Я мельком подумала: а проводят ли карнавал в Сюрвилье… они же там все истые католики?…

– В этом году будет еще и маскарадное шествие, – восторженно продолжала Генритетта-Жюли. – На праздник соберутся тысячи людей в самых разных костюмах и масках. А потом в Опере состоится бал-маскарад. Мы непременно должны побывать там. Умоляю тебя, скажи, что останешься, Шарлотта-Роза. С тобой я смогу пережить эту скучную зиму в Париже!

В это мгновение дверь отворилась, и в гостиную, прихрамывая, вошел высокий сутулый мужчина, тяжело опирающийся на трость. Он был одет в черное, и единственным ярким пятном оставалось обильно украшенное драгоценными камнями распятие у него на груди. Лицо под белым и сильно завитым париком было испещрено морщинами и злобой. Он выглядел человеком, который с нетерпением ожидает начала Великого поста, потому что вид страданий других людей доставляет ему удовольствие.

– Я с прискорбием выслушал ваши последние слова, – обратился он к Генриетте-Жюли, которая испуганно съежилась в кресле. – Графине де Мюра не подобает изъясняться таким образом. Прошу вас следить за своим языком.

– Да, месье, – покорно ответила она.

Он устремил на меня холодный взгляд.

– А кто вы такая, позвольте осведомиться?

– Я – Шарлотта-Роза де Комон де ля Форс, – высокомерно ответила я, вставая и приветствуя его реверансом ровно той изысканности, какой заслуживал его титул.

– Я слышал о вас, – неприязненным тоном заявил он.

Я выразительно приподняла бровь.

– В самом деле? Боюсь, месье, что не могу сказать того же о вас. Вероятно, вы не часто бываете при дворе.

Он нахмурился и одарил меня ледяным взором, но я, не дрогнув, лишь вопросительно склонила голову к плечу, глядя на него. Он неохотно проворчал:

– Здоровье не позволяет мне этого.

– Какое несчастье. Короля не интересуют те, кто избегает его двора. – Он злобно уставился на меня, а я любезно улыбнулась ему в ответ. – И тех, кого не замечает король, постигает постепенное падение благосостояния. В самом деле, король похож на солнце. Те, кто не купается в лучах его одобрения, живут в забвении, тогда как деньги и влияние достаются тем, кто вращается в его орбите. Хотя вам, пожалуй, влияние и ни к чему? – Я окинула презрительным взглядом комнату, обставленную пусть и со строгой, но несомненной роскошью.

Он нахмурился еще сильнее, хотя взор его затуманился, и он уже явно не видел меня.

– Быть может, это и хорошо, что я нанесла визит кузине, – гладко продолжала я. – Я смогу подсказать ей, как попасть ко двору… если вы решитесь напомнить Его Величеству о своем существовании.

Он кивнул, метнул оценивающий взгляд на свою молодую красавицу жену и, прихрамывая, вышел из гостиной. Генриетта-Жюли смотрела на меня, потеряв дар речи. Затем она вскочила и радостно закружилась по комнате, хлопая в ладоши.

– Как я рада, что ты приехала! Никто и никогда не осмеливался заговорить с графом в таком тоне. Как ты думаешь… быть может, он все-таки смилостивится и позволит мне поехать ко двору? Я наклоню голову, вот так, и напомню ему, что королю нет дела до тех, кто не желает предстать перед ним. Ах, какая прелесть! Его лицо! Мужа интересуют лишь деньги, и мысль о том, что его состояние может пострадать… Шарлотта-Роза, я тебя обожаю.

Вся следующая неделя превратилась в череду званых вечеров, посещений балета и утренних визитов к вельможам, имевшим несчастье задержаться в столице.

Я одолжила у Генриетты несколько платьев, и умница Нанетта ловко удлинила их оборками или кружевами. Тем не менее по ночам мне не спалось. Меня преследовали кошмары, в которых у маркиза де Несля вдруг появлялось лицо Шарля, а я сама бежала по пустынному средневековому замку, преследуемая запахом гниющих жабьих лапок.

И все это время я обдумывала пришедшую мне в голову идею. Что, если я приеду в Сюрвилье во время карнавала в каком-нибудь фантастическом наряде?

