— Сейчас чуть руки отогрею, — и он сунул руку за пазуху к горячему телу. — Во, замерзла, как ледяшка, ух, холодная! — Ленька вздрогнул, шея и лицо его покрылись гусиной кожей, белый пушок на щеках топорщился, нос посинел, но глаза по-прежнему сверкали бодро, плутовато бегали вправо-влево.

Мишка тоже стал греть руки, но тут же подумал, как бы это не повредило: ведь до этого он выигрывал…

— Давай по рублю? — предложил Ленька. — Скорей дело будет.

Мишка отрицательно покрутил головой.

— Ну, по полтиннику? В самом деле! Чего мы тут будем целый день возиться? Давай! — Ленька вытащил руку, подбросил пятак. — Пошла-а!

Первый полтинник Ленька выиграл. Затем выпала решка, и он, отсчитав деньги, предложил:

— Крути на рубль! Крути, не бойся!

Игра пошла крупная. Сердце у Мишки колотилось, и всякий раз, когда пятак был в воздухе, оно подступало к самому горлу, спирало дыхание. При удаче в руке сразу оказывалась куча денег, при неудаче они заметно убавлялись.

Когда стали играть по рублю, Ленька вмиг преобразился: он как-то подтянулся, весь собрался в комок и, прежде чем подбросить пятак, долго мял его в руке, беря поудобнее. После двух орлов, выпавших у Леньки подряд, у Мишки не осталось ни копейки мелочи. Но он этого не заметил и продолжал играть. И только, когда пришлось отдавать половину денег, предназначенных на керосин, Мишка спохватился. «Надо было бросить, когда перестало везти, остался бы при своих. А теперь? Отыграю свои и брошу…»

Но отыграть не удалось. Пятак, как заколдованный, работал на Леньку. «Неужели не верну?» — подумал Мишка. Перед глазами вставала мать, и у него холодела душа, першило в горле, руки дрожали, он не мог как следует подбросить пятак. Монета даже не вертелась в воздухе, летела плашмя и падала решкой. Ленька же стал строгим и никаких чур-чура не признавал.

Вскоре у Мишки остался последний рубль. Он крепко сжимал его в руке, словно от этого зависел выигрыш, и все время шептал: «Хоть бы отыграть свои, сразу б бросил, и больше никогда не играл бы… Честное слово, больше играть не буду, только бы свои вернуть… Хотя бы…» И, как во сне, он вдруг услышал:

— Орел! Гони денежки!

Мишка разжал кулак, и Ленька сгреб последний рубль.

— Что побледнел? Все, что ли? — равнодушно спросил он.

— Все, — проговорил Мишка.

Но Ленька не слышал голоса, он только увидел шевелящиеся губы своей жертвы.

«Что делать? — думал Мишка. — Что ему продать, чтобы отыграть деньги?»

— Ну все, так все. На нет и суда нет, — весело сказал Ленька, позванивая деньгами. — Ничего, подвезло сегодня! — и он собрался уходить.

— Постой! — схватил его Мишка за рукав. — Постой!

— Чего ты? — покосился Ленька, — Не отнять ли хочешь деньги?

— Нет.

— А взаймы я не даю.

— Нет… Постой… — твердил Мишка.

— А чего стоять? Ждать, пока ты заплачешь?

— Нет. Постой, я сейчас… Домой сбегаю.

— О-о! — закатил Ленька глаза под лоб и безнадежно махнул рукой. Потом он свистнул и сказал: — Три часа ждать! Мерзнуть из-за какого-то рубля?

— Я быстро, подожди.

— Ну, ладно. Имей в виду — долго ждать не буду.

Мишка пустился домой. Насти дома не оказалось, чему он очень обрадовался. Быстро достав ключ из-под кирпича в сарае, Мишка открыл дверь и принялся шарить в ящиках комода. Но ни в верхнем, куда мать клала мелкие деньги, ни в нижнем ящике под бельем, куда она прятала крупные, нигде ничего не было.

Мишка опустился на табуретку, не зная, что делать. «Продать рубашку?..» — подумал он, глядя на новую кремовую сорочку, которую мать ему купила к седьмому ноября. «Нет, надо найти деньги». Он увидел на гвозде материну жакетку, бросился к ней, вывернул все карманы — пусто.

Со стены на Мишку смотрели глаза отца.

