— О Боже! — воскликнула девушка, развернув веер и прикрыв свой соблазнительный бюст. — Если бы все думали так, как вы, романы кончались бы на первой же странице! Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мадане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался бы с Келией!

Мадлен де Скюдери, встретившая новых гостей, оказалась рядом и, услышав последнюю фразу, поддержала Промению:

— Читайте мои романы! Это настоящие учебники любви!

Хозяйке салона было уже пятьдесят лет, но она прекрасно сохранилась.

— Мы пока не начинали! — громко обратилась она к гостям. — Так что знакомьтесь, разговаривайте, а я буду делать последние распоряжения.

И сразу после ее слов в зал вошел лакей и на подносе предложил на выбор сок, горячий шоколад и вино. Шарль взял мороженое, Пьер — бокал с красным вином, быстро опустели чашки с шоколадом…

К братьям подошли двое мужчин и дама, спросили: рассчитывают ли братья стать постоянными посетителями салона или редкими гостями? Поговорили о событиях на фронте, вспомнили об успехе маршала Тюренна под городом Ландерсен, потом отметили успех короля, который возглавил армию и в три дня взял город Конде — тот самый, имя которого носит мятежный принц.

«Зато Конде разбил фуражиров короля и граф Бюсси-Рабютен потерял свое знамя», — подумал Шарль, который боялся что-то сказать вслух, ибо давно заметил, что беседующие — и мужчины, и дамы — пользовались в разговоре какими-то нарочно искаженными словами, словно стеснялись родного языка.

Он уже слышал, что обитателей литературных салонов объединял упрямый отказ признать и принять действительность в ее плотском, то есть низменном и грубом обличье. Хозяйки и посетители салонов старались создать вопреки повседневности некие оазисы идеального, уголки рукотворного рая, где все должно быть возвышеннее, изящнее, нежнее, не такое, как у всех, — иные чувства, иные имена, язык, платье. Необходимым условием вхождения в прециозный кружок была не столько принадлежность к дворянскому сословию, сколько принадлежность к некоей «аристократии духа». Любви в обществе обитателей искусственного рая не было. Вместо нее полагалось долгое, трудное служение неприступной красавице. Беседы здесь превращались в нескончаемые диспуты о тайнах сердечных движений. Речь должна была изобиловать сложными перефразами. Житейское поведение обязывало отвергать заповеди природного здравомыслия.

Пройдет немного времени, и Шарль с помощью братьев поймет, что все эти изысканные претензии — не более чем химеры, за которыми в лучшем случае скрывается легкое помешательство, а в худшем — лицемерное притворство. Ни подлинного благородства души, ни подлинной тонкости вкуса, ни подлинной телесной красоты, ни даже подлинной учтивости — все кривлянье, румяна, подделка.

…Раздался мелодичный звон колокольчика — и следом громкий ласковый голос хозяйки салона:

— Господа! Проходите в Страну нежности! Она ждет вас!

Мадлен де Скюдери стояла у голубой атласной портьеры, которую услужливо открыл лакей, и называла каждого его новым, салонным именем.

Двум дамам, волосы которых немного разлохматились, она указала на большое зеркало:

— Подойдите сюда, к Наперснику граций. Он поможет вам поправить ваши головки.

Увидев, что Шарль загляделся на портрет хозяйки салона, Мадлен де Скюдери подсказала ему:

— На нашем, салонном, прециозном языке портрет — это наш Приятный двойник. Вы, Хромий, должны овладеть прециозным диалектом!

Стены нового зала, куда вместе со всеми вошли и братья Перро, были увешаны красиво исполненными географическими картами. Только изображались на них не страны света, а уголки волшебной Страны нежности. Такие карты Шарль видел в приложении к роману «Клелия».

— Друзья! — Мадлен указала на кресла, причудливо расставленные по залу. — Эти Удобства собеседования уже давно призывают вас в свои объятия, просят снизойти к их желанию прижать вас к своей груди.

