Солидарен с Гумилевым и публицист В. Захаров: «Нет не только единого поступательного прогресса, но нет и единой общечеловеческой культуры (общечеловеческих ценностей), есть феномен множества «культур-организмов» (Шпенглер) или «культурно-исторических типов» (Данилевский), живущих своим запасом своей внутренней «витальной силы и умирающих по ее энтропийном истощении, чтобы дать жизнь потом новым этносам… Народы могут существовать не вследствие их единообразия, которое недостижимо, а вследствие неповторимости и исключительности каждой нации, абсолютной ценности каждой самобытной культуры. Всякая рациональная попытка интеграции человечества в рамках одного суперэтноса приводит к расизму, а всякая рациональная попытка интеграции культур в рамках общечеловеческого целого — к космополитизму и экуменизму. Те и другие попытки одинаково губительны для народов и культур».

Думаю, что приведенные выше высказывания довольно убедительно развенчивают миф о существовании общечеловеческой культуры.

Многие думают, что если бы отрицательных эмоций не было, то жизнь была бы прекрасна. Увы, это несколько наивное мнение. Отрицательные эмоции так же нужны человеку, как и положительные. Другое дело, что лучше бы их было меньше. Психолог М.Е. Литвак приводит следующее процентное соотношение разного рода раздражителей, действующих на мозг, необходимое для благополучного существования: «Вызывающие положительные эмоции (35 %), вызывающие отрицательные эмоции (5 %), эмоционально нейтральные или балластные (60 %)».

Какая же польза от отрицательных эмоций? Они возникают тогда, когда наша деятельность не дает нужных результатов. А потому, если отрицательных эмоции не чрезмерно много, они являются своеобразным стимулом, заставляя нас искать новые решения, идеи, подходы, методы. М.Е. Литвак сравнивает роль отрицательных эмоций с ролью углекислого газа в процессе дыхания (как известно, он стимулирует вдох). Другое дело, что если доля углекислого газа превышает норму, это приводит к печальным последствиям. К таким же последствиям приводит и увеличение количества отрицательных эмоций. Как говорит тот же М.Е. Литвак: «Отрицательные эмоции необходимы, но, как перец в пище, в небольшой дозе».

Плохо не равнодушие, а бездушие. Произошла подмена двух этих понятий, и слово «равнодушие» стало означать «бездушие». В «равном» же отношении души ко всему окружающему нет ничего плохого. Скорее наоборот, только «великие» души могут относиться ко всему равно (с равной любовью), понимая, что везде есть частица Бога.

Таково свойство человеческой психики — все, что было плохого в прошлом, «прятать» глубоко в подсознание. Потому и вспоминается только хорошее. Все помнят низкие цены, но не помнят пустые прилавки и многочасовые унизительные очереди. Все помнят, что можно было поехать отдыхать в любую точку Советского Союза, но не помнят о том, что поехать за границу было очень и очень нелегко. Все помнят веселые (благодаря принятым «дозам») первомайские демонстрации, но не помнят о бесконечных нудных комсомольских, профсоюзных и партийных собраниях. Получается, как в анекдоте.

Идет старушка. В руках полные сумки с хлебом, солью, спичками, стиральным порошком.

— Бабушка! Зачем вам столько!

— Дык, сынок! Говорят, коммунисты к власти придут!

— А вы-то, вы-то сами за кого будете голосовать?

— Да за них, за касатиков…

Писатель Фазиль Искандер в беседе с обозревателем «Литературной газеты» Лидией Графой рассуждает на эту тему: «… Есть такой психологический эффект — он замечен и у нас, и на Западе: люди, слишком долго просидевшие в тюрьме, вдруг начинают страшиться свободы. Они нередко просятся назад в тюрьму. При всех страшных ограничениях тюрьма освобождает человека от труда выбора, от напряжения выбора, от ответственности выбора. В тюрьме все заранее решает начальство: завтрак такой-то, и никаким другим он не может быть, прогулка столько-то времени, никто тебе ее не удлинит и не уменьшит, если не провинился, отбой в такое-то время и так далее.

Постепенно происходит атрофия созидательной воли, тюрьма превращается в наиболее комфортабельное место, где сладко говорить и мечтать о свободе. Вспомним разговорчики (теплые! теплые!) в знаменитых российских кухнях.

И вот после долгого пребывания в большой зоне страны народ вдруг оказывается в условиях неорганизованной свободы, где многое, почти все надо решать самому, надо вертеться, действовать, соображать, рисковать. Раньше было страшно в кабинетах начальников, но эти кабинеты можно было обогнуть, если прямо не вызовут. Сейчас кабинеты перестали страшить, зато страшна стала улица, которую если и обогнешь, попадешь на такую же страшную улицу. И народ во многом «заболел» свободофобией. Отсюда тоска по привычной зоне, где сосед не нервирует тем, что вдруг получит удесятеренную пайку, а вышки хоть и страшны, но всегда четко обозначены, и знаешь, что подходить к ним нельзя».

Впрочем, во все времена людям казалось, что они живут не в самое лучшее время, а вот раньше, не важно когда — до перестройки, до революции, до нашествия монголо-татар и т. д. — было лучше. У великого аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса по этому поводу есть такие строки: «Современный мир, как мне представляется, очень беспокоен, и в определенном смысле впечатление это совершенно естественно, ибо мы в нем живем. Одновременно историю мы воспринимаем по-иному, она для нас — картина, образ.

Все мы, конечно же, живем в переходную эпоху. И если я говорю о добром старом времени, о прекрасной эпохе, то я попросту сентиментален. Один французский аббат сказал: тот, кто не жил при старом режиме, не знает прелести жизни. Но ведь и тот, кто жил тогда, несомненно, этой прелести не ощущал. Все эпохи всегда переходные».

Следует отметить, что воспоминания о прошлом и сожаления о нем не такие уж безобидные, как это может показаться. Тратя энергию на воспоминания и сожаления, мы лишаем себя возможности использовать эту энергию в настоящем, а если еще воспоминания сопровождаются сильными эмоциональными всплесками, то можно говорить и об их негативном влиянии на здоровье человека.

Некоторые эзотерики говорят о том, что своими воспоминаниями, в особенности если они очень эмоциональные, мы изменяем прошлое (по этой теории прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно). Верить в это или нет, конечно, личное дело каждого, но если это действительно так, то наши воспоминания совсем уж не безобидные.

Объяснение того, почему человеку так трудно приспособиться к изменениям, лежит в его природном консерватизме, который являлся и, наверное, сейчас является необходимым условием выживания. Любое действие человека, раз оно не привело в прошлом к гибели, уже имеет определенное преимущество перед другими не апробированными действиями, уже дает некоторую гарантию выживания, и организм стремится повторить его и превратить в привычку. Поэтому консерватизм — вполне природное явление, свойственное всем живым существам. Но у человека консерватизма должно быть в меру, иначе никакого развития не будет.

Интересный опыт поставили в 1933 году русские ученые Анохин и Стреж. Собаке, привыкшей по сигналу получать в кормушке сухари, однажды подложили мясо. В первый момент собака от неожиданности даже отказалась от еды. Это происходило только в первый момент, позднее собака, конечно, меняла свое решение.