А потом, после нескольких восторженных выступлений, Шарль попросил тишины и стал читать «Письмо королю».

Вот его полный текст, исполненный ничем не прикрытой лести и обожания:

«Ваше Величество!

Академия Франции не может отказать себе в удовольствии и славе опубликовать Словарь. В этом труде преданно собраны все термины и фразы, которыми Красноречие и Поэзия создают хвалу; но мы сознаемся, Ваше Величество, что желание работать для Вас позволило нам еще сильнее почувствовать и слабость, и могущество нашего языка. Когда наши усилия плюс наш долг потребовали бы от нас описать Ваши подвиги, то смелые и отважные слова нам показались бы слабыми, и когда пришлось бы говорить о глубокомыслии и непостижимой тайне Ваших намерений, то мы бы увидели, что слова прозорливости, предосторожности и даже благоразумия отвечали бы не полностью нашим намерениям.

Мы утешаем себя тем, Ваше Величество, что по подобному поводу другие языки не имеют никакого преимущества перед нашим. Язык греков и римлян находился в таком же бессилии.

Какими словами выразить величавый вид на Вашем челе, который унаследован всей Вашей личностью? Эту решительность души, силу духа, которую ничто не может поколебать, Вашу нежность к народу, целомудрие, такое редкое на троне, — все это особенно трогает сердца людей искусства и все это возвеличивает Вас, Государь, перед теми, кто Вас слушает.

Но как найти слова, чтобы поведать о прелестях Вашего царствования? Если подниматься от века к веку, мы не найдем другого такого зрелища, на которое было бы обращено внимание всего Мира: вся Европейская армия и вся Европа слишком слабы против Вас.

Именно на таких устоях вырастает надежда бессмертия; и на какое жалованье мы можем рассчитывать, кроме Вашей славы, которая ярко очерчена ею самою, чтобы жить вечно в памяти людей. Ваше Августейшее имя поможет жить и нашим трудам, ибо если их запретят со временем, то одновременно запретят и язык, который служил для Вашего прославления, и мы не сомневаемся в том, что уважение к языку, на котором Вы диктуете резолюции Вашему Совету, отдаете приказы Вашей армии — это триумф Вашего века. Превосходство Вашей силы зависит и от яркости передачи языка, который господствует в самой прекрасной части мира.

Между тем как мы украшаем этот язык, Ваша армия побеждает, она переправилась в отдаленные земли, и мы ей в этом поспособствуем нашей работой, а Вы — в Ваших завоеваниях, и если язык пойдет дальше, чем Ваши завоевания, и если он установится сегодня в большинстве европейских государств и сузит, так сказать, язык стран, где он известен, и послужит более чем большинству народа, и если наконец он займет первое место среди живых языков, то его ждет более высокая судьба в своей естественной простоте в ряду, который Вы занимаете между королями и их героями.

Если когда-нибудь придется рассчитывать на то, что живой язык можно будет зафиксировать и он не будет зависеть от причуды и тирании обычая, то нам придется считать, что наш язык достиг в наши дни этой славной вершины неизменности, поскольку книги и другие памятники, рассказывающие о Вашем Величестве, всегда будут рассматриваться как повествующие о событиях в прекрасном веке Франции и доставят наслаждение всем народам и станут школой для всех королей.

Государь,

Вашего Величества

весьма смиренные, весьма покорные и весьма преданные подданные и слуги

Академики Академии Франции».

В этом виде «Письмо к королю» и было приложено к «Всеобщему словарю французского языка» и попало к монарху. Людовик остался очень доволен и милостиво разрешил печатание «Словаря». В 1694 году этот труд наконец увидел свет.

А по рукам стали ходить издевательские «ремарки» (замечания) Жана Расина к «Письму к королю». Полные остроумия, но вместе с тем до чрезвычайности злобные, они имели целью принизить успех Шарля Перро, очернить всю проделанную под его руководством работу. Эти «ремарки» Жана Расина отражали те конфликты, которые возникали в литературном мире Франции в последнем десятилетии XVII века.

