— Не слишком ли уныло, Томас?

Знать обычно одевалась в более яркие одежды.

— Мне кажется, уныние сегодня предпочтительнее жизнерадостности, милорд.

— Томас… — гаркнул он, но тут же скривился от боли.

— Вы должны иметь спокойный и достойный вид. — Томас поджал губы и кивнул. — Да, вид кающегося грешника лучше всего.

— Хватит, Томас.

Он не думал, что неодобрение Томаса вызвано только пьянством, но не мог понять, как Томас узнал о дальнейшем его поведении. Потом вспомнил о служанке, метнувшейся из спальни Кэтрин.

Он поднял руки, дожидаясь, пока Томас закрепит на его бедрах богато украшенный камнями пояс. Так что, в конце концов, в его наряде присутствовало некоторое изящество.

— Где она?

Спрашивать об этом Томаса было мучительно для его гордости, но чем скорее он найдет Кэтрин и попытается исправить содеянное, тем лучше.

— Кто, милорд?

— Ты хорошо знаешь кто. — Уильям стиснул зубы, отчего болезненный стук в голове усилился. — Моя жена. Где она?

— Я не знаю, сэр, — отвечал Томас с раздражающим спокойствием. — Она, разумеется, не сообщила мне.

— Принеси мои башмаки, чтобы я мог пойти ее отыскать, — сказал Уильям, готовый задушить слугу.

— Вам понадобятся эти, — сказал Томас, подавая ему высокие сапоги для верховой езды.

— Как! Она уехала из замка? — спросил Уильям. — Я думал, ты не знаешь, где она.

— Я и не знаю, — отвечал Томас, помогая Уильяму натянуть сапоги. — Но я слышал, как она ночью уезжала верхом.

— Что? — вскричал Уильям. — Когда это было?

— Я так понял, что она уехала вскоре после того, как вы отправились спать, милорд.

В голосе Томаса слышалось много недосказанного. Уильям притянул слугу за тунику к своему носу.

— Куда она отправилась?

Томас остался невозмутим.

— Полагаю, надо спросить у экономки.

Потом, как если бы вспомнил, добавил:

— Я слышал, что леди сопровождал Джейкоб.

— Кто еще с ней был?

— Никого, только Джейми.

Помоги ему Бог, она уехала ночью в сопровождении одного лишь старого слуги. Это совершенное безумие. Он бросился вниз, чтобы отыскать Элис. Только ли его поведение заставило Кэтрин бежать, или она планировала улизнуть, чтобы присоединиться к своему любовнику?

Он должен найти ее и вернуть, будь то принц или не принц.

Элис нашлась на кухне, она говорила с поваром.

— Быстро, — приказал он, указывая на дверь.

Обменявшись взглядами с поваром, она вышла вслед за Уильямом.

— Элис, если тебе дорога жизнь, ты скажешь мне, где она встречается с принцем Гарри.

— С принцем Гарри? — Элис свела брови. — О чем это вы, милорд?

— Я знаю, она бежала, чтобы встретиться с ним. — Он был так зол, что готов был вытрясти из служанки душу, только вряд ли это дало бы результат. — Где они?

— Ей нет дела до принца, мятежников и всего такого. — Это прозвучало так, словно он обвинял Кэтрин в неучтивости, а не в измене. — Нет, она ищет спасения в другом месте.

Спасения.

Он угрожал и упрашивал. И только когда он дал Элис нерушимое обещание не причинить Кэтрин вреда, она наконец сказала, куда делась его жена. Когда он услышал это, кровь отхлынула от его лица.

Боже, он загнал свою жену в монастырь.

Когда они в середине ночи забарабанили в ворота аббатства, аббатиса Толкотт не стала задавать вопросов, а спокойно распорядилась приготовить гостевую комнату. Утром она терпеливо ждала, пока закончится завтрак, а после завтрака отослала Джейми с молоденькой послушницей кормить животных. Один взгляд аббатисы — и Джейкоб вышел.

Кэтрин сидела напротив аббатисы в ее личной комнате. Было ясно, что старшая женщина не хочет откладывать разговор. Аббатиса налила им обеим подслащенного вина и молча ждала от Кэтрин объяснений. Молчание становилось все тягостнее.