Увеличенная фотография в рамочке висела над кроватью. Ласковые, немного грустные эти глаза всегда до боли трогали душу Мишки. Он часто плакал, когда мать рассказывала об отце.

Он взглянул на портрет отца и тут же вспомнил, что когда-то заметил, как мать прятала кое-что за рамку. Мишка быстро встал ногами на кровать и тронул фотографию. Сердце замерло, руки дрожали: из-за рамки упали деньги. Он схватил, развернул — оказалось, две десятки и пятерка. Мишка решил взять все (может быть, мать о них давно забыла), но потом передумал и взял только пять рублей. А когда дошел до порога, вернулся и достал еще десятирублевку — на всякий случай, про запас.

Ленька терпеливо дожидался, хотя, увидев Мишку, сказал:

— Долго же ты, я чуть не ушел.

Мишка ничего не ответил, достал пятирублевку, протянул ее Леньке.

— На всю? — обрадовался тот.

— Разменяй. «На всю»…

Мишке не повезло: он проиграл все деньги.

— Ну, готов? — спросил Ленька. — Тогда, друг, спеши, пока трамвай на повороте, — сказал он свою любимую, привезенную из города, поговорку.

— Ладно, ты не воображай, — проговорил Мишка и поплелся в сторону станции: он твердо решил домой не возвращаться.

Быстро наступала ночь, потянуло легким морозцем. Магазины и ларьки закрылись, над входами зажглись тусклые лампочки. И там, где еще совсем недавно шла напряженная игра между двумя мальчишками, легла густая темнота, которая спрятала под собой одиноко лежащий на земле, забытый Мишкой ржавый бидончик для керосина…

На вокзале, куда Мишка пришел, было пусто. Редкие пассажиры, ожидающие проходящих поездов, сидели на скамьях, положив ноги на чемоданы, дремали. В обычные дни здесь шумно, пригородные поезда увозят и привозят много людей. Но сегодня выходной, завод не работает, поэтому и народу совсем мало. Праздно шатающихся тоже не было — холодно.

Мишка не знал, куда приткнуться. В полупустом зале он почувствовал себя неловко, у всех на виду, и поторопился скорее уйти в темный угол и сесть там на скамейку.

Напротив сидели две женщины — одна молодая, другая — пожилая, уже почти совсем старушка, — разговаривали. Пожилая говорила громко, весело, хотела, чтобы ее все слышали — такая она была радостная.

— Зовет к себе в город жить! — кричала она. — А что я там не видела? Я ему так и отписала: «Ты, сынок, если после армии застрял в городе и тебе там любо, так и живи, других не сманивай. По мне, лучше если б ты домой возвернулся»… Так он просит — хоть в гости приехать. Вот — еду, посмотрю, как он там живет. Гостинцев напекла, везу, — кивнула она на свои узлы и покосилась на Мишку. Потом придвинула их ближе к себе, обняла.

«За вора принимает, — подумал Мишка. — Чудачка, что я — бандит, что ли?..» Но этим он себя не успокоил, а наоборот, ему стало одиноко и грустно. К тому же не он, а будто кто-то другой в ответ подумал: «Бандит не бандит, а вор настоящий: украл у матери деньги и проиграл. Теперь домой боишься идти…»

Мишка поежился. «Лучше б и не играл… Дурак, с кем связался, хотел Леньку Моряка обыграть!»

Из задумчивости его вывела все та же тетка с узлами.

— Ты чего уставился? — вдруг громко сказала она. — Чего тебе надо?

Мишка вздрогнул, сказал удивленно:

— Ничего мне не надо, что вы?

— «Ничего»! А сам так и шарит глазищами по узлам. Сразу видно, что за птица…

— Очень нужны мне ваши узлы, — пробормотал Мишка тихо, чтобы успокоить женщину и тем самым прекратить разговор. Но та не унималась.

— «Нужны»! А что же тебе тут надо?

— Поезда жду.

— Поезда? Он поезда ждет, скажите на милость! А я вот сейчас позову милиционера, так он живо!.. — она кричала во весь голос. Люди в дальних углах подняли головы, прислушивались. Мишка решил уйти и уже от двери бросил со злом:

— Раскудахталась!

— Ага, сказала позову милиционера, сразу как корова языком слизнула! Развелось их тут сколько! И милиция не смотрит.

Из другого конца зала до Мишки донесся голос:

— А родители? Куда они глядят? У него ж, наверное, есть мать. О чем она сейчас думает? Родители…