Настоящий дрессированный медведь невзлюбил меня, но Ту-Ту был уже стар и сломлен долгой жизнью, полной голода и лишений, и теперь лишь с подозрением фыркал, глядя на меня. Родители Ива и Миетты когда-то выступали в бродячем цирке, но несколькими годами ранее умерли от оспы, не оставив детям ничего, кроме обносков и медведя. Малыши очень любили Ту-Ту и первым делом выпросили у Мишеля несколько кусков медовых сот и рыбы для него.

Мы устроили представление на деревенской площади под хриплое пение и стук деревянных кружек с элем восторженных жителей. Затем Мишель прокричал:

– В замок!

И холодным зимним вечером мы потянулись по грязным проселочным дорогам, распевая частушки и колотя в барабаны. Мужчины несли факелы. Большая часть деревенских жителей увязалась за нами, предвкушая удовольствие посмотреть представление еще раз. Спустя некоторое время Ту-Ту опустился на четвереньки, и я неохотно последовала его примеру, изваляв медвежью шкуру в грязи.

Нам не пришлось стучать в ворота замка. Они стояли распахнутыми настежь, и на пороге нас поджидал управляющий, из-за спины которого выглядывали любопытные лица. Со смехом и шумом мы столпились у входа, и Мишель вновь произнес свою репризу.

– Думаю, вы можете войти, – заявил управляющий. – Но запомните: никто из вас не должен покидать большой двор, слышите? Я пересчитаю всех, кто войдет, а потом и тех, кто выйдет, а если завтра обнаружится, что пропала хотя бы одна серебряная ложка, я натравлю на вас полицию.

– Неужели вы считаете нас ворами и проходимцами? – возмутился Мишель. – Мы – труппа «Комеди Франсэз»! Мы выступали перед королями, папами и адмиралами, да так, что они вскакивали на ноги, приветствуя нас!

– Я не хотел никого обидеть, – ответствовал управляющий. – Хотя вполне мог бы задаться вопросом, что делает «Комеди Франсэз» в такой глуши, как Сюрвилье.

– Вы разве ничего не знаете? Люлли[184], королевский композитор, получил ранение на королевской службе. Дирижируя «Te Deum»[185] в честь выздоровления Его Величества в прошлом месяце, он так усердно отбивал ритм жезлом, что угодил им себе по пальцу на ноге. У него началась гангрена и, похоже, Люлли отправится к праотцам. Все балеты и оперы в столице отменены, а мы решили отправиться на гастроли, как в старые добрые времена!

– Вот как?

Управляющий явно растерялся. На мгновение он нахмурился, словно думая, что эта история слишком уж невероятна, чтобы быть правдой. Но потом, очевидно, решив, что запутанна она именно потому, что как раз и является правдой, он отступил в сторону, давая нам пройти. История и впрямь оказалась хороша, вынуждена была признать я, и, к несчастью для королевского композитора, случилась на самом деле.

– Зовите сюда всех! – закричал Мишель. – Это карнавал!

Суровый страж шепнул что-то на ухо управляющему, который в ответ нахмурился и пожал плечами.

– Очень хорошо, – негромко сказал он. – Иначе у нас случится бунт. Никому не хочется остаться внутри и охранять его. Только не спускайте с него глаз.

– Слушаюсь, месье.

Стражник, тяжело ступая, удалился. Я едва не запрыгала от радости в своей косматой и душной медвежьей шкуре, будучи уверенной в том, что они говорят о моем возлюбленном. Вскоре я увидела его. Шарля привели вниз, во двор, под охраной двух стражников. Он выглядел бледным и осунувшимся, но одет был богато, по своему обыкновению. Я, встревоженно оглядев его сквозь звериную пасть, не заметила ни синяков, ни порезов.

Представление началось. Актеры изо всех сил старались развеселить публику, чтобы ни управляющий, ни стражники не обратили внимания на проделки странного медведя. Я неуклюже размахивала лапами, подражая Ту-Ту, топталась и пританцовывала кругами, все ближе подбираясь к Шарлю. Рядом со мной держалась Миетта. В руках у нее была цепь, один конец которой прикован к железному обручу у меня на задней «лапе». Девчушка кружилась на одной ножке и выделывала коленца, так что стражники, глядя на нее, покатывались со смеху и бросали ей монетки, не обращая на меня никакого внимания.

