Яшка взял лист, повертел его, рассматривая. На одной стороне он был разлинован, а на другой в верхней половине — рисунок: наши солдаты бросают гранаты под фашистский танк. И надпись: «Смерть немецким захватчикам!» А чуть пониже — четыре линейки и одно под другим два слова: «Куда», «Кому».
— Напишешь, свернешь вот по этой линии, а этим клапанком заклеишь, — объяснил капитан.
Только теперь Яшка заметил, что верхний краешек листа смазан клеем, как у довоенных конвертов.
— Чем писать — у тебя есть?
Покрутил Яшка головой, и тогда капитан снова открыл полевую сумку, вытащил из маленького загашничка огрызок карандаша.
— Возьми. Можешь оставить себе на память. Химический, — предупредил он.
Поблагодарил Яшка капитана и отошел в сторонку. Извлек из мешка «Одиссею», стряхнул с нее хлебные крошки и не удержался — открыл первую страницу.
Все остальные в то время, избегнув погибели близкой,
Были уж дома, равно и войны избежавши и моря.
Только его, по жене и отчизне болевшего сердцем,
Нимфа — царица Калипсо, богиня в богинях, держала
В гроте глубоком…
Слова трудно связывались в предложения, туго смысл их доходил до Яшкиного сознания, но сразу понял он, что книжка интересная. «Видать, военная, приключенческая», — определил он и отвернул еще несколько страниц, прочитал:
Там очутились они, и погибели еле избегли
Люди, а все корабли о подводные камни разбиты
Были волнами. Другие же пять кораблей синеносых
К самому пригнаны были Египту…
Закрыл Яшка книжку, упрекнул себя: сколько носит, а ни разу не заглянул внутрь. Вот напишет письмо, пристроится где-нибудь и начнет читать.
Положил лист бумаги на обложку, приготовился писать, да задумался. С чего начать? Хотелось рассказать матери все подробно — и как в поезде ехал, и как полковника ранил бандеровец, и какая баня у старухи, где ночевал. И еще о той деревне, которую немцы сожгли. Пусть не думает, если наша Васильевка уцелела, то и везде так. Просто посчастливило нам. И еще написать ей о том, что сегодня спал он в бараке, а рядом молодая тетка и девочка, которая ей совсем не родная, а она взяла ее себе за дочку. И про мародера и про то, что Яшке никакие бандиты, никакие немцы не страшны: у него теперь завелся пистолет…
Много надо написать, а листок маленький. «Напишу покороче, о самом главном». И вывел на верхней строчке:
«Здравствуй, мама!»
И как написал эти два слова, дело пошло живее:
«Пишу аж из Ковеля. Госпиталя пока не нашел, его куда-то перегнали на другое место. Обо мне не беспокойся. Найду братушку, так и приеду».
Ну вот, все описал, а места вон сколько осталось. Что бы еще такое написать? И Яшка приписал:
«Бумагу мне дал один капитан, и карандаш тоже он дал. А люди кругом…»
Карандаш дрогнул, и Яшка повел глазами, словно забыл, о чем хотел сообщить. Вспомнилась тетка, которая не пустила его переночевать, поморщился, махнул рукой и решительно дописал:
«..хорошие.
До свиданья. Я. И. Воробьев».
Перечитал, остался доволен. Провел языком по шершавому краешку бумаги, заклеил и пошел искать почтовый ящик. Опустил письмо и будто только что встретился с матерью, поговорил с ней и теперь с новыми силами отправился на поиски брата.
Почти рядом с почтовым ящиком наткнулся Яшка на дверь с табличкой «Военный комендант». К его удивлению, дверь поминутно открывалась: несмотря на ранний час, комендант работал. Яшка прошмыгнул в дверь и сразу определил, кто комендант: майор, который без головного убора. Он стоял и что-то говорил подполковнику. К нему ждали своей очереди несколько офицеров. Яшка решил: когда все закончат свои дела и уйдут, вот тогда-то он и спросит о госпитале. Но получилось совсем не так, как он распланировал. Майор сразу заметил Яшку и время от времени поглядывал на него. А потом громко спросил:
— Это чей мальчик?
