В художественной среде встречаются талантливые и, быть может, самые благородные люди. Одновременно художественная среда самая гнусная, так как две трети ее — бездарные, неудачливые, претенциозные и обиженные судьбой графоманы. Несостоявшиеся художники и поэты ужасны: они претендовали на общечеловеческое внимание к их голосу, а на их писк не оглянулся даже сосед. Жажда славы гложет изнутри и разрушает. Сальеризм и смертельная ненависть ко всему, что выше посредственности, — удел этих авторов и суть их мировоззрения. Из неудавшихся художников рождаются диктаторы.

Муссолини был несостоявшимся поэтом и актером.

Гитлер — несостоявшимся живописцем.

Сталин и Мао Цзэдун начинали свою жизнь с попыток стихотворчества, и только абсолютная власть, к которой они прорвались, сделала их стихи предметом интереса сначала льстецов, а потом и современников.

Фельетонист «Правды» Г. Рыклин рассказывал:

«В начале 30-х годов состоялась встреча журналистов со Сталиным и другими руководителями партии и правительства. В конце ее мы сфотографировались. На фото я стоял рядом с вождем. Шли годы, и шли аресты. Хранить фотографии врагов народа было опасно. И я начал резать: вожди и журналисты постепенно исчезали с фото. В конце концов остались только я и Сталин. После XX съезда я отрезал Сталина и остался один».

Академик Шалва Нуцубидзе был человеком большой культуры. В начале 1930-х годов его упрекали в том, что он не освоил философские труды Сталина и все еще не перешел на платформу марксизма. Нуцубидзе отвечал: «Даже на вокзале только человек без багажа может легко и быстро перейти с одной платформы на другую. У меня же есть научный багаж».

Если не жертвовать здравым смыслом, ничего нельзя познать в алогичной истории мира. Кто не понимает прошлого, тот обречен на его повторение.

В начале 1930-х годов Луначарским был написан ряд статей, направленных против германского фашизма, — «Бесы», «Господин Блюм взволнован». Перед этим он выступает в подготовительном комитете будущей конференции по разоружению с предложениями, направленными на предотвращение новой мировой войны. Он участвует в написании введения к конвенции о разоружении и вносит важную поправку к статье первой главы первой конвенции, предлагая вставить в нее постановление об ограничении и сокращении обученных резервов. Луначарский указывает, что советская делегация настаивает на чрезвычайной серьезности этого вопроса. Аргументируя свое предложение, он подчеркивает, что отсутствие в конвенции указаний на меры по сокращению обученных резервов лишает конвенцию всякого значения. «Советская делегация считает важным, — подчеркивал Луначарский, — не столько формальное сокращение численности людей под ружьем, сколько действительные меры, способные затруднить подготовку к войне и сократить размеры разрушительных сил, которые могут быть брошены на поля сражений. Иначе говоря, советская делегация полагает, что наибольшую важность представляет общая сумма вооруженных сил каждого государства, которые оно сможет бросить в войну. В случае окончательного отказа от каких-либо мер к сокращению обученных резервов конвенция о разоружении приобретет еще более пустой характер, что и предопределит отношение к ней советской делегации».

Борьба Луначарского против войны и против фашизма была чрезвычайно важна для «текущего момента», для складывавшейся исторической ситуации. Мысли, высказывавшиеся им по этим проблемам, надолго сохранили свое значение и оказались актуальными и через десять лет после смерти Луначарского, и через сорок лет, и сегодня. В антифашистской книге «Второстепенный враг» А. Дюков пишет о Втором Великом съезде ОУН, состоявшемся в оккупированном фашистами Кракове. Участники съезда так самоосознавали себя и свои задачи: «Организация Украинских Националистов борется с жидами как с опорой московско-большевистского режима, объясняя одновременно народным массам, что Москва — это главный враг». Поляки и сочувствующие советской власти украинцы уничтожались боевиками ОУН и УПА наряду с евреями, массовое уничтожение «чужинцев» и «предателей» — одна из главных характеристик крайнего и радикального национализма. Его сторонники раздают нелестные характеристики деятелям истории и культуры: «культурный идиот» Луначарский, просто «идиот» — Альенде, «кретин Мао Цзэдун», «несчастный кретин» Эйзенштейн, «урод» Сукарно — президент Индонезии.

