Вопросы сыпались градом, и я старалась отвечать на них как можно подробнее.

– Вы когда-либо навещали ведьму Ля Вуазен?

– Да. Один раз.

– Для чего?

– Чтобы купить приворотное зелье. Я слыхала, что она изготавливает такие вещи.

– Кто рассказал вам об этом?

– Об этом знал весь двор. К ней вечно ходили просители проконсультироваться насчет гороскопа и тому подобного.

– Она дала вам приворотное зелье?

– Да, но оно не сработало. Мужчина, которого я хотела, не влюбился в меня.

Мне вдруг стало жарко. Я опустила глаза и постаралась дышать глубоко и ровно, надеясь, что щеки мои не заливает румянец.

– Кто был этот человек?

Я небрежно взмахнула рукой.

– Никто. Его имя не имеет значения.

– С Ля Вуазен вас познакомила маркиза де Монтеспан?

Я не знала, что ответить. Мне не хотелось лгать и, тем самым, брать грех на душу, но еще меньше мне хотелось подвергать опасности Атенаис. Я неохотно призналась, что да, это была она, но тут же добавила, что на ее месте мог оказаться кто угодно, поскольку среди придворных дам давно вошло в привычку посещать гадалок.

– Даже если и так, то разве не маркиза де Монтеспан первой познакомила вас с этой ведьмой?

– Да, – негромко призналась я, мысленно прося прощения у Атенаис.

– Вы принимали участие в черных мессах, проводимых дома у Ля Вуазен?

Я удивленно вскинула голову.

– Что? Нет! Разумеется, нет.

Вопросы сыпались на меня, как из рога изобилия.

– Вы хотите сказать, что никогда не предлагали собственное тело в качестве алтаря для черной мессы? Видели ли вы, как младенцев приносили в жертву дьяволу? Я еще раз спрашиваю вас, не были ли вы свидетелем того, как новорожденным младенцам перерезали горло? Вы пили кровь? Было ли вам известно, что Ля Вуазен принимала участие в младенческих жертвоприношениях? Вы знали, что она использовала их внутренности для черной магии? Известно ли вам что-либо о том, принимала ли маркиза де Монтеспан участие в подобных церемониях? Приходилось ли вам бывать на празднествах или оргиях? Обращались ли вы к Ля Вуазен для того, чтобы сделать аборт незаконнорожденного ребенка? Покупали ли вы у нее яд? Видели ли вы, как яд покупала маркиза де Монтеспан? Видели ли вы, как она покупала афродизиаки? Не приходилось ли вам слышать, как она просит составить заклинание, дабы избавиться от своих соперниц? Не упоминала ли когда-либо маркиза де Монтеспан о том, что пьет кровь? Не видели ли вы, чтобы она носила при себе флакон с кровью? Не говорила ли она вам о том, что прибегает к черной магии для удовлетворения своих желаний? Не просила ли она вас купить снадобье, дабы мадемуазель де Фонтанж потеряла своего нерожденного ребенка?

Вопросы эти вызвали у меня смущение и негодование, и я ответила «нет» на все из них. Должно быть, мои мысли и чувства явственно были написаны у меня на лице, потому что бесконечная канонада вопросов наконец прекратилась, и мне позволили сойти с возвышения.

– На сей раз против вас не будет выдвинуто никаких обвинений, – сурово заявил мне судья. – Вы можете быть свободны, но при этом должны пообещать незамедлительно явиться, если возникнет необходимость проведения дальнейших следственных действий.

Я кивнула и нетвердой походкой вышла из комнаты для допросов.

Бертран, мой верный тюремщик, ждал меня снаружи. Он увлек меня в укромный уголок и усадил на скамеечку. Я вытерла глаза носовым платком и отпила глоток арманьяка из фляжки, которую он протянул мне. Напиток огненным фейерверком взорвался у меня в животе, и я смогла выпрямиться и поблагодарить Бертрана. И в это самое мгновение я увидела, как на допрос ведут следующего посетителя. Им оказался маркиз де Несль. У меня мгновенно закружилась голова, а под ложечкой засосало.

– Бертран, не мог бы ты подслушать, о чем его будут спрашивать? А потом расскажешь мне, что отвечал этот человек.