Как-то вечером мы с Генриеттой-Жюли побывали в салоне Анны-Марии-Луизы, герцогини де Монпансье, где собиралось изысканное общество уставших от мирской суеты парижан. Публика поглощала шампанское, лениво угощалась язычками ласточек и слушала рондо, сонеты и рассказы в громогласном исполнении авторов, дабы перекрыть гул голосов.

Я не могла не вспомнить о том, что именно здесь два года тому впервые встретилась с Шарлем, и как он самым возмутительным образом соблазнил меня в одной из комнат. Воспоминания отозвались такой резкой болью в сердце, что я вдруг ощутила себя старой и слабой, вечно идущей по лезвию ножа между безудержным весельем и слезами, и пожалела о том, что пришла сюда. А Генриетта-Жюли, которая еще не бывала здесь, пришла в полный восторг.

– А правда, что у нее было множество любовников? – спросила она, прикрывшись веером и с восхищением глядя на Мадлен де Скюдери. – И не только мужчин, но и женщин? Я читала ее книги. Она утверждает, что самое главное – не бояться рисковать.

– Правда, – ответила я, как будто сама в свое время не восторгалась теми же качествами.

– Шарлотта-Роза! – К нам подошла Мадлен и взяла мои руки в свои, пристально глядя мне в глаза. – Мы так давно вас не видели. Я слышала, что сейчас вы переживаете непростой период?

Я пожала плечами.

– Похоже, я наконец-то убедилась, что вы правы, Мадлен. Иногда тот факт, что я – женщина, повергает меня в отчаяние.

Брови ее сошлись на переносице. Она обняла меня за плечи и притянула к себе, целуя в щеку.

– Нет-нет, дорогая моя. Не надо отчаиваться! Это совсем не похоже на мою Дунамис.

– Я устала бороться за любовь, – призналась я.

Она рассмеялась и постучала кончиком веера мне по груди.

– Не думаю, что любовь лишает дара речи тех, кто обычно за словом в карман не лезет! Ну, Шарлотта-Роза, вы порадуете нас новой историей?

Я вздохнула.

– Не сегодня.

– А как насчет вашей маленькой подруги? Она тоже рассказывает истории?

Мадлен обратила свою улыбку на Генриетту-Жюли. Я одобрительно кивнула ей, поскольку знала, что у моей кузины, выросшей в Бретани, в запасе имеется множество сказок о феях, привидениях и великанах. Всю последнюю неделю мы развлекали друг друга историями из своего детства, и я даже продемонстрировала ей драгоценный сундук с рукописями, который неизменно возила с собой во время придворных странствий из одного замка в другой в надежде, что у меня найдется время для творчества. Смущаясь, Генриетта-Жюли показала мне кое-что из своих историй, и я подбодрила ее, посоветовав выучить некоторые из них наизусть, дабы потом блеснуть ими в каком-нибудь салоне.

Не дожидаясь повторного приглашения, кузина принялась с воодушевлением рассказывать сказку о прекрасной принцессе, благосклонности которой добивался король великанов-людоедов. Несмотря на свое отвращение, ее отец-король дал согласие на брак, поскольку боялся покорения своего королевства в случае отказа. Служанка принцессы, Корианда, отправилась вместе со своей госпожой в страну великанов, где тамошний король явил им свое истинное лицо. Принцесса от ужаса лишилась чувств, а король великанов, придя в неописуемую ярость, отправился охотиться на медведей. Корианда уговорила принцессу надеть медвежью шкуру, но, к ее отчаянию, та на самом деле превратилась в медведицу. Она убежала в лес, захлебываясь слезами от горя, где ее встретил красивый молодой принц, который не смог убить медведицу со следами слез на лице. Вскоре принц узнал ее тайну, потому что по ночам медведица обращалась прекрасной принцессой. В конце концов любовь восторжествовала, несмотря на то, что двое их сыновей погибли от рук великана людоеда, а саму принцессу приговорили к сожжению на костре.

Надо признать, я была поражена. История поучилась занимательной, сюжет изобиловал неожиданными поворотами, и Генриетта-Жюли представила ее с драматическим искусством и простотой прирожденной рассказчицы.

Перед уходом ко мне подошла герцогиня и поцеловала на прощание.

– Приводите к нам свою маленькую кузину еще как-нибудь, – сказала она, и я поняла, что перед Генриеттой-Жюли распахнулись двери парижского салонного общества.