Она захлопнула дверь.

Две секунды Эбби стояла, пытаясь прийти в себя, потом снова позвонила. После того как никто не ответил, она принялась колотить по двери кулаками и обессиленно опустила руки, только когда от боли уже не могла продолжать. Не дождавшись ответа, она крикнула:

— Надин! — Это вырвалось совершенно неожиданно, как отчаянная мольба о пощаде. — Пожалуйста, миссис Ньюкист!

Мрачный и неприступный дом молчал.

Эбби не знала, что делать и как реагировать на странные, ужасные ощущения, зарождавшиеся в ее теле. Ей казалось, что от паники и горя она сейчас взорвется. По глубокому снегу она побежала вокруг дома, заглядывая в окна и пытаясь что-то рассмотреть. Но все шторы на первом этаже были плотно задернуты. Обогнув дом, она дернула ручку задней двери, но она была заперта. Теряя рассудок от отчаяния, Эбби уже хотела притащить из гаража лестницу, приставить ее к стене и взобраться к окну спальни Митча.

Будет оканчивать другую школу? Не вернется домой? Она оказывает на него давление? Он боится, что она забеременеет, чтобы заарканить его?

Этого не могло быть! Это было шуткой. Они решили жестоко подшутить над ней. Они все там, внутри. Спрятались за шторами и смеются над ней. Это неправда! Каким бы серьезным не было лицо мамы Митча, как бы сильно не дрожал ее голос от сдерживаемого гнева, каким бы безграничным не было презрение в ее глазах, Эбби отказывалась ей верить.

«Неужели это действительно из-за меня?» Эбби попятилась от дома Ньюкистов.

Она долго стояла в снегу, глядя на дом, в который отказывались ее впускать. Неужели все из-за того, что она хотела сделать вчера? Неужели они пытаются разлучить ее с Митчем?

Эбби отказывалась верить в то, что он когда-нибудь говорил или думал что-то подобное.

Она подбежала к задней двери и снова начала стучать по ней кулаками.

— Пожалуйста! Простите меня, если я что-то сделала не так. Простите! Пожалуйста, не отсылайте Митча в другой город! Не отсылайте его…

Ее голос сорвался, и она разрыдалась.

Десять минут спустя Марджи нашла ее там.

— Как ты узнала, где я? — задыхаясь, прошептала Эбби.

Глядя на мать, можно было подумать, что она бежала без остановки от самого дома. Она была одета в жакет, который забыла застегнуть, как и надеть перчатки, шапку и сапоги. Марджи стояла в глубоком снегу, обутая лишь в легкие мокасины, и обнимала обессиленно всхлипывающую дочь.

— Надин позвонила и сказала, чтобы я тебя забрала. — Марджи еще крепче прижала ее к себе и с надрывом прошептала: — Я ее за это убью! Никто не смеет причинять боль моим детям.

Жажда мести превратила ее шепот в шипение.

Одной рукой она гладила Эбби по спине, а другой вытирала слезы со своих щек. Отстранившись только для того, чтобы заглянуть в полные слез глаза дочери, она сказала:

— Пойдем отсюда. Пойдем домой, моя хорошая.

Когда на следующее утро Рекс, едва передвигая ноги, спустился в кухню, то увидел, что мама сидит за столом, опустив голову на руки, вместо того чтобы, по своему обыкновению, готовить завтрак. Таким образом, в том, что он проспал, не было ничего удивительного. По дому не витал привычный запах поджариваемого бекона, способного в считаные секунды сорвать его с постели. Здесь было холодно и уныло, несмотря на то, что снег прекратился и в окна струились яркие солнечные лучи.

Он отодвинул собственную тоску в сторону и спросил:

— Ты хорошо себя чувствуешь, мама? — Она подняла голову, и он увидел на ее лице ответ на свой вопрос. — Ты выглядишь ужасно.

— Я чувствую себя еще хуже, чем выгляжу, и, пожалуйста, больше не надо об этом.

— Где Пат?

— Спит.

— Давай я тебе что-нибудь приготовлю.

Она покачала головой и тут же поморщилась, будто от боли.

— Папа просил тебя зайти в хлев. Он хочет с тобой поговорить.

— Когда?

— Он сказал, как только ты проснешься.

— Ты уже говорила с доктором Рейнолдсом? — спросил Рекс.

