— Я больше не собираюсь устраивать публичные роды, — доверительно сообщила она Лецен.

— Да уж, наверное, — ответила баронесса. — Я-то думала, что принц, когда вы рожали Киску, поймет ваше желание уединиться.

— Он бы ничего не мог сделать! Это старая традиция, Лецен. Помните рассказ о младенце, которого принесли в покои королевы в грелке! Чтобы выдать его за наследника престола? С тех пор и было решено, чтобы при родах царствующих особ всегда присутствовали свидетели, способные разоблачить любой обман.

— Надо же такое придумать! Но я настою на том, чтобы моя любовь не подвергалась еще и этим мукам! И я надеюсь, что следующий подобный случай будет отложен хотя бы года на два. Вид у вас, правда, цветущий, но вам тем не менее нужно время, чтобы восстановить силы.

Виктория отписала дяде Леопольду довольно кратко. Очень уж он любит вмешиваться: пытался советовать лорду Мельбурну и лорду Пальмерстону, как вести турецко-египетские дела, постоянно критикует Пальмерстона.

«Неужели, дражайший дядя, вы можете искренно желать мне стать «Maman an milien d'une belle et nombreuse famille»? Согласитесь со мной, что большая семья была бы для всех нас, и особенно для страны, огромным неудобством, не говоря уже о лишениях и неудобствах лично для меня; мужчины никогда не думают, а если и думают, то довольно редко, как тяжело женщинам проходить через подобные испытания слишком часто«.

Нет она, безусловно, подождет с этим два-три года. Лецен абсолютно права.

Бедный Дэш заметно старел. Он уже больше не подпрыгивал с лаем и не вилял хвостом, когда произносили слово «гулять». Он почти оглох и большей частью тихо спал в корзине у королевской кровати. И тем ранним декабрьским утром, когда ручка королевской гардеробной медленно повернулась и дверь осторожно отворилась, Дэш даже не пошевелился.

Движение в гардеробной разбудило миссис Лилли. Она проснулась и огляделась вокруг.

— Кто там? — тихо спросила она.

Ответа не последовало, поэтому она села в постели и прислушалась.

Еще звук. В этом не было никакого сомнения. Кто-то ходил по королевской гардеробной.

Она подошла к двери. Там определенно кто-то был. Миссис Лилли заперла дверь на ключ и позвала пажа.

Тот явился, протирая со сна глаза.

— Что случилось? — спросил он.

— Когда отомкну дверь, вы войдете в гардеробную и вытащите того, кто там находится.

Паж изумленно уставился на нее.

— Того, кто…

— Делайте как я говорю.

— А вдруг у него пистолет?

В коридоре появилась фигура со свечой. Это была баронесса Лецен.

— Что здесь происходит? — спросила она. — Вы разбудите королеву.

— Ах, баронесса, — сказала миссис Лилли. — Мне показалось, что в королевской гардеробной кто-то ходит.

— Mein Gott! — вскричала баронесса. — И вы здесь стоите? Королеву могут убить!

Она оттолкнула их в сторону, отперла дверь и устремилась в гардеробную, как ангел отмщения. Ее любовь в опасности, а эти болваны стоят разинув рот. Она вспомнила о сумасшедшем, который стрелял в королеву на Конститьюшн-Хилл. Те двое тоже подумали о нем — эта мысль и остановила их, но преданная Лецен не думала о собственной безопасности, когда опасность угрожала ее воспитаннице.

Она оглядела комнату и никого не увидела. Единственное место, где кто-то мог спрятаться, было под диваном. Сунув подсвечник миссис Лилли, баронесса отодвинула диван в сторону.

И обомлела, обнаружив под диваном съежившегося от страха маленького мальчика — одежда оборвана, лицо грязное, глаза блестят.

Кто же этот мальчик? Он сказал, что находится во дворце уже несколько дней. Он прятался под диваном, на котором сидели королева и принц Альберт, прислушивался к их разговору; он заходил в тронный зал и посидел на троне; он побывал в детской и слышал, как плачет малышка-принцесса.