Аббатиса Толкотт была близкой подругой матери Кэтрин. Как и мать Кэтрин, она происходила из состоятельного семейства и вышла замуж в другое состоятельное семейство. После смерти мужа, оставившего ее без детей, она заявила о своем намерении уйти в монастырь и вести спокойную жизнь монахини. Свое намерение она подкрепила тем, что пожертвовала церкви значительную часть имущества. Именно этот дар позволил ей стать во главе процветающего аббатства, расположенного в пограничной полосе между Уэльсом и Англией.

Подробно изложив события последних двух недель, Кэтрин рассказала ей, что пьяный Фицалан набросился на нее прошлой ночью.

— Так что вы видите, — закончила Кэтрин, выставив вперед подбородок, — у меня не было другого выхода, оставалось только бежать.

Если она ожидала сочувственных слов, то ей пришлось разочароваться.

— Позвольте мне по-своему изложить то, что вы мне рассказали, Мэри Кэтрин, — сказала аббатиса, строго глядя на Кэтрин. — Этот Фицалан согласился жениться на вас, чтобы спасти вас от тюрьмы — или худшего. Он знал о вас очень мало, разве только то, что вы следили за вашим первым мужем и помогли его уничтожить.

Аббатиса поджала губы и потрогала щеку указательным пальцем:

— Он или смелый человек, или глупец. Король пожаловал ваши земли Фицалану без условия, что он женится на вас, — продолжала аббатиса. — Насколько я поняла, Фицалан ничего не выигрывал от этой женитьбы, если не считать чести спасти невинную женщину — или предположительно невинную женщину — от Тауэра.

Аббатиса сделала глоток вина.

— Рыцарский жест, скажу я вам. И все, что ему было нужно от вас, — это разделить с ним постель и дать ему наследника — то, что любая жена обязана дать своему мужу.

По мнению аббатисы, ее поступок нельзя было оправдать, а Кэтрин знала, что это не так.

— Но, миледи… — начала она и умолкла, когда аббатиса подняла руку, требуя замолчать.

— Вы подписали брачный контракт и все же отказывали мужу в близости. Вы не девочка, моя дорогая. Когда вы не пожелали добровольно выполнять ваши обязанности, он был вправе действовать силой. Вместо этого он был добр и терпелив сверх всяких ожиданий.

На этот раз Кэтрин не удержалась и прервала аббатису, чтобы себя защитить:

— Но когда он явился ко мне прошлой ночью, он был пьян до бесчувствия!

Аббатиса подняла бровь:

— Не много нашлось бы новобрачных, которые ждали бы так долго и не напились.

Кэтрин опустила глаза на свои руки, комкавшие юбку.

— Когда он заявился ко мне в таком виде, я сразу вспомнила Рейберна.

Она оставила в покое свою юбку и подняла голову, встретившись глазами с аббатисой.

— Я не смогу жить как прежде. Не смогу. Я приехала, чтобы просить вашего позволения постричься в монахини и остаться здесь.

Аббатиса похлопала ее по колену. Подобрев голосом, она спросила:

— Фицалан был жесток с вами, моя дорогая?

Кэтрин покачала головой.

— Но я боялась, что будет.

Аббатиса вздохнула.

— Мэри Кэтрин, вы не можете наказывать Фицалана за грехи вашего первого мужа.

И еле слышно добавила:

— Да накажет его Господь. Вы понимаете, что Фицалан для вас сделал? — продолжала нажимать аббатиса. — Что стало бы с вашим мальчиком, если бы вы оказались в Тауэре?

— И что же? — спросила Кэтрин.

— Джейми у вас забрали бы. Так как у вас нет близких родственников по мужской линии, его отдали бы на попечение людей, которых он не знает, людей, для которых забота о сыне предателя была бы тяжким бременем.

Кэтрин не хотела этого слышать.

— Фицалан мог бы отослать вашего сына прочь. Вместо этого, как вы сказали, он был очень добр к вашему мальчику. — Аббатиса произнесла это тоном крайнего недовольства. — Если вы не считаете это величайшим даром, вы просто безрассудны. Вы знаете, что вам следует делать, — заключила аббатиса. Это не был вопрос. — Возвращайтесь к вашему мужу, просите прощения и выполняйте обеты, данные перед лицом нашего Господа.

Аббатиса налила в бокалы еще вина и дала Кэтрин время подумать над своими словами. Когда церковный колокол оповестил о начале службы третьего часа,[1] Кэтрин подумала, что разговор окончен. Но аббатиса не отпустила ее.