На ее лице отразился испуг, но потом она, похоже, сообразила, что его вопрос означает всего лишь «Ты обращалась к врачу?».

— Я боюсь, что он отправит меня в Эмпорию, Рекс. В больницу. Мне кажется, у меня воспаление легких.

— Мама, если ты сама ему не позвонишь, это сделаю я.

— Хорошо, я ему позвоню. Тебя ждет папа. — Но не успел он отвернуться, как она снова его остановила. — Рекс? Ты спросил, хорошо ли я себя чувствую. А я вот забыла спросить тебя…

— Мама, я в порядке.

Не был он ни в каком порядке. «Порядок» был страной на другом конце мира, дорога в которую отныне была закрыта для него навсегда. Он даже думать ни о чем не хотел, хотя это ему не удавалось. Рекса удивляло то, что ему вообще удалось уснуть, но чувствовал он себя так, будто глаз не сомкнул. Его правая кисть была сломана, в этом не осталось никаких сомнений. Она распухла, стала в два раза больше и безумно болела. Рекс понимал: то, что мама не спросила его о ней, указывает на то, как ей плохо. Он старался держать руку за спиной, чтобы она не увидела ее и не решила, что просто обязана что-то предпринять. Как бы то ни было, по сравнению с тем, как болело его сердце, рука его вообще не беспокоила.

Снег прекратился, укрыв все вокруг белым покрывалом в два фута толщиной. Эти два фута следовало умножить на множество квадратных футов, которые Рексу предстояло пропахать с лопатой, расчищая двор от снега. Пока он старался не думать о том, как станет это делать со сломанной рукой. Сейчас все проблемы казались непреодолимыми. От потрясения и недосыпания мозг окутывала пелена тумана, и Рексу казалось, что он никогда ничего не делал: не кормил лошадей, не чистил стойла… Ему хотелось, чтобы кто-то взял его за руку — за ту, которая не болит, — и водил по ранчо в этот свободный от уроков день. Как он узнает, куда идти, если ему не будут подсказывать это школьные звонки?

Он неловко открыл дверь хлева здоровой рукой и шагнул в его душный аромат.

— Папа?

Рекс нашел отца возле одной из коров с новорожденной телочкой, которой он скармливал дополнительную бутылочку молока. Натан поднял на сына глаза и устало улыбнулся. Неожиданное тепло этой улыбки едва не лишило Рекса самообладания. К его глазам подступили слезы, а к горлу — комок. Его охватило почти непреодолимое желание довериться отцу, как минувшей ночью он доверился матери. И только многолетняя привычка удержала его от этой слабости.

— Она что, не берет вымя? — спросил Рекс и откашлялся.

— Берет. Это я так, на всякий случай.

Отец вытащил длинную резиновую соску изо рта малышки, и она попыталась за ней потянуться. Пенистая молочная смесь капала с ее розового языка на пол, рядом с каплями, стекающими с бутылочки в руке отца. Новоиспеченная мать невозмутимо взирала на происходящее.

— Присядь, Рекс, — велел Натан, указывая на брикет сена.

Окончив кормить теленка, отец подошел к большой металлической раковине, вымыл бутылочку и соску и положил их на стол сушиться. Потом тяжело вздохнул и сел рядом с Рексом на второй брикет сена. Рекс старался уложить поврежденную руку так, чтобы отец ее не увидел. Он прятал травму от мамы, не желая ее волновать. Что касается отца, то его наверняка возмутило бы то, как глупо он ее сломал.

Он тихо зашипел от боли, коснувшись рукой соломы.

— Что случилось? — тут же насторожился отец.

Этот вопрос заставил Рекса задуматься, разговаривала ли вообще мама с отцом.

— Ничего. — Чтобы отвлечься от боли в руке, он коснулся другой раны — прикушенного языка. — Прости, я проспал.

Отец только отмахнулся.

— Я все равно не уснул. Так что и сам справился.

— Куда вы отвезли… девушку?

— В клинику Квентина. Ничего другого нам не оставалось. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Скажи, сын, ты мне доверяешь?

— Что?

— Я спрашиваю: ты мне доверяешь?

Это прозвучало грубовато и немного раздраженно, но Рекс понимал, что отец испытывает неловкость, задавая ему такие вопросы.