Когда она снова открылась, Палин поволок его через фойе к выходу, затем по пустому двору на стоянку, где находился его голубой седан. Щелкнула кнопка пульта, и крышка багажника автоматически подскочила. Тогда рыцарь убрал нож, швырнул Билли внутрь и захлопнул крышку.

Билли шлепнулся лицом вниз в ледяную черноту, ударившись головой. Извиваясь всем телом, он смог перевернуться на спину, но, когда он попытался вдохнуть, в нос ему ударил препротивный запах. В темноте раздался насмешливый голос черного рыцаря:

— Не вздумай баловаться с огнем, малыш! Там стоят четыре пластиковые канистры бензина, если ты не понял.

Пока доктор Коннер устраивал Деррика в центре его цилиндра, Эшли заняла свое место за панелью управления. Деррик стоял, улыбаясь, и ждал, когда колпак опустится, а Эшли поймала себя на том, что загляделась на него. Он обладал удивительным мужеством, достойным восхищения.

Доктор Коннер шагнул к цилиндру, где было меньше приборов и дисплеев, чем на главной панели. Он щелкнул тумблером, повернул два диска до упора и поспешил к стенному сейфу.

Эшли надела наушники и сказала в микрофон:

— Деррик, ты меня слышишь?

— Да. — Деррик улыбнулся еще шире.

— Бонни? Ты меня слышишь?

Бонни кивнула. Она стояла наполовину прикрыв веки и вздернув подбородок.

— Ответь мне, Бонни. Я хочу убедиться, что звук проходит в обоих направлениях.

— Да, — мягко откликнулась Бонни. — Я слышу тебя хорошо.

— Отлично. Ну, Деррик все уже знает, так что я рассказываю для тебя, Бонни. Хотя вчера я тебе все подробно объяснила, никогда не помешает повторить. — Она подвинула бегунок на два деления вверх, и основания цилиндров низко загудели. — Эта вибрация происходит от индуктора нашей энергетической системы. По-настоящему все начнется, когда док поместит кэндлстон на пьедестал.

Эшли медленно повернула маленький диск в левом верхнем углу панели.

— Я приглушаю свет.

Доктор Коннер, мягко шагая в сумраке огромной пещеры, приблизился к пьедесталу и открыл ящик.

— Бонни, — продолжала Эшли, сияя улыбкой, — твой отец несет твою мать на пьедестал. Ты готова к встрече с ней?

Губы Бонни округлились в слабой улыбке, и она подняла вверх большие пальцы обеих рук.

Пальцы Эшли выбили барабанную дробь на панели. Такая уверенность Бонни перед лицом неизвестного нервировала и тревожила ее. Но надо делать свое дело. Девин или не Девин, она не допустит, чтобы Бонни очутилась в ловушке. Она вытащит ее назад во что бы то ни стало.

Эшли подняла щит на задней стенке, чтобы свет не попадал на дисплей, но поверх щита она все равно могла видеть и контролировать цилиндры. Когда доктор Коннер поместил кэндлстон на пьедестал, Бонни надела на голову капюшон и ее губы зашевелились. Эшли стала напряженно вслушиваться. Тихие, словно шелест, слова достигали ее слуха подобно мелодичному голосу, поющему в далекой стране.

— «Господь — пастырь мой. Не будет у меня нужды ни в чем».

Эшли прибавила громкости в наушниках и уставилась на безмятежную фигуру в стеклянном цилиндре.

— «На пастбищах травянистых Он укладывает меня, на воды тихие приводит меня».

Эшли не хотела ее прерывать. Слова ложились ей на сердце как божественная ария, трогательный дар духа, но она знала, что дело не ждет. Дрожащими пальцами она подтянула еще один бегунок.

— Э-э-э… Бонни, — с запинкой проговорила она, — время пришло. Я включаю луч.

— «Душу мою оживляет, ведет меня путями справедливости ради имени Своего».

Эшли смахнула слезу.

— Пять… пять секунд, Бонни. Ты увидишь вспышку… хватай руку Деррика, когда он доберется до тебя.

— «Даже если иду долиной тьмы — не устрашусь зла, ибо Ты со мной, посох Твой и опора Твоя — они успокоят меня».