Наконец мы остановились прямо напротив Шарля. Он тоже смеялся, наблюдая за представлением, но ласково улыбнулся Миетте, когда она потянула его за рукав.

– Хотите посмотреть, как танцует мой медведь? – очаровательно прошепелявила девчушка с обезоруживающей улыбкой, демонстрируя дырку в передних зубах.

– Разумеется, – улыбнулся в ответ Шарль.

Он вновь потянула его за рукав, и он отступил назад. Стражники громко хохотали, глядя, как Панталоне гоняется за Арлекином по двору, пытаясь огреть его палкой по голове. Арлекин взбежал по стене и сделал кувырок через голову, приземлился за спиной Панталоне и отвесил ему хорошего пинка, прежде чем опять броситься наутек. Миетта увлекла Шарля за собой в тень, пока он не оказался совсем рядом со мной, так что я при желании могла запросто коснуться «лапой» его плеча.

Что я и сделала. Он удивленно отпрянул, но я прошептала:

– Шарль, это я, Шарлотта-Роза.

На лице у него появилось выражение, соперничавшее в удивлении с маской Арлекина.

– Я в шкуре. Меня не пустили к тебе, и этот управляющий твоего отца наверняка запомнил меня. Я должна была увидеть тебя.

– Шарлотта-Роза? – прошептал он, вглядываясь в оскаленную медвежью морду. – Это и в самом деле ты? В медвежьей шкуре? – Голос его задрожал от сдерживаемого смеха.

Я кивнула.

– У нас мало времени. Я должна знать – ты еще любишь меня?

Лицо его смягчилось.

– Конечно.

– И по-прежнему хочешь жениться на мне?

– Всем сердцем.

– Тогда мы должны вытащить тебя отсюда! Я устала дожидаться тебя.

– Отец никогда не даст согласия на брак.

– Тогда давай убежим, а? Пожалуйста!

– Он говорит, что будет держать меня взаперти до тех пор, пока я не поклянусь на семейной библии, что не женюсь на тебе.

– Ну сделай так, как он просит! А потом, когда ты окажешься на свободе, мы убежим и поженимся.

Он нахмурился.

– Это бесчестно, Шарлотта-Роза.

– Как и держать тебя здесь против твоей воли!

Он нахмурился еще сильнее.

– Я не могу погубить свою душу лжесвидетельством.

– Даже ради меня? – взмолилась я.

Выражение его лица на мгновение смягчилось.

– Ты же знаешь, что для тебя я сделаю все, ma cherie… все, что не грозит мне бесчестьем.

– А не мог бы ты сказать отцу что-либо такое, что успокоит его подозрения? Скажи ему, что тебе невыносимо сидеть взаперти, и поклянись, что не вернешься в Версаль и не станешь искать меня. А потом, когда тебя выпустят, мы можем встретиться в Париже. Таким образом, тебе не придется лгать ему и брать грех на душу или совершать еще какую-либо подлость. Согласен?

Я говорила быстро, захлебываясь словами, и водила звериной мордой туда-сюда, посматривая по сторонам, не заинтересовался ли нами кто-либо. Но взгляды публики были устремлены на актеров, танцующих в круге света от факелов, тем более что мы-то с Шарлем стояли в тени.

Он нахмурился и закусил губу.

– Ради тебя я отреклась от своей веры! Я обесчестила память своей семьи! Неужели для тебя это ничего не значит?

Один из стражников оглянулся на нас, и Миетта моментально сделала стойку на руках, воскликнув:

– Посмотрите на меня, месье, на меня!

Шарль послушно повернул к ней голову, улыбнулся и захлопал в ладоши, а потом дал ей монетку. Стражник отвернулся.

А я расплакалась в медвежьей шкуре. Шарль услышал мои всхлипы, увидел, как колыхнулась шкура, и сдался.

– Разумеется, значит. Прости меня. Я так и сделаю, но не стану ни лгать ему, ни обещать не делать того, что намерен сделать.

– Встретимся в Париже, в доме моей кузины, графини де Мюра, – быстро сказала я. – Она живет на Королевской площади, возле Бастилии. Она спрячет нас, пока ты не достигнешь совершеннолетия. Ох, Шарль, не обмани меня! Последние недели были просто ужасными.