Кто надоумил подростков выбрать такой путь? Педагогика XVII века, во всяком случае, не предусматривала метода самостоятельной работы. Профессор Марк Сориано считает, что этот метод Шарль Перро почерпнул из трудов некоторых сторонников янсенизма. Конечно, такое образование полезнее школьной зубрежки: Шарль и Борэн вместо избранных кусков из классиков читали целые тексты, причем читали бегло, что позволяло им быстрее усваивать материал. Но очевидны и минусы: они читали быстро, не обращая внимания на детали, тонкости лексики и синтаксиса, поскольку не было учителя, который мог бы направить их в учебе. Они также не пытались связать смысл прочитанного с контекстом истории. Но это общий недостаток преподавания мертвых языков в то время. Двум молодым людям не удавалось уйти от эстетической точки зрения, которую им привили, и они переписывали самые красивые, а не самые значительные ответы.

Избранные ими тексты представляют несомненный интерес. Нет ни одного греческого автора. Напротив, мы находим Вергилия, Тацита и «большинство других авторов-классиков» эпохи Августа.

Интересное новшество: два студента начинают изучать национальную историю, этого не предусматривала программа коллежа.

Шарль еще юн, но другие, взрослые участники драмы, в которой предстоит участвовать и Перро, занимают положенные им места. Государственным секретарем военных дел становится Мишель Летелье. Его шурин Сен-Пуанж возглавил одно из бюро госсекретариата, а ведь он кузен отца Жана Батиста Кольбера, и это позволяет последнему стать служащим этого министерства.

Так же юны, как и Шарль, его будущие соперники по борьбе «древних» и «новых»: Жану Расину всего пять лет; Николя Буало — восемь.

Творческий путь Мольера только начинается. Год назад он создал «Блистательный театр», но начинающих актеров еще не принимают всерьез.

Зато драматург Пьер Корнель процветает. В 1644 году издана его трагедия «Смерть Поленея» и комедия «Лжец». Его брату Тома девятнадцать лет, и его талант драматурга пока еще не раскрылся.

Звезда поэта Жана Шаплена, будущего друга и покровителя Шарля Перро, начинает сиять, и его оды, сонеты, мадригалы имеют большой успех.

А Шарль Перро готовится стать адвокатом. У них с отцом произошел серьезный разговор, во время которого Шарль заявил, что он с удовольствием пойдет по стопам отца. А тот, желая подбодрить сына, повторил ему слова Рене Декарта: юриспруденция и медицина приносят счастье и богатство тем, кто ими занимается.

Нам трудно сказать, собирался ли и Борэн стать адвокатом, но учатся они вместе. Долгих шесть лет продолжаются усиленные занятия по собственной программе, и за эти шесть лет Шарль заложил фундамент своих глубоких знаний.

Как всякая французская семья, семья Перро живо интересовалась всем, что происходило при королевском дворе.

Францией по-прежнему управлял кардинал Мазарини, на жизнь которого как раз в это время готовилось покушение. Одним из руководителей заговора был Франсуа Вандом, герцог Бофор, второй сын Сезара, герцога Вандома, незаконного сына Генриха IV и Габриэли д’Эстре. Как пишет Александр Дюма, этот красивый женоподобный молодой человек, походивший своими длинными белокурыми волосами скорее на англичанина, чем на француза, был необыкновенно храбр и всегда готов на самые отважные предприятия, но совсем невоспитан и очень груб. Он больше всех говорил при дворе о необходимости покончить с властью итальянца. Вокруг Бофора и его возлюбленной, госпожи Монбазон, сложился кружок заговорщиков, и когда госпожа Монбазон, которую очень не любила королева, получила приказ оставить свою службу при дворе и удалиться на жилье в один из своих загородных домов, герцог Бофор решился со своими сообщниками отомстить кардиналу, ибо госпожа Монбазон была изгнана из Лувра конечно же стараниями Мазарини.