Все обернулись к Яшке и стали его рассматривать.
— Я ничей… — проговорил Яшка.
— А зачем ты здесь?
— Госпиталь мне нужен… — Яшка быстро назвал номер полевой почты, что значилась на конверте. — Там брат мой.
— Не знаю, — сказал майор. — Не знаю. Давай гуляй, мальчик. Нечего тебе здесь делать.
Яшка растерянно моргал, не решался уйти ни с чем.
— Гуляй, мальчик, гуляй, — повторил майор. — В городской комендатуре справься насчет госпиталя.
Вышел Яшка рассерженный на майора и на себя: казалось ему — поступил он в чем-то не так, как надо бы, не принял майор его всерьез и потому выпроводил «гулять». Но, немного успокоившись, вспомнил, что кое-что майор все-таки ему сказал — надо идти в городскую комендатуру.
В городскую так в городскую. Подался Яшка в город. Идет, смотрит на уцелевшие здания, читает старые и новые, написанные наспех вывески. Нигде нет комендатуры. Попробовал спросить у прохожих — не знают. Милицию показали, а где комендант — понятия не имеют. В милицию идти Яшка почему-то побоялся. Какая-то робость всегда одолевает его при встрече с милиционером. Это с тех пор, как воровали они с ребятами яблоки у деда Сафрона и арбузы на колхозном поле. Их все тогда стращали милицией…
Целый день бродил Яшка по городу, искал уже не комендатуру, а госпиталь. Не нашел. Присел на скамейку в больничном садике, доел остатки консервов, банку забросил в кусты. Вещмешок сразу отощал. Удивился Яшка, как быстро тают продукты. Пока его кормили добрые люди, казалось, сумка никогда не опустеет, и о еде он не беспокоился. Но вот прошло два дня, и все быстро подобралось. Однако для беспокойства пока не было причин: у него еще лежат под подкладкой нетронутыми денежки, собранные матерью ему на дорогу.
Вечером Яшка вернулся в барак, думал рассказать знакомой женщине о своих неудачах, но ее уже не было. Не было и старухи и того мужчины, который накануне отчитал ее за санпропускник. Кругом сидели и лежали уже другие люди. Яшкино место было тоже занято.
«ПАВЕЛ БРУЛЛЕ»
Третий день живет Яшка в городе, третий день шатается по улицам и окраинам — ищет госпиталь. Нет нигде такого, и никто не знает, был ли он здесь. В комендатуре, которую Яшка все-таки разыскал, тоже ничего определенного не могли сказать. Разговор там был короткий: нет — и все. Не поверил Яшка, думал, отмахнулись от него, рыскал сям по госпиталям, заводил разговоры с ранеными — ничего не добился.
Вещмешок совсем опустел. Лежали в нем только книга да в черной кобуре пистолет. И носил теперь Яшка свой мешок не через плечо, а под мышкой. От неудачи и голода хотелось завыть, да пользы от этого никакой. Что делать дальше — не знает. Возвращаться домой ни с чем не хочется…
Поплелся на рынок. «Куплю хлеба, наемся, а там видно будет — то ли домой, то ли еще куда…» — решил он.
Рынок встретил Яшку оглушительным гамом пестрой толпы. На развалинах дома, на куче битого кирпича толпились люди, заглядывали друг через дружку, высматривали что-то интересное. Одни тут же отходили, а другие прилипали надолго. Слышались выкрики, смех. Направился Яшка в самую гущу и увидел фанерный ящик, на котором сидел краснолицый парень в вылинявшей гимнастерке, заправленной в военные брюки. Культя левой ноги, закрытая подвернутой штаниной, торчала в сторону. Тут же, прислоненные к здоровой ноге, стояли два костыля.
— Давай навались, у кого деньги завелись! — прокричал парень и бросил на ящик колоду карт. — Кто смел — тот два съел! Трус в карты не играет! Красные выигрывают, черные проигрывают! Ну, кто?
Парень обвел глазами собравшихся.
— Кто желает счастья испытать, пр-рашу к нашему шалашу!
Из толпы пробрался одноглазый мужичонка, тоненьким голоском пропищал:
