— А не покажется это предательством по отношению к Виктории? — Мой дорогой Альберт, у нас нет в голове других мыслей, кроме как служить королеве. Это самое лучшее, что мы можем для нее сделать. В свое время ей придется пересмотреть свое отношение к сэру Роберту, и она это сделает, потому что вы объясните ей ее долг перед правительством и страной. Вы даже — тоже в свое время — поможете ей преодолеть эту нелепую и, между нами говоря, детскую — неприязнь к одному из величайших государственных деятелей нашего времени.

— Барон, у меня, кажется, появилась надежда.

— Ни у кого еще будущее не было столь светлым и полным надежд, — отвечал барон.

Завязать дружбу с сэром Робертом Пилем оказалось вовсе нетрудно, и, к своему великому удовольствию, Альберт обнаружил, что лидер оппозиции — человек, которого он вполне понимает. Он даже заметил сходство в их характерах. Пиль был совершенно непохож на лорда Мельбурна, этого добившегося успеха в обществе красавца мужчину. Он не был красив и не обладал особой обходительностью. Говорил он прямо и по делу; чувствовалось, что в отличие от несколько циничного лорда Мельбурна у него есть идеалы, которым он глубоко предан.

Знакомясь с политикой, Альберт узнал, что Пиль — реформатор. Он внес на обсуждение парламента законопроект о равноправии католиков и предложил пересмотреть законы о преступлениях против личности, а также о подлоге. Он создал Столичную полицию [7]. Человек, вне всякого сомнения, мыслящий и смелый, сэр Роберт Пиль славился своей неподкупностью; чувство долга он ставил выше личной славы; такого человека Альберт мог не только понимать, он мог им восхищаться. Более того — и этот фактор имел в глазах Альберта особое значение, — его личная жизнь была достойна подражания. Лорду Мельбурну в этом смысле было до него далеко. Хотя все, похоже, об этом забыли, супружеская жизнь Мельбурна с первой женой леди Каролиной Лэм вызывала в обществе немало нареканий, да и после ее смерти он уже успел дважды развестись. Фигурировать в одном бракоразводном процессе — и то уже, по мнению Альберта, было страшным стыдом, а тут целых два! Вряд ли в них нет вины самого лорда Мельбурна. Люди редко оказываются замешанными в подобные дела случайно. И этому человеку Виктория доверяла так, как не доверяла никому другому!

А вот сэр Роберт Пиль был предан жене, которая разделяла с ним все его заботы и честолюбивые устремления, что вообще-то следовало бы делать всем женам; у них было пять сыновей и две дочери — очень приятная семья.

Кроме того, сэру Роберту доставляло удовольствие беседовать с принцем. Тут и не пахло той слегка покровительственной манерой, которая, как ему представлялось, сквозила в разговорах с лордом Мельбурном. Совет Штокмара оказался чрезвычайно полезным: политика была интересным делом — более того, теперь у него появилось хоть какое-то занятие.

С королевой он старался не заговаривать о сэре Роберте, поскольку она до небес превозносила лорда Мельбурна, считая его чуть не оракулом.

Альберт много думал о политической ситуации. Приближались выборы, и Пиль в качестве нового премьер-министра казался принцу отличной перспективой. Впрочем, то, что виделось столь желанным ему самому, могло быть последним, чего бы желала королева, и это его огорчало.

Альберт полагал, что ему следует попытаться как-то повлиять на нее, тонко внушить ей, что неприязнь к Пилю недостойна ее, и он решил предпринять эту попытку, когда они сидели рядом за чаем. Виктория получала удовольствие, сидя рядом с заварным чайником, «как обыкновенная домашняя хозяйка». Ей нравилось наливать чай «именно так, как вы любите, мой дорогой Альберт». Это просто замечательно, говорила она, что он усвоил английскую привычку пить чай. Ведь это признак цивилизованности.

Он улыбнулся, глядя на нее со своей стороны стола, и сказал:

— Вы выглядите усталой, моя дорогая. Вам нельзя так поздно ложиться по многу ночей подряд.