Бертран с готовностью отправился в комнату для допросов. Немного погодя он вышел оттуда и сообщил мне, что маркиз рассказал совсем немного.

– Он не упоминал мешочек с заклинаниями? – нетерпеливо поинтересовалась я. – Он ничего не говорил… обо мне?

– Нет, – с удивлением ответил Бертран.

– Тогда почему он оказался здесь?

– Он купил приворотное зелье у ведьмы, вот почему. – И Бертран вновь пожал плечами.

– Приворотное зелье? – тупо переспросила я.

– Да. Флакон духов, понюхав которые любая женщина, по словам ведьмы, с готовностью упадет в его объятия. Они были настояны на плоти змеи и прочих подобных штуках.

Я долго смотрела на него, а потом уронила голову на руки и разразилась истерическим смехом, который, впрочем, быстро сменился слезами. То плача, то смеясь, я сумела подняться на ноги и двинулась к выходу из Бастилии, то и дело прислоняясь к стене, когда на меня накатывал очередной приступ истерического хохота. Бертран сопровождал меня, и на лице его была написана озабоченность, когда он усаживал меня в наемный фиакр.

– В Версаль, – сказала я. – Пожалуйста, отвезите меня домой в Версаль.

Шалон-сюр-Марн, Франция – февраль 1680 года

Ля Вуазен сожгли на костре 22 февраля 1680 года.

В тот же день король покинул замок в Сен-Жермен-ан-Ле и отправился в Шалон-сюр-Марн, где должна была состояться его встреча с принцессой де Бавьер, выбранной в невесты дофину. Анжелика, не долечившись, заставила себя подняться с постели, чтобы сопровождать его. Она прекрасно знала, что король не выносит, когда чье-либо недомогание мешает ему получить удовольствие.

Я отправилась вместе с Атенаис. К раздражению маркизы, ее экипаж находился на значительном удалении от кареты, в которой ехали король и королева. Она привыкла всегда быть впереди и на первых ролях.

Пять дней спустя длинная процессия экипажей, всадников, повозок с багажом, солдат, слуг и маркитанток прибыла в Виллье-Котре, где герцог Орлеанский дал в честь короля грандиозный бал.

Старинный замок оказался слишком тесен, чтобы вместить всех гостей, так что всем придворным дамам пришлось расположиться в общей спальне, холодной и продуваемой сквозняками, довольствуясь соломенными тюфяками, брошенными прямо на каменный пол. Именно здесь впервые после случившегося с нею выкидыша я увидела Анжелику.

Я была потрясена. Лицо у нее опухло, веки набрякли, под глазами залегли черные круги, а на скулах рдели пятна жаркого румянца. Надрез на руке, сделанный врачом, покраснел и воспалился, и она едва могла сидеть прямо.

– Мадемуазель, вы нездоровы, – с тревогой обратилась к ней я.

– Со мной все в порядке! Я не могу позволить себе хворать. Король…

– Вам не следовало вставать с постели.

– Вы не понимаете. Я должна… Я должна быть здорова, чтобы присутствовать на балу. Король… неужели вы не понимаете, он не навестил меня ни разу.

– Он не любит видеть болезни. Пойдемте. Вам лучше прилечь. Я попрошу кого-нибудь, чтобы вам подали настойку пиретрума. У вас жар.

– Нет! Я должна быть на балу.

– Но вы же больны. Это опасно.

– Она боится потерять свою власть над королем, если не пойдет на бал, – прозвучал у меня за спиной голос Атенаис. – И она права, разумеется. Он рассердится, если она и дальше будет оставаться в постели.

– Да вы только взгляните на нее! Она же очень больна.

Атенаис склонила голову к плечу.

– Я могу помочь. Присядьте вот сюда, дорогая. Если мы уберем тени у вас под глазами… и вернем румянец на ваши щечки… подкрасим губы… нет, не кармином. От этого вы станете выглядеть еще бледнее… Пожалуй, немножко розового… voila! – Атенаис прошлась заячьей лапкой по молодому и красивому лицу соперницы, а потом собрала ее длинные золотистые кудри так, что они свободно падали ей на спину. – Вам лучше перехватить их кружевной лентой, как в тот день, на охоте. Так, теперь платье… что-нибудь белое, полагаю, и воздушное. Да, вот это, по-моему, будет в самый раз.