Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

О русском искусстве, русской литературе — в особенности о русской литературе — скоро перестанут говорить. Все это было. Нового нет. Работать никто не может. Могут только вспоминать и подводить итоги.

Говорят:

— Помните — я писал… Помните — я говорил…

Вспоминают о своей живой жизни в здешней загробной.

Да и как писать? Наш быт умер. Повесть о самом недавнем прошла, кажется историческим романом.

Там, в Совдепии, тоже не работают. Мы видим по газетам и по рассказам, что в театрах идут все старые вещи. Остановились. Идем в сырье.

Мне кажется, нашим хозяевам, у которых мы сейчас в гостях, должен иногда приходить в голову вопрос:

— Как могут они жить, то есть одеваться, покупать вещи, обедать и ходить в театры смотреть наши развеселые пьесы, когда каждый день приемный аппарат радио отстукивает новые стоны и предсмертные крики их близких?

Наверное, так спрашивают они себя.

Но мы-то знаем, как мы живем, и знаем, что так жить можем.

Да — едим, одеваемся, покупаем, дергаем лапками, как мертвые лягушки, через которых пропускают гальванический ток.

Мы не говорим с полной искренностью и полным отчаянием даже наедине с самыми близкими. Нельзя. Страшно. Нужно беречь друг друга.

Только ночью, когда усталость закрывает сознание и волю, Великая Печаль ведет душу в ее родную страну. Ведет и показывает беспредельные пустые поля, нищие деревушки, как ошметки — ломаные палки да клочья гнилой соломы, — пустые могучие реки, где только чайки ловят рыбу и обнаглевший медведь, бурый зверь, средь бела дня идет на водопой воду лакать. И показывает пустые гулкие шахты, и тянет душу дремучими заглохшими лесами в сказочные города с пестрыми мертвыми колокольнями, с поросшими травой мостовыми, где труп лошади лежит у царского крыльца — шея плоская вытянута, бок вздут, а рядом, на фонарном столбе, что-то длинное, темное кружится, веревку раскручивает.

И летят по небу черные вороны со всех четырех сторон. Много их, много. Опустятся, подымутся, снова опустятся, кричат, скликают. И не дерутся. Чего тут — на всех хватит!

Хватит сырья.

Как мы праздновали

[текст отсутствует]

Птичий день

[текст отсутствует]

Наука и жизнь

В октябре Париж наполняется.

Возвращаются купальщики и водоглоталыцики с гор, из долин, из лесов и с морских берегов.

Гордятся загорелыми лицами и тренированными фигурами.

Но те, которые никуда не попали и просидели лето в Париже, перекозыряли всяких купальщиков. Купили себе на шесть франков побольше пудры и наохрили себе лица так, что даже солнце пугается.

— Ей-Богу, — говорит, — я бы так не сумело!

Оставшиеся вообще господа положения. Живут обычным и привычным темпом и чувствуют себя дома.

Приехавшие скачут рядом и никак в ногу попасть не могут.

На водах приучили их вставать в пять часов утра.

Ну, посудите сами, — что может делать человек в Париже в пять часов утра?

Все закрыто; из всех комнат густой или звонкий храп.

Курортные врачи советуют:

— Вставайте в пять часов и идите гулять в Булонский лес.

Чего проще?

— С удовольствием, господин доктор, только вы, пожалуйста, сами разбудите мою консьержку в пять часов. Или возьмите на себя ответственность за все последствия.

Конечно, наука не может входить в сношения с консьержкой.

Наука только предписывает, а уж отдуваться должны сами.

В конце концов можно ко всему примениться. Что такое, в сущности, прогулка?

Прогулка есть движение на свежем воздухе.

Значит, открывайте окно и дрыгайте перед ним ногами от пяти до шести с половиной часов утра.

При прогулке наука советует ни о чем не думать, потому что усиленная мозговая деятельность мешает правильному кровообращению, без которого всей затее грош цена.

Так вот, значит, ни о чем не думайте.

Потом, по крайней мере за час до завтрака, вы должны снова прекратить думать.

Потому что желудок не может работать, если вы устроите себе приток крови к мозгу.