Ее тронула его заботливость, но ей было неприятно слышать о своем усталом виде, поскольку это напоминало ей совсем о другом. «Беременна она все-таки или нет?» Уверенности не было, но она считала, что, скорей всего да. Однако ей не хотелось, чтобы об этом постоянно напоминали; к тому же, своим замечанием он косвенно порицал ее за любовь к танцам, которые по ее настоянию устраиваются когда только возможно; и накануне она танцевала до двух часов. Сам Альберт во время танцев не находил себе места, и вид у него был такой, будто он вот-вот упадет и заснет. Ах, как бы ей хотелось, чтобы он не был по вечерам таким соней. Танцевать-то он мог хорошо, но она чувствовала, что делает он это с явной неохотой, что не могло не портить ей настроения.

Поэтому сейчас она испытывала легкое раздражение.

Ей кажется, сказала она, что лорд Мельбурн встревожен. Этот несносный Пиль для него как заноза в теле.

— Но, дорогая моя, он же лидер оппозиции. Вполне естественно, что они могут расходиться во мнениях.

— Тоже мне, лидер оппозиции! Надеюсь, он им и останется, хотя ему очень хотелось бы стать премьер-министром. Однажды он уже было решил, что он премьер, но я его быстро поставила на место. Мое правительство подало в отставку, потому что лорд Мельбурн был бессилен принимать законы с таким незначительным меньшинством, и тут этот несносный Пиль решил прийти на смену. Он явился ко мне и предложил сформировать новый кабинет. Он ужасно непривлекателен, а когда разговаривает, выделывает такие курбеты, точно он учитель танцев.

— У него прекрасная репутация.

— Что значит прекрасная репутация, Альберт? Что вы хотите этим сказать?

— Он сделал для страны столько хорошего.

— Кто это наговорил вам такой чепухи, Альберт?

— Чепухи? Вы это серьезно, любовь моя? Возьмите хотя бы английскую полицию, которой завидует весь мир. Чья это была идея? И кто ее осуществил?

— Ах, это!

— Ну же, любовь моя, будьте справедливой. Ответьте мне.

— Полиция действительно стала лучше.

— Разве не следует признать заслуги, когда они налицо?

— Отчего же? Я всегда готова похвалить, если похвала заслужена…

— В таком случае…

— Но никто не заставит меня полюбить вашего любезного учителя танцев.

Это уже был сигнал тревоги, но Альберт решил пропустить его мимо ушей. Она побаивалась будущего. Ей был неприятен этот разговор о политике. С Альбертом ей хотелось смеяться и говорить о всяких пустяках.

— А теперь, дорогой Альберт, — обратилась она к нему, — я хочу попросить вас помочь мне выбрать материал для нового халата.

— Что я охотно сделаю, — ответил Альберт, — но я очень хочу, чтобы вы отчетливо представляли себе, что происходит.

— Что я отчетливо себе представляла? Что вы имеете в виду? Что происходит в этой стране, Альберт, я знаю гораздо лучше, чем вы. Вы, верно, забываете, что мой премьер-министр бывает у меня каждый день. Мы с ним совещаемся. Так уж вышло, что я королева этой страны.

— Как государственный деятель лорд Мельбурн не сравнится с сэром Робертом Пилем.

Она в недоумении уставилась на него. Неужели она ослышалась? Он решительно бросал ей вызов. Он говорил о политике, когда ей этого вовсе не хотелось; он открыто хулил ее любимого премьер-министра лорда Мельбурна и расхваливал человека, которого она ненавидела, как никого другого.

Она задрожала от ярости. Пальцы ее сомкнулись на ручке стоящей перед ней чашки с чаем: она как раз собиралась сделать глоток, когда он затеял этот неприятный для нее разговор.

Она подняла чашку и выплеснула чай ему в лицо.

Реакция Альберта была удивительной.

Он встал из-за стола и бросил изумленной служанке, которая подошла к нему:

— Ну, что вы на это скажете? — Потом поклонился жене. — Я пойду переоденусь.

Он оставил ее за столом, разгневанной, но жалкой.

О Боже, что она натворила! И все из-за своего буйного характера. Но Альберту, право, не следовало бы так ее взвинчивать похвалами этому ужасному человеку. Как он мог восхищаться сэром Робертом Пилем, когда она его терпеть не могла? Но выплеснуть чашку чая в лицо ее любимому Альберту! Он сидел за столом, такой красивый, и тут этот чай, стекающий с его лица на костюм, — мысль об этом была ужасна. И он еще так спокойно все это воспринял. Другой бы на его месте взорвался от возмущения, а он лишь встал и пошел переодеваться.