Яркий взрыв света поглотил нижнюю часть тела Бонни. Капюшон соскочил с ее головы, когда искры поднялись выше, охватывая все тело, пока, наконец, ее сияющее лицо не исчезло, утонув в ослепительном сиянии.

Бонни услышала ласковый голос Деррика:

— Возьми мою руку, Бонни.

Но она не видела никакой руки. Она видела только вспышки света и чувствовала, что ее куда-то тянет. Потом она ощутила, как эта рука берет ее за руку, и она странным образом смогла крепко за нее уцепиться. Будто из звездного далека, она услышала другой голос, шипящий и искаженный, среди хаоса жутких гудящих звуков:

— Есть сцепление. Она входит.

Бонни почувствовала, что ее тело безболезненно растягивается, как катушка ниток, упавшая в световую стремнину, что несется в глубокий темный каньон. Пока она падала, звуки снаружи становились тише, замирали вдали. Хотя, вопреки своим ожиданиям, она не ощущала перегрузок, она чувствовала только скорость и быстрое наступление сумерек в этом странном новом мире.

Потом вдруг она ударилась о толстую, но гибкую и мягкую мембрану и просочилась сквозь нее, точно сквозь некое черное желе. Световая река исчезла, натолкнувшись на эту преграду и свернув неизвестно куда уже без нее. Наконец, она очутилась в каком-то совершенно черном месте — просто выбралась из мембраны и поплыла среди полной черноты.

Сверху ее продолжал тянуть Деррик — ее связь с внешним миром. Ее не оставляло смутное чувство, что она держится за него, хотя у нее больше не было рук. Все чувства изменились — зрение, слух, обоняние и даже ощущение самой себя сообщалось ей через новые импульсы — скорее духовные, чем земные, как будто она перешла из одной жизни в другую. Однако здесь был не рай. Здесь она тяготилась, задыхалась, будто под тяжким бременем неминуемой беды, будто смотрела, как умирает ее лучший друг.

Пытаясь сориентироваться, она озирала свои темные окрестности. Она видела себя, трепещущее и мигающее пятно света, однако по какой-то причине ее тело — если это можно было назвать телом — нисколько не действовало на окружающую ее непроницаемую черноту. Она совсем не проводила свет и не освещалась. Но это было не важно. Наверняка смотреть тут было нечего.

Взглянув вверх, она заметила тонкую дорожку света — слабую и прерывистую, — растянувшуюся в пустоте связь с Дерриком. Но ничего другого не было — ни звуков, ни других ярких пятен. Она знала, что ее мама должна появиться в виде такой же массы света, но, может быть, ее надо искать? Об этом она забыла спросить у Эшли. У нее не было карты, чтобы найти дорогу, и, поскольку времени тоже не было, она не могла просто сидеть и ждать.

Придумать способ передвижения было совсем непросто. Не было ни земли, ни стен, не было никакой опоры, чтобы хоть как-то оттолкнуться своим новым телом. В полной темноте нельзя было даже определить, движется она или стоит. Она решила, что если «дернет» за руку Деррика, то его тяга возрастет, и она куда-нибудь да передвинется.

Движение оказалось скорее актом воли, чем результатом напряжения мышц. Толкая свое мерцающее тело, она словно сопротивлялась темноте перед собой. Черное пространство раскололось надвое и ринулось назад, когда она устремила свое сознание в его пустоты, рыща в них, словно луч маяка в тумане.

Несколько мгновений спустя она что-то почувствовала, другой свет, слабый проблеск, но он определенно был. Привыкнув к своему новому способу передвижения, она сообразила, как убыстряться и поворачивать, двигаясь к своей цели. По мере их сближения другое пятно увеличивалось, тоже двигаясь навстречу.

Неужели это наконец-то мама? Бонни не могла больше ждать. Еще несколько секунд — и они будут вместе. Она почувствовала, как ее собственное тело разгорелось и стремительно запульсировало. Второе пятно разрослось, засверкало, засияло, засветилось от радости. Оно приняло форму — форму человеческого тела, сначала без выраженных черт, но явно женского. И чем ближе, тем женская фигура проступала яснее, с каждым шагом виделась четче — сияющий торс, длинные руки и ноги, и, наконец, она увидела милое нежное мамино лицо. Бонни чувствовала ее зов — не голос, а поток возбужденных и восторженных мыслей, взывающих к ней: «Бонни! Наконец-то ты здесь!»