Илья Смирнов убедительно утверждает некорректность отождествления сталинизма и гитлеризма: «Преступления Сталина проистекают из глубокого извращения идей, которые являлись разумными и справедливыми. В нацизме же с самого начала портить и извращать было нечего. В нем не содержалось ничего такого, чем культурный человек середины XX столетия мог искренне обмануться. Но в России 90-х годов коммунизм оказался не просто равноценен нацизму. Официальные идеологи пришли к выводу, что коммунизм хуже. Крайняя демонизация советской эпохи была необходима им для самооправдания». Выполнялась стратегическая идеологическая задача оправдания развала СССР и замены во многих случаях приватизации «прихватизацией» общественной собственности.

Луначарский поехал в Берлин лечить глаза, но лечение не помогло.

В Берлине Луначарский постарался посмотреть спектакли, встретиться с интересовавшими его людьми. Его жизнь всегда была богата ярким и интересным общением. Он встречался почти со всеми выдающимися людьми, историческими деятелями, великими учеными и художниками первой трети XX века.

Нынче Луначарскому предстояла встреча с великим физиком Эйнштейном. Берлин. Габерландштрассе. Красивая дама с густыми седыми волосами пригласила Луначарского пройти в маленькую комнату, заставленную тяжелой мебелью. Эта была фрау Эльза Эйнштейн — женщина, которая каждую минуту жизни отдавала своему знаменитому мужу и которая постоянно была обеспокоена защитой его от житейских неурядиц, бытовых забот и всего, что способно отвлекать от любимого дела. Фрау Эльза, видимо, относясь к мужу как к взрослому ребенку, сделала ему замечание:

— Альберт, ты же сам назначил встречу на пять часов и не должен был начинать работу.

— Да, да, извини. Извините, господин Луначарский. Рассеян…

Навстречу Луначарскому поднялся высокий человек с бледным лицом, изборожденным морщинками. Одет он был в поношенную кожаную куртку, из-под которой виднелся серый свитер из английской шерсти.

Европейская пресса включила Луначарского в число ста наиболее знаменитых европейцев. Однако живущий совершенно несветской и несуетной жизнью ученый вряд ли знал треть этих знаменитостей, но с Луначарским был знаком еще с 1926 года.

— Приветствую вас в моем доме. На каком языке вы предпочитаете общаться? — спросил Эйнштейн по-немецки.

— Добрый день. Я полагаю, что нам удобнее всего будет говорить по-немецки.

Эйнштейн пригласил Луначарского в кабинет и усадил в глубокое мягкое кресло, сам же извинился и попросил разрешения ходить по кабинету Он объяснил, что так для него привычнее и удобнее разговаривать.

— Я уже встречался здесь, в Берлине, с одним русским министром — это был господин Чичерин. Он мне много рассказывал о вашей революции и социализме. Вы второй русский министр, с которым я знакомлюсь. Говорят, вы, русские, очень много работаете. Сколько часов в день вы, например, отдаете делам?

— Все время, кроме, в среднем, пяти часов сна и в общей сложности часа, уходящего на умывание, одевание, завтрак, обед, ужин…

— Восемнадцать часов! Это много! Я не могу так долго работать. Больше трех-четырех часов в день у меня не получается. Я не трудолюбивый человек.

— А сколько времени у вас уходит непосредственно на то, чтобы писать?

Эйнштейн отшутился:

— О, сколько-нибудь значительные мысли приходят ко мне так редко, что я их запоминаю. Я почти не пишу. Разве что письма…