Когда все расселись, хозяйка продолжала:

— Мы все сидим недалеко от Теплого друга, — она указала на камин, — и он все время будет с нами, как и Враги темноты, — взгляд хозяйки салона упал на один из канделябров с зажженными свечами: — А теперь мы начинаем наш новый вояж в Страну нежности. Называйте адреса!

— Я бы хотела оказаться в селении «Любезные услуги»! — воскликнула дама в голубом.

— «Галантные изъяснения»!

— «Стихотворные красоты»!

Каждый называл место, куда бы он хотел попасть. И каждый обязан был объяснить, почему его привлек этот адрес, и сочинить прециозную пьеску или мадригал о своих впечатлениях от пребывания в нем.

Шарль прошел вдоль карты Страны нежности и увидел, что через «Любезные услуги» и «Галантные изъяснения» ведет дорога к «Зарождающейся дружбе», «Нежной признательности», «Загадочной любви». Он узнал, что в Стране нежности течет река Сердечной склонности, лежит Озеро равнодушия, высится Гора прециозной галантности.

…Ни слова о сегодняшнем дне, о сотрясающих Францию бедах. Ни одного живого названия французского села или города — все выдумки, ужимки, придуманные страдания, вымученные чувства.

Этот урок салонной игры еще раз подсказал Шарлю, как важно жить в реальном мире, откликаться на реальные события, говорить и думать о живом человеке…

Шарль по-прежнему работал приказчиком у брата. Ему надлежало строго вести учет лиц, которые по тем или иным причинам задерживали сдачу налога. В сопровождении двух дюжих молодцов один или два раза в месяц он колесил по Парижу и навещал должников. Работа была нервная, беседы с должниками не улучшали настроения, и на улицу Сент-Франсуа в Марэ — зеленом пригороде Парижа — он возвращался усталым. В конце концов Пьер пожалел брата и нанял нового приказчика, а Шарлю предоставил полную свободу.

Возвращаться на адвокатскую работу Шарль не хотел. Он решил полностью посвятить себя литературе. Пройдет несколько лет, и именно она откроет ему двери Лувра.

Между тем Людовику исполнилось уже 19 лет, и кардинал Мазарини отчетливо понимал, что власть в государстве переходит из рук королевы в руки молодого, решительного короля. Поэтому он употреблял все меры, чтобы расположить Людовика к себе. Теперь, когда мнение королевы для него ничего не значило, он перестал ей угождать и даже громко говорил, что она по-прежнему тяготеет к Австрийскому дому, который ей дороже, чем Франция. И для нее якобы всегда главное было хорошо покушать, а дела в государстве касались ее мало. И уже не советуясь с королевой, он стал настойчиво убеждать короля в прелестях своей племянницы, Марии Манчини, которая и в самом деле приглянулась Людовику. Но Анна Австрийская прекрасно понимала, что без ее согласия брак невозможен, и заявила о недопустимости самой мысли о женитьбе короля на племяннице Мазарини. Более того, она приказала составить протест по этому поводу и показать его кардиналу. И Мазарини сдался.

Но короля и в самом деле пора было женить. Кроме Манчини, на виду было еще несколько невест: например, принцесса Орлеанская — героиня Фронды. Все помнили те слова, которые она бросила Лапорту, посланнику короля, на требование сдать Орлеан, удерживаемый ею в течение нескольких месяцев:

— Пусть назначат мне в супруги короля, и тогда я сдам город!

На примете была и английская принцесса Генриетта, правда, она жила в эмиграции. Предлагали королю принцессу португальскую. Посланник Франции в Лиссабоне Коменж прислал Людовику ее портрет. Однако вместе с портретом до Парижа дошли слухи, что оригинал гораздо хуже изображения.

Наконец, недурна собой была испанская принцесса. Брак с ней казался самым выгодным: таким образом на несчастную землю Франции пришел бы долгожданный мир.

Все эти дворцовые слухи живо обсуждались в семье Перро. Ведь Пьер, главный сборщик финансов Парижа, лелеял надежду когда-нибудь переступить порог Лувра и служить самому королю. Того же желали и Шарль, и Клод. Только Николя отвергал всякую мысль о придворной карьере, считая ее несовместимой со служением Богу.