Дело ясное.

Во время еды молчите и дышите носом, как можно сильнее.

Наука требует.

Каждый кусок вы должны пережевывать не меньше тридцати раз. Можете про себя считать:

— Раз, два, три…

— Анна Николаевна, какая вы сегодня задумчивая!

— Шесть, семь, восемь…

— Анна Николаевна! Ну, хоть улыбнитесь!

— Одиннадцать, двенадцать…

— Господа, не разговаривайте с Анной Николаевной! Ее мысли далеко-далеко!..

— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…

— Я догадываюсь, о ком она думает.

— Двадцать девять, тридцать. Что?

— В каком курорте вы провели лето?

— После завтрака я вам отвечу. Сейчас мне думать нельзя. Раз, два, три…

Есть наука велит осторожно. Нельзя ничего соленого, горького, кислого и сладкого.

Но самая вредная пища — пресная и безвкусная, ибо она не вызывает необходимого выделения желудочного сока…

— Что же тогда есть?

— Как вам сказать… Вы можете есть соду, только, конечно, в самом небольшом количестве. Впрочем, недавно в одной клинике производились опыты кормления содой петуха. На третий день петуха затошнило, и затем наблюдалось сильное выпадение перьев.

— Господи! А вдруг я тоже перья растеряю?

— Так что нужно быть осторожным при введении в организм соды. Можете есть говядину.

— Ага!

— Три грамма, четыре драхмы за один прием.

— Это сколько же примерно будет?

— Так и будет — три грамма, четыре драхмы. Наука другого языка не знает. Вводите в себя щелочи. Лучше часто, но не больше двух золотников в каждый прием.

— А булку есть можно?

— Гм… с большой осторожностью.

— Буду осторожно… голой рукой не возьму.

— Лучше вообще избегать.

— А пить что?

— Можете вводить в организм какую-нибудь хорошо пережеванную минеральную воду. Но лучше избегать. За час до приема минеральной воды ни о чем не думайте и полтора часа после приема тоже. Это вам обеспечит хорошее пищеварение.

— Сколько же раз в день мне не думать?

— Не думать вы должны во время утренней прогулки, в продолжение часа после прогулки, за час до завтрака, в продолжение двух часов после завтрака, за два часа до обеда, в продолжение двух часов после и за два часа перед сном. Спать ложитесь не позже девяти.

— Гм… люди-то в театр ходят.

— Организм требует покоя после заката солнца, если же вы станете вводить в него какого-нибудь «Danseur'a de madame», то обмен веществ будет нарушен.

— Все-таки, знаете, обидно как-то. Все веселятся…

— Вы можете вместо этого вызвать у себя испарину, накрывшись с головой периной. Это не противопоказуется и облегчит работу почек. Самка удода, если вызвать в ней вечернюю испарину, значительно прибавляется в весе и может нести по четыре яйца в день.

— Вот черррт!

— Мы слишком отошли от природы, и природа мстит жестоко. Главное — старайтесь сохранять полное спокойствие и веселое настроение.

— Сам, дурак, сохраняй, если можешь.

— Чего-с?

— Нон, рьен. Се комса.

* * *

— Господа, что такое с Сергеем Александровичем? Такой был милый, когда уезжал, остроумный, интересный. Побывал в курорте, и узнать человека нельзя. Молчит, улыбается, свистит что-то. Идиот идиотом. Мы его звали обедать к девяти. А он говорит:

«Adieu, я потеть должен».

— Гадость какая! И это светский человек! Камер-юнкер!

— У меня вчера его жена была. Марья Николаевна. Такая милочка! Плакала. «Сережа, — говорит, — ездил для обмена веществ, вот ему и обменяли! Такую дрянь подсунули, что хоть плачь! Его, — говорит, — прежнее куда лучше было». Хочет хлопотать, чтоб ему его вещество назад вернули. Ну, да где же уж искать! При нашем беженском положении — кто за нас заступится! Говорят, нужно обратиться в голландское консульство… Ужасно все это грустно! Такая милочка…

66
{"b":"174071","o":1}