— Я... — сказал журналист осторожно.

— Да вы, собственно, не волнуйтесь, — проговорил посетитель, — я не из органов, нет. Я из конфессии Просвященного Ангелайи, крупнейшей в нашем городе... Может быть, вы слышали...

Все понятно. Ангелайя! Кто ж о нем не слышал, если все бабки на скамейках только и судачат о могущественном теневом заправиле секты, набирающей все новых и новых членов? Влад напряг память и вытащил из клубящегося месива своих воспоминаний все, что он знал о секте. А знал он, благодаря своей профессии, немало.

Секта была зверская. Попадая в нее, человек быстро терял все до единой связи с реальностью (а если не терял, то ему помогали квалифицированные промыватели мозгов из числа бывших врачей). Достигая каких-то неведомых путей познания, новоиспеченный адепт добровольно сдавал свое имущество секте, отрешался от всего земного (в том числе от родственников и друзей, причем имелись случаи убийств как первых, так и последних) и присягал на верность Просвященному Гуру. Благодаря использующимся в обрядах психотропным препаратам адепт за два месяца становился настоящим зомби, у него притуплялась чувствительность, а мыслительные процессы обретали вялость и заторможенность.

Зато теперь он мог выполнять любые, в том числе и самые экстремальные, задания. Обычно они включали в себя ограбления квартир и разбойные нападения с целью наживы. Местные бандиты терпеть не могли адептов секты, но при этом ничего против них не могли поделать и только скрипели зубами, встречая в полуночный глухой час угрюмые фигуры со стеклянным взглядом. Разные слухи ходили про секту, разные.

— А я тут при чем? — спросил Сергеев, исподтишка оглядывая гостя. Но нет, в глазах, хоть и покрасневших, вполне разумное выражение. Может, врут про зомби?

— Да ни при чем, — ответил сектант, — меня зовут брат Рамена, мы, братья, обходим квартиры, несем наше учение людям. Не хотите ознакомиться? — Он извлек из внутреннего кармана стопку цветастых буклетов с явственно видным логотипом «Междуреченской областной полиграфии» — единственной типографии города, получившей название из-за своего местоположения (на самом краю Нижнего города между рекой Мелочевкой и протекающей в отдалении Сивкой). Буклеты выглядели дешевыми. Странно, что такая обеспеченная конфессия не может заказать что-то подороже.

— Честно говоря, нет, — произнес Влад и вздрогнул, когда гость поднял голову и посмотрел на него в упор. Со злобой! Владислав мог присягнуть, что со злобой.

Но длилось это недолго, посетитель отвел глаза и натянул на исказившееся лицо маску спокойствия.

— Что ж, — сказал он — в таком случае я пойду в другие квартиры и найду там других людей, которые лучше вас видят свет истины. Но все-таки, — он качнул головой, — помните — крылья Просвященного Ангелайи распахнуты для всех, и, если вы вдруг почувствуете тягу к истине, приходите к нам. Мы определим ваш дальнейший путь в жизни. Мы... мы найдем вам место, — добавил он с какой-то скрытой угрозой, — до свидания.

Рамена повернулся и вышел, а потом, не торопясь, пошел вниз по ступенькам, где-то на площадке третьего этажа он стал насвистывать веселую песенку. Грохнула железная дверь подъезда — он не пошел в другие квартиры, а сразу покинул дом.

Влад постоял в растерянности на пороге, обдумывая причину этого странного визита. Сектант говорил, что они обходят всех, несут свое учение, но... как-то это неубедительно. Что-то ненатуральное было в словах неприятного гостя. Сергеев по долгу службы видел разных одержимых, видел членов десятка разных сект. Да елки-палки, ведь он, Владислав Сергеев, в свое время работал в самой Москве — безумном мегаполисе, полном такого рода образований!

Потом он понял. В самом начале визита Рамена назвал его по имени. Да так, что Владу сначала показалось, что им заинтересовались властные структуры. Сектант вел на него досье? Наверняка он знал куда больше имени и фамилии Влада. Но зачем? Вот вопрос, кого может заинтересовать пишущий краеведческие статьи на заказ журналист? Может, это из-за пещер? Да что в них такого, в этих пещерах?

Сергеев закрыл дверь. Подумав, защелкнул нижний и верхний замки (хорошо, дверь железная, плечом не вышибешь). Некоторое время он бесцельно бродил по квартире, и разрозненные мысли так же бесцельно бродили у него в голове.