Был назначен день для исполнения задуманного. Мазарини, приглашенный на обед в Мезон, должен был выехать из Лувра в сопровождении небольшой свиты; солдаты были расставлены по дороге, чтобы схватить его. «Все было готово, — пишет в своих воспоминаниях госпожа Мотвиль, — но одно непредвиденное обстоятельство помешало делу. Герцог Орлеанский приехал в Лувр в то самое время, когда кардинал садился в карету, и Мазарини пригласил Гастона ехать вместе с ним на обед. Герцог принял приглашение, сел в карету кардинала, и оба отправились в Мезон. Присутствие герцога Орлеанского помешало исполнению преступного намерения».

Через несколько дней заговорщики условились застрелить кардинала из окна, мимо которого он должен был пройти, направляясь к королеве. Но накануне кардинал был предупрежден об этом, и заговорщикам опять не удалось достичь своей цели.

На другой день в Лувре громко заговорили об этом истинном или предполагаемом предприятии. Королева, боявшаяся в особенности за кардинала, подошла к госпоже Мотвиль с пылающими от гнева глазами:

— Вы увидите, что не пройдет и двух суток, как я отомщу за шутки, которые играют со мной эти злые друзья.

И действительно, при первом же появлении Бофора во дворце он был арестован. А вскоре арестовали и еще нескольких заговорщиков. Другие участники заговора рассеялись.

Наверное, для того, чтобы утвердить в глазах всех окончательную победу кардинала, 7 октября 1644 года королева Анна Австрийская со своими сыновьями Людовиком XIV и герцогом Анжуйским, по совету Мазарини, оставила Лувр и переехала на жительство в кардинальский дворец. Над ним красовалась надпись, сделанная огромными буквами: «Кардинал-Палас».

Прогуливаясь с Борэном около дворца, Шарль услышал от него:

— Королю неприлично жить в доме своего подданного.

Шарль согласился с другом, и ему стало жаль маленького короля.

То же самое и в те же самые дни сказал королеве Анне Австрийской обер-квартирмейстер королевского дома маркиз Прувиль. Королева презрительно пожала плечами и ничего не ответила.

Но уже вскоре надпись на дворце была заменена на другую: «Пале-Рояль» («Королевский дворец»).

Впрочем, маленький король, за которого пока правила его мать, был восхищен новым жилищем. И немудрено: Пале-Рояль был красивее Лувра. Недаром знаменитый французский драматург Корнель написал:

В 1629 году кардинальский дворец был куплен кардиналом Ришелье, разрушен и выстроен заново. Дворец разрастался вместе с возраставшим богатством Ришелье. Будучи могущественнее своего короля, кардинал хотел и жить великолепнее его. Поэтому городская стена была сломана, ров зарыт, а сад по уничтожению всего, что мешало правильному его очертанию, был распространен до самых лугов, на которых впоследствии были проведены две улицы: Нев-де-Пети-Шам и Ла-Вивьен. Сверх того Ришелье проложил новую улицу, носившую его имя: она шла прямо от его дворца к Ла-Гранж-Бательер, его ферме, расположенной у подошвы Монмартра. Все эти приобретения, включая и Сильерийский отель, который он купил для того, чтобы его сломать и иметь площадь перед дворцом, стоили кардиналу целое состояние.

Но прошло не более месяца, и кардинальскому дворцу было возвращено его прежнее название. Говорили, что племянница Ришелье, госпожа д’Эгильон, подала королеве прошение, в котором умоляла ее величество оставить прежнюю надпись в память о кардинале.

И королева, тронутая справедливой просьбой, согласилась вернуть прежнюю вывеску.

…Впрочем, много лет спустя Шарль заметит в разговоре с братом Пьером:

— И все же привычка взяла верх: название «Пале-Рояль», данное этому дому по причине жительства в нем молодого короля, пережило название «кардинальский дворец».