Букингемский дворец ему понравился. Он признался, что бывал в нем и прежде. Последний раз в 1838 году, когда провел в нем целую неделю, а сейчас он просто не мог устоять перед желанием побывать здесь снова.

Кто-то вспомнил переполох двухгодичной давности. Ну конечно же, это был Бой Джонс. Его еще в шутку окрестили Пролазой Джонсом.

Случай сочли забавным. Мальчишка не причинил никакого вреда. Он просто проявил любопытство.

Королева только рассмеялась, услышав о юном визитере, но Альберт отнесся к нему иначе.

— Моя дорогая, — сказал он, — меня тревожит, что во дворец можно так легко проникнуть.

— Но это был всего лишь мальчик, — ответила Виктория.

— Да, это был мальчик! Но, если это удалось мальчишке, с гораздо большей легкостью сюда мог бы войти и какой-нибудь злодей.

Альберт заинтересовался тем, как управляется двор. Ему хотелось знать, каким же образом мальчику удалось проникнуть во дворец и провести в нем несколько дней незамеченным.

В одной из кухонь он обнаружил разбитое оконное стекло.

— Сколько времени оно уже разбито?

Человек, которому был задан этот вопрос, почесал затылок.

— На прошлой неделе, Ваше Высочество, оно было целым. Это я знаю наверняка.

Подошел другой работник и сказал, что в таком состоянии окно находится уже месяц.

— На ком лежит обязанность следить за окнами? — пожелал узнать принц.

Позвали шеф-повара.

— Дело обстоит так, Ваше Высочество, — сказал шеф-повар. — Я пишу просьбу о том, чтобы вставили стекло, но ее еще должен подписать кухонный клерк.

— А он подписал?

— Подписал, Ваше Высочество, два месяца назад.

— Пришлите ко мне клерка, — сказал Альберт.

Тот вспомнил, что подписывал бумагу, но от него она направилась к управляющему делами двора.

Управляющий подписал столько бумаг, что всех и не помнил, но эту он должен был передать лорду-гофмейстеру, у него она и лежит, ждет своей очереди.

— А что потом? — спросил принц.

— Лорд-гофмейстер ставит свою подпись, после чего, Ваше Высочество, бумага попадет к секретарю по производству работ.

— Mein Gott! — вскричал принц, переходя на немецкий, что с ним случалось в состоянии крайней обеспокоенности. — И вся эта волокита из-за одного оконного стекла! А тем временем во дворец может проникнуть кто угодно и убить королеву!

Его приученная к порядку тевтонская душа была до крайности возмущена. Конечно же, данный случай не единственный. Владение слуг представляло собой совершенно обособленный мир. Там он вообще не нашел никакой дисциплины. Слуги приходили и уходили когда считали нужным: приводили к себе друзей, которых угощали за счет королевы.

Короче говоря, было от чего возмутиться.

Его вопросы вызывали раздражение.

Слуги ворчали, что они не хотят видеть у себя немца, который всюду сует свой нос и начинает шпионить за ними.

О расследованиях принца доложили баронессе, так что она приготовилась к отпору.

И вот однажды он при встрече с нею завел разговор об оконном стекле, которое не могли вставить два месяца, поскольку сложившаяся система препятствовала тому, чтобы ходатайство своевременно попало к нужному человеку.

— Вот уж не думала, что Ваше Высочество будет обеспокоено из-за такого пустяка.

— Это не пустяк. Во дворец проник мальчишка. Как, вы думаете?

— Не через разбитое же окно!

— А вы не думаете, что во дворце отсутствуют меры безопасности?

— Как только я услышала шум рядом с комнатой королевы, я тотчас встала с постели. Я оберегаю ее подобным образом уже много лет. Малейший звук… и я уже там.

— Разве в этом дело? — терпеливо сказал принц.

Баронесса перешла на немецкий. Он последовал ее примеру. Так было легче для них обоих: баронесса всячески старалась сдержать свой гнев — ей нельзя было забывать, что он муж королевы. Альберт, в свою очередь, обнаружил, что, говоря на родном языке, ему легче оставаться спокойным. Ему нельзя было с ней ссориться. Она, конечно, извратит все им сказанное, и королева услышит только басни.