А когда в квартире зазвонил телефон, не смог удержать испуганный вскрик.

Вечером того же дня брат Рамена не созерцал пустоту. Теперь это не было нужно. Больше того — это было неприятно и вредно.

Неприятности начались этой ночью. Начались неожиданно, и как раз тогда, когда он не ждал ничего подобного.

Неприятности — это Череда Снов. Ах, почему он, верный адепт Ангелайи, не внял вчерашнему вечернему предупреждению! Почему он, как только увидел эти черные буквы на выцветших обоях, не схватил телефон (а он был, его продавать гуру запрещал) и не позвонил своему учителю? Гуру наверняка знал, что делать, наверняка Рамена-нулла не первый, с кем такое происходит. Почему...

А впрочем, уже поздно жалеть, поздно раскаиваться. И гуру теперь не поможет, потому что Просвященный Ангелайя больше не его хозяин.

Случилось то, что случилось, Череда Снов началась преждевременно, и Рамена начал свой путь познания Зла с полного в это Зло погружения. И этой моросящей и дождливой ночью он увидел в мерцающем проеме окна черную размытую фигуру. Силуэт висел в воздухе, и предвестник сегодняшнего ветра трепал его черные одеяния. Черные лохмотья, а может, просто сгустки темного тумана. На фоне розового, отраженного ненастным небом электрического света посланец тьмы выглядел как кусок ночной темноты, что прячется от фонарей в темных подворотнях. Это был ворон, ночной черный ворон. Во всяком случае, именно так показалось Рамене, хотя силуэт не имел никаких четких форм. Ворон пришел за ним.

В верней половине чернильной трепещущей кляксы вдруг ярко и остро раскрылся багровый глаз, мигнул как уголь костра, а потом рядом вспыхнул второй. Ночь обрела взгляд. Рамена тогда закричал, попытался отшатнуться или... нет — он попытался хотя бы отвести взгляд от окна. Но не смог — красные глаза ночи вцепились в него, впились в его естество и забрали то, что люди называют душой. А тело его осталось и было пленено, став послушной марионеткой в руках темного ворона. А когда за спиной тени распахнулись два колышущихся крыла из тьмы, до распростертого на полу Рамены дошел первый приказ и вместе с тем осознание — перед ним хозяин. Его новый хозяин.

Всю ночь ворон говорил с ним. Это было, пожалуй, самое худшее. Жуткая черная тварь упорно втолковывала впавшему в ступор сектанту нечто такое, что полностью разрушало его мировоззрение, выпестованное гуру Ангелайей.

Ворон доказывал, что он на самом деле не является Злом, во всяком случае, не в том виде, в каком Зло представлялось брату Рамене. Но, глядя, как колышутся за плечами пришельца черные с развевающимися лохмами крылья, Рамена не верил ворону. В конце концов Рамена полностью потерял способность связно соображать. Из всей речи черного ворона он понял немногое — в первую очередь то, что сотканная из тьмы тварь не уйдет с приходом дня. Больше того, она теперь все время будет сопровождать бывшего сектанта, незримая, неосязаемая, но имеющая возможность влиять, и он, брат Рамена, теперь не сможет от нее ни убежать, ни скрыться.

Услышав это, Рамена-нулла не выдержал и горько заплакал и спросил ворона, какие указания он должен выполнить.

— Ты ведь хочешь спать? — спросил ворон. — Этот шарлатан Ангелайя не давал тебе закрыть глаза?

Рамена кивнул, глотая слезы и размазывая их по щекам, как малый ребенок. Да, он хотел спать, он очень хотел спать, он недосыпал уже многие сутки, это так ужасно, так тяжело...

— Ну, так спи, — произнес ворон, — спи, а я пока расскажу, что ты должен совершить завтра.

Волна немой благодарности захлестнула брата Рамену, полностью вытеснив страх и смятение (будь его сознание немного пластичней, не зацикленное после педагогической деятельности Просвященного Гуру, он бы наверняка удивился такой быстрой смене настроений), на пике воодушевления он даже немного приподнялся с пола и вперил преданный взгляд в ворона. Теперь ему казалось, что он различает мелкие детали в кружащемся сгустке цвета антрацита — вот острый глянцевый коготь выделился на однородном фоне, вот покрытая ровной чешуей часть лапы, а вот блеснул на отраженном свете иззубренный клюв, черный и гладкий, как покрытый лаком капот дорогой машины.