В том же 1694 году Антуан Арно прислал из Брюсселя свое мнение относительно спора между Буало и Перро, который так волновал парижан, а особенно парижанок. Речь шла о «Десятой сатире» Буало — «Против женщин» и «Апологии женщин» Шарля Перро. Однако ответ Арно оказался не совсем таким, какого ожидал Шарль.

Дело в том, что Шарль, семью которого связывали с Антуаном Арно долгие годы дружбы, не знал, что в последнее время Расин сделал многое для Арно и, главное, выпросил у короля разрешение на возвращение патриарха янсенистов из Бельгии. Считавший себя обязанным Расину, Арно согласился на его просьбу открыто не поддерживать Перро. Более того, он отправил свое письмо не прямо Шарлю, а своему корреспонденту в Париже, а тот, вместо того чтобы отдать письмо Перро, передал его не кому иному, как Буало!

Буало поступил в высшей степени непорядочно. Хотя письмо было написано вовсе не ему, он приказал переписать его во множестве экземпляров и распространить в списках. Но — главное — он несколько подправил текст письма. В результате подлога мнение Арно — в принципе, вполне благоприятное по отношению к Перро — видоизменилось, и, естественно, не в его пользу.

24 июня 1694 года Буало пишет в Брюссель Антуану Арно: «Я не знаю, как выразить вам свою признательность за то, что вы любезно разрешили мне познакомиться с письмом, которое вы написали г-ну Перро по поводу моей последней сатиры. Я никогда не читал ничего, что доставляло бы мне такое удовольствие».

И он добивается своего: Перро соглашается примириться с ним и обращается к посредничеству Жана Расина и аббата Тальмана.

Профессор Марк Сориано так объясняет его решение:

«Перро вынужден идти на уступки, ибо в его руках копия письма Арно, подправленная Буало. Приговор Арно тяжел для Перро не только из-за его содержания, не только из-за того, что он сделан другом, но и из-за того, что он сделан сторонником янсенистского вероисповедания.

Если бы Арно вернулся в Париж, Перро бы лично переговорил с ним и узнал, что его мнение благоприятно для него. Но Арно болен и, хотя получил уже разрешение вернуться в Париж, остается в Брюсселе».

В те же дни Буало пишет Арно:

«Я сомневаюсь, что мне когда-нибудь придется взять в руки перо, чтобы писать против Перро-академика, потому что в этом больше нет никакой надобности. И в самом деле, по поводу его писаний против „древних“ я, по мнению многих моих друзей, и так извел слишком много бумаги в своих „Размышлениях о Лонгине“, стремясь опровергнуть произведения столь невежественные и опровержения недостойные. Что же касается его критики моей нравственности и моих сочинений, то, уверяют они, один слух о том, что вы встали на мою защиту, достаточен, чтобы сделать меня неуязвимым, несмотря на его поношения. Я признаю, что они правы. И все же истина состоит в том, что для полноты моей славы необходимо, чтобы ваше письмо было опубликовано. Чего бы я не сделал, чтобы получить ваше согласие! Нужно ли мне отказаться от всего, что я писал против Перро? Нужно ли мне стать на колени? Нужно ли мне прочитать целиком „Святого Павла“? Только скажите, и ничто не будет трудным для меня».

4 августа примирение состоялось. Буало и Перро встретились и протянули друг другу руки.

6 августа Арно составил мнение, благоприятное для Перро.

А 8 августа в Брюсселе Антуан Арно умер.

История показала правоту Перро в этом его споре с Буало. В «Апологии женщин» он утверждал, что в некоторых случаях французские женщины становятся выше мужчин.

И действительно, в век Шарля Перро женщины стали активно влиять на внешнюю и внутреннюю политику государства. Достаточно вспомнить поведение герцогини Орлеанской в годы Фронды, достаточно вспомнить Марию Манчини, госпожу де Монтеспан, госпожу де Ментенон, приближенных ко двору и фактически руководивших его политикой. Достаточно вспомнить Марионну де Лорм, Нинон де Ланкло, госпожу де Шуази, девицу де Скюдери, маркизу де Рамбулье… «Они некоторым образом создали влияние женщин на новейшее общество», — писал Александр Дюма в романе-хронике «Людовик XIV и его век».