Всю дорогу домой она щебетала, исполненная энтузиазма, а вот я молчала и думала о своем.

– У тебя все в порядке? – даже поинтересовалась она, прервав на мгновение свою болтовню.

– Разумеется, – ответила я, но, как только мы попали домой, сказалась усталой и попросила позволения удалиться к себе и прилечь.

Генриетта-Жюли была явно разочарована; мы частенько засиживались с нею допоздна за бокалом вина, и сегодня она хотела поговорить о своем триумфе. Но я отказалась наотрез и поднялась в роскошную гостевую спальню, где меня поджидала Нанетта, чтобы раздеть, а горячий кирпич, завернутый во фланель, уже согревал мою постель. Я позволила ей снять с себя платье и развязать корсет, потом умылась и причесалась, но при этом не проронила ни слова, упорно обдумывая пришедшую мне в голову идею.

Проснувшись утром, я надела бордовое платье, отороченное черным мехом, и отправилась на поиски своего бывшего любовника, актера Мишеля Барона.

Париж, Франция – февраль 1687 года

– Почему я должен тебе помогать? – спросил он.

– Потому что ты – мой должник, – ответила я.

– Но мы зарабатываем кучу денег во время карнавала.

– Я уверена, жители Сюрвилье выразят вам свою благодарность.

Он застонал.

– Скорее всего, они захотят рассчитаться с нами курами и свиньями.

– По крайней мере, вы наедитесь от пуза.

– А что, если нас попросту не пустят внутрь?

– Разумеется, впустят. Театральная труппа из самого Парижа, возглавляемая знаменитым Мишелем Бароном, автором популярной пьесы «Удачливый волокита»?

– Так ты видела ее? И что ты о ней думаешь?

– Похоже, она пользуется успехом.

– Но ты видела ее?

– А я и не знала, что мое доброе мнение так важно для тебя.

Он вновь застонал и схватился за свой парик.

– Ради всего святого, Шарлотта-Роза, ты видела мою пьесу? Что ты о ней думаешь?

Я сжалилась над ним.

– Она – выдающаяся. Я проплакала несколько дней.

– Правда?

– Честное слово.

Он удовлетворенно вздохнул.

– Ты сделаешь то, о чем я прошу?

– А вдруг обман раскроется? Моя репутация…

– Ты имеешь в виду репутацию распутника и авантюриста?

– Не думай обо мне плохо, Шарлотта-Роза.

– А мне полагается думать о тебе хорошо? О человеке, который соблазнил меня, погубил мою репутацию и выставил на посмешище перед всем обществом?

– Ладно, согласен. Я помогу тебе. Но мы должны получить деньги.

– Считай это покаянием за грехи. Уверена, Господь не оставит тебя своим вниманием.

– Шарлотта-Роза, в твоем возрасте нельзя быть такой суровой и безжалостной.

– А ты стал мягким и дряблым.

– Клянусь, это не так. Если ты положишь руку вот сюда, я покажу тебе, каким твердым могу быть. – Он взял мою руку и попытался направить к своему паху.

Я отдернула руку.

– Нет, благодарю покорно!

– Даже ради старой дружбы?

– Особенно ради старой дружбы. Давай лучше займемся делом. Вот что мне от тебя нужно.

Когда я посвятила Мишеля в свои планы, его длинное узкое лицо, постаревшее раньше времени вследствие разгульного образа жизни, расплылось в улыбке.

– Mordieu! Я согласен! Какой пассаж! Шарлотта-Роза, ты – необыкновенная женщина! Такие, как ты, встречаются одна на миллион. Мне не следовало расставаться с тобой.

– Сейчас сожалеть об этом слишком поздно, – отрезала я. – Значит, ты думаешь, что мой план сработает?

– Еще бы! Они ничего не заподозрят. Никто в здравом уме и подумать о таком не смог бы.

– Спасибо.

Он вновь расхохотался.

– О, это – божественное помешательство, ma cherie, можешь не волноваться!

Замок Шато де Сюрвилье, Франция – февраль 1687 года

Я лежала в подпрыгивающей на ухабах повозке с полотняным верхом, закутавшись в меха, и уже была уверена, что вот-вот замерзну до смерти.

Здесь же, в задней части, скорчились еще трое актеров труппы «Комеди Франсэз»[180], которых Мишель уговорил присоединиться к нашей безумной эскападе. Среди них оказался и его десятилетний сын Этьен, ясноглазый мальчуган, жаждавший приключений. Я вдруг почувствовала себя древней старухой – ведь у Мишеля уже трое сыновей… И один из них был достаточно взрослым, чтобы выступать на сцене.

Все актеры надели костюмы и держали под рукой маски. Один был в медицинском халате и отвратительной маске чумного доктора с длинным клювом. Другой – в наряде Il Capitano[181], короткой испанской накидке с огромным жестким воротником. Маска его была телесного цвета с большим носом картошкой и гигантскими усами с загнутыми кончиками. Мишель нарядился Арлекином, и его костюм состоял из красных и черных ромбов. На кожаной маске застыло преувеличенное выражение удивления и восторга. Этьен, его сын, вырядился в уменьшенную копию отцовского костюма. Рядом с ним сидел Панталоне[182], одетый в красно-черную накидку и шляпу. На поясе у него позвякивал монетами толстый кошель. Но там лежали не монеты, а ржавые железки, как сообщил мне Мишель, на тот случай, если в толпе зрителей окажутся затесавшиеся карманники. Маска коричневого цвета с орлиным носом закрывала половину лица.

Женщины тоже не ударили в грязь лицом. Коломбина предпочла стилизованный наряд молочницы с отделанным рюшами передником и кружевной маской. Еще две женщины изображали придворных дам, держа на палочках позолоченные маски с перьями. Их innamorati[183] красовались в нарядах придворных щеголей с большими париками, в красных башмаках на высоком каблуке и бледно-розовых и нежно-фиолетовых камзолах, отделанных кружевами и лентами.

В самом дальнем углу повозки спал косматый мишка с кольцом в носу, железными кандалами и цепью на задней лапе. Прижавшись к его боку, свернулись калачиками двое малышей, десятилетний мальчуган по имени Ив и его семилетняя сестра Миетта. Когда я впервые увидела их, они выделывали акробатические трюки перед гостиницей в Париже, босиком и в лохмотьях. Сейчас дети были в двухцветных штанах и клоунских кожаных куртках, мягких сапожках, широкополых шляпах и одной тяжелой накидке на двоих, чтобы укрываться по ночам.

Уговорить Ива и Миетту оставить работу в гостинице было нетрудно. Мне достаточно было показать им небольшой кошель с монетами, пообещать отдать его им да посулить дальнейшие гастроли с труппой Мишеля. В гостинице Ив и Миетта работали лишь за скудную еду да ночлег на соломенном тюфяке в старом сарае. Дети были худенькими, как новорожденные цыплята. Я получила подлинное удовольствие, глядя, как они за обе щеки уплетают горячую кашу со свежеиспеченным хлебом, сменив прохудившиеся лохмотья на новую теплую одежду, пусть даже яркую и необычную.

Мишель без возражений предоставил им костюмы и пообещал работу.

– Дрессированный медведь придется нам весьма кстати, как и пара акробатов.

Труппа выехала из Парижа перед рассветом. В Сюрвилье мы прибыли уже в сумерках, под какофонию бубнов, дудок и барабанов, с песнями и плясками.

Мишель, ехавший во главе процессии, размахивал колокольчиком и кричал:

– Слушайте все! В город прибыла труппа «Комеди Франсэз»!

В самом хвосте колонны на задних лапах приплясывали два медведя. Одним был медведь Ива и Миетты по кличке Ту-Ту. Другим была я.

Мне пришлось надеть на себя косматую медвежью шкуру с оскаленной пастью. Жена Мишеля, Габриэль, сшила ее так ловко, что я надела ее, как костюм, просунув руки и ноги в медвежьи лапы. Сквозь разинутую пасть зверя я могла видеть, что происходит вокруг и, стоило мне пошевелить руками, как медвежьи когти начинали полосовать воздух.