— Скорее я сама тебя убью.

Такими фразами не бросаются, особенно в разговоре с друзьями. Тем более с друзьями, которые ради тебя расследуют убийство. Но Трисия говорила не просто так. Она была в ярости. А еще испуганной, усталой и измотанной, но главное — разъяренной. Меня беспокоило одно: чтобы наша беседа не превратилась в шоу для моих коллег по «Цайтгайсту».

Я много работаю дома, и в редакции у меня нет своего кабинета. Есть только стол в вольере — большой открытой центральной части нашего офиса на Лексингтон-авеню, где ютятся ассистенты и младшие сотрудники. Начальство в своих кабинетах любуется панорамой города, а мы сидим за дешевыми столами и видим начальство через приоткрытые двери. Так проявляется кастовая система в американском бизнесе.

Вообще-то я совсем не против работы в вольере, поближе к еде и сплетням, вот только на моем столе вечно валяются чужие вещи. Понимаю, в переполненном учреждении всегда велик соблазн заполнить любое свободное пространство, так что жалуюсь, только если натыкаюсь на что-нибудь вонючее, непристойное или мерзкое. Тогда я требую, чтобы это убрали. Впрочем, когда я нахожу что-то съедобное, особенно шоколад, то рассматриваю его как справедливое вознаграждение.

Кэссиди настояла на том, чтобы проводить меня до работы — благородный жест, слегка подмоченный тем обстоятельством, что у нее была назначена встреча двумя домами дальше. Она усадила меня за стол, точно мать, которая привела ребенка в детский садик, хотя я уверяла ее, что вряд ли Вероника вздумает убивать меня в густонаселенном вольере. Сочтя мои доводы неубедительными, она почти швырнула меня на стул, пообещала позвонить через несколько часов, чтобы обсудить «безопасный пункт» для ланча, и отбыла, буквально сияя от сознания собственной значимости.

А всего через несколько секунд передо мной возникла Трисия, бледная и хрупкая. И разгневанная. Мобильный я отключила, опасаясь новых угроз. Увы, когда Кайл забирал мой автоответчик, мне и в голову не пришло, что позвонить может и друг. Не добившись ответа, он бог знает что подумает. Что и произошло с Трисией.

А я еще подлила масла в огонь. Это мне очень хорошо удается.

— Я не подумала, что ты станешь волноваться, ведь я не говорила тебе, что меня угрожают убить.

— Угрожают убить? — повторила она так громко и взволнованно, что мои коллеги все как один привстали и обернулись, словно тушканчики, учуявшие принесенный ветром запах хищника.

Я постаралась убедительно рассмеяться, будто Трисия рассказала мне уморительный анекдот.

— Этого я еще не слышала, — сказала я нарочито громко, одной рукой отмахиваясь от коллег, а другой подталкивая Трисию к стулу. Когда мы сели друг против друга, я продолжала улыбаться, но уже не смеялась. — Сообщение у меня на автоответчике. Не хочу говорить об этом при сотрудниках.

Трисия напряглась:

— Думаешь, это кто-то из них?

Я нерешительно помотала головой:

— Нет. Но здесь пока никто ничего не знает, и я бы предпочла, чтобы и не узнал.

— Тогда тебе лучше пойти со мной, потому что нам надо поговорить. — Трисия поднялась с безупречно вежливой улыбкой, предназначенной тем, кто до сих пор тянул шею, пытаясь понять, чем мы там занимаемся.

— Я только заскочу к редактору — и идем, — сказала я.

— Только не увлекайся обсуждением проблем одиноких сердец. Наш разговор важнее.

— Это моя работа.

Трисия прошептала мне на ухо:

— Кто-то хочет убить тебя за то, что ты советуешь читателям быть честными и откровенными в сердечных делах?

— Нет. Не думаю.

— Тогда наш разговор важнее.

— Поняла. — Миновав три ряда своих коллег, поспешивших сделать вид, будто они поглощены работой, я предстала перед Женевьевой Холберт, привратницей у логова зверя. То есть личным ассистентом главного редактора. Женевьева — невероятно дерзкая молодая особа, которая, похоже, принимает по утрам сильнодействующие препараты, если не что-нибудь похуже. Она — миловидная натуральная блондинка, носит застегнутые на все пуговицы жакеты от Энн Тейлор и Талбота, но у нее не улыбка, а звериный оскал и монотонный писклявый голос.

— Доброе утро, Жен. Она у себя? — спросила я громко, чтобы удовлетворить всеобщее любопытство.

— Угу. — Женевьева сняла руки с клавиатуры и положила их на стол, показывая, что она вся внимание.

— К ней можно?

— Не-а. — Женевьева ткнула ногтем с французским маникюром в огонек на телефоне, означающий, что Эйлин с кем-то разговаривает.

Отлично.

— Ладно. Передай ей, что я приходила, но отправилась за информацией.

— Угу.

Выполнив свой долг, я вернулась к своему столу.

— За информацией? — шепотом переспросила Трисия. — Она на это клюнет?

Я кивнула, не желая вдаваться в подробности. Мы с Трисией подхватили сумки и двинулись к лифтам.

Но слишком поздно.

— Молли Форрестер, что происходит? — раздался пронзительный голос, но на этот раз тушканчики попрятали головы. Узнав рык хищника, они предпочли убраться с его пути.

Ко мне подошла Эйлин с пачкой бумаг в руке. Говоря «подошла», я имею в виду направление ее шагов, а не их длину: Эйлин — миниатюрная женщина и ходит так, как я семеню. Я хотела было удариться в бега, но, вспомнив, что раньше сядешь — раньше выйдешь, осталась на месте.

Я лихорадочно припоминала последние письма в своей колонке, пытаясь сообразить, чем навлекла на себя гнев Эйлин. Письмо от женщины, подарившей своему бойфренду на день рождения набор клюшек для гольфа, которая просила совета, как намекнуть ему, что это подарок еще и на Рождество? Или от той, что хочет заказать мужской стриптиз, чтобы отпраздновать развод подруги?

На Эйлин было зеленовато-желтое платье в обтяжку от Лилли Пулитцер с розовыми завязками и прочими прибамбасами. Открытые кожаные туфли в тон на трехдюймовых шпильках помогали ей дотянуть до пяти футов. Она встала передо мной, нахмурившись и уперев руки в боки, — точь-в-точь суперкрошка Цветик из мультиков.

— Доброе утро. — Она не поправила меня, и я осмелилась продолжить: — Я понимаю, что у вас замечания к моей колонке, но мне надо выйти, так что, может, поговорим, когда я вернусь? Спасибо.

— Прежде всего я хочу знать, как продвигается статья, — прорычала она, отбросив свою колючую челку пачкой бумаг.

— Я заходила, но вы разговаривали по телефону, — оправдывалась я, с ужасом понимая, куда ведет этот разговор, и не зная, как уклониться от него в присутствии Трисии. — Как раз поэтому я и выхожу. Быстро соберу кое-какую информацию, а потом отчитаюсь.

Эйлин обратила свой хмурый взгляд на Трисию и спросила, словно перед ней была стопка книг:

— Она и есть твоя информация?

— Я скоро, — повторила я, стараясь сохранять спокойствие и подталкивая Трисию к лифту.

Воспитание никогда не подводит Трисию, да и рефлексы у нее получше моих. Я не успела вмешаться, а она уже протянула Эйлин руку:

— Трисия Винсент. А вы, должно быть, Эйлин.

Эйлин небрежно ответила на рукопожатие.

— Значит, и впрямь информация. Как поживает ваш брат?

Лицо Трисии не дрогнуло, лишь короткий взгляд в мою сторону позволил мне понять, что она в бешенстве.

— Недурно.

— А что, если тебе написать статью с точки зрения Трисии, Молли? — предложила Эйлин. — Уникальная возможность. Мы признательны вам за сотрудничество, — промурлыкала она Трисии, которая терзала свои ногти с еще большим усердием, чем обычно.

— Спасибо, Эйлин, — сказала я подчеркнуто бодро, что обычно означает «вали отсюда».

Эйлин отлично меня поняла и именно поэтому никуда не торопилась.

— Так что там с твоей колонкой?

— Ничего. А почему вы спрашиваете?

— С чего ты взяла, что у меня претензии к твоей колонке?

— Я веду колонку, а вы меня искали и выглядели