и поневоле восхищалась их стойкостью. Каким-то непостижимым образом они сумели выстоять и выжить — а вот Хрисеида не смогла.

— Рабынь необходимо освободить, — твердо и решительно объявила Мирина. — Но ты права — ахейским волкам они достаться не должны. Мы все хорошенько обдумаем и чего-нибудь, да и придумаем.

— Я могу вот что сделать: приказать, чтобы одну из этих женщин приставили к тебе в качестве служанки, — предложила Кассандра.

— Служанки? — Мирина обожгла подругу негодующим взглядом. — Когда это я нуждалась в служанках?

Кассандра прикрыла ладонью рот, подавляя смешок. С самого своего приезда Мирина не слышала от подруги ничего подобного! Нежданно-негаданно измученная, изнывающая под бременем повседневных забот и драм царевна исчезла, словно ее и не было.

— Дурочка! — прошептала она, топая ногой и уже не сдерживая смеха. — Ты можешь пользоваться ее услугами или нет, это уж как ты сама захочешь, но через нее ты пообщаешься с этими женщинами и узнаешь больше. Я пришлю тебе Акасю, она египтянка и говорит по-лувийски.

Только тут Мирина все поняла и согласно кивнула.

— Моя бедная голова просто отказывается работать, — посетовала она. — Слишком о многом надобно думать: о том, и о другом, и о третьем! Да, конечно, пришли ко мне Акасю.

Смех Кассандры разом смолк, голос на миг дрогнул.

— Я помогу всем, чем смогу, но… в мыслях моих теснятся пугающие видения. Я-то думала, большего горя, чем смерть Гектора, Троя уже не изведает, но теперь вижу, что грядут новые страдания, еще более тяжкие.

— Что за новые страдания?

Кассандра яростно помотала головой из стороны в сторону.

Мирина вздохнула. Пророческий дар Кассандры — дар непростой и мучительный. Иногда девушка и впрямь применяла его всем на пользу, но чаще всего видения были смутны и невнятны, и когда Кассандра пыталась пересказать родным, что видит, ее просто-напросто объявляли сумасшедшей. Одетая в истрепанное платье царевна бессильно сжала кулачки и прислонилась щекой к стене некогда красивейшего троянского особняка, из носа ее тонкой струйкой бежала кровь. Девушка поспешно ее утерла, но слова как бы эхом отзывались на отклик всего тела;

— Даже камни наших стен заключают в себе горе и ужас. Я вижу, как по улицам города ручьями струится кровь.

— Тогда тебе нужно бежать, — нахмурилась Мирина.

Кассандра покачала головой.

— Моя судьба не так уж и важна.

— А ты ее видишь? — спросила Мирина. — Знаешь, что тебя ждет?

— Нет… здесь все расплывается, — тихо отозвалась Кассандра. — Но меня тревожат кошмары про лошадей. Мне то и дело снится гигантский серый конь: он галопом мчится по нашему городу, не разбирая дороги, яростно бьет копытами в стены, и стены оседают, обваливаются… А порою мне видится конь, неживой, точно статуя, и, хотя ноги его недвижны, он приближается к нам — неуклонно надвигается на крепость.

— Как же он может двигаться, если он неживой, точно статуя? — Голова у Мирины раскалывалась от боли.

— Не знаю, но конь надвигается, надвигается — и прорывается сквозь стены!

Мирина устала до смерти и при всей своей любви к подруге чувствовала: терпение у нее на исходе.

— А потом еще крохотный светлячок, — продолжала Кассандра. — Светлячок порхает вокруг ахейских шатров, и шатры вспыхивают пламенем. Есть и еще сон: я вижу множество лошадей и тебя, Мирина. Ты скачешь верхом на Исатис и ведешь за собой целый табун. Так что, когда ты угнала мазагардийских коней, я поняла, что остальные мои сны тоже говорят правду.

Мирина попыталась сосредоточиться.

— Ты всегда обладала даром истинного зрения, — промолвила она. — Вот и Атиша уверяла, что нам следует к тебе прислушиваться. Но… когда мы угоняли мазагардийских коней, это ведь не я их вела, это была Ильдиз. Я скакала замыкающей. Ты разве не видела во сне мою Звездочку?

Кассандра твердо покачала головой.

— Нет. Впереди ехала ты, и боюсь, что от тебя исходило горькое ощущение одиночества. Ты вела огромный табун — и при этом была так одинока и несчастна!

Мирина поежилась.

— Так пришли мне поутру Акасю, — резко оборвала она. Внезапно ей расхотелось слушать дальше. — А теперь надо бы мне отдохнуть, а не то я прямо стоя усну.

В своих спальных покоях Мирина обнаружила Бремузу: та утешала Ильдиз, поглаживая ее по голове.

— Она сегодня какая-то странная — нервничает, места себе не находит, — шепнула Бремуза, уходя к себе.

Мирина прилегла рядом с девочкой и тотчас же закрыла глаза.

— Я люблю тебя, Змея-Матушка, — промолвила Ильдиз. — Я всегда буду тебя любить.

Мирина устало улыбнулась.

— И я тебя, — прошептала она. — Ты засыпай, Звездочка, — день выдался долгим.

Мирина проснулась, как от толчка, внезапно почувствовав, что постель рядом с нею пуста и остыла, хотя утренний свет только-только начинает просачиваться в комнату.

— Ильдиз! Ильдиз, где ты? — позвала девушка. Встала, сонно обошла комнату, вышла в коридор. — Ильдиз! Ильдиз!

Вверх по лестнице вихрем взбежала Коронилла, с лицом, мрачным как туча. При виде нее в груди у Мирины похолодело, к горлу подступила тошнота.

— Думаю, тебе лучше спуститься вниз, — прошептала Коронилла.

— Что там такое? Говори! — Мирина до боли сжала кулаки.

— Царевна говорит, явился Одиссей, царь Итаки.

— Ах, ну да — он у ахейцев в посредниках. Он пришел с переговорами?

При всей ее силе и мужестве, подбородок Корониллы задрожал как у ребенка.

— Нет. Он идет к Южным вратам, — промолвила она. — И на руках несет… несет…

— Что несет?

Коронилла покачала головой.

— Мы заметили их с Южной башни. Его слуга ведет гнедую кобылу: это Силена.

— Он несет что-то на руках? Ты хочешь сказать, Ильдиз? Ильдиз, да?

Коронилла мрачно кивнула.

— Нет! — закричала Мирина. — Нет! — Размахнувшись, она со всей силы ударила кулаком в известняковую стену, до крови разбив костяшки пальцев. — Ильдиз! Она сказала… Прошлой ночью… Ох, как она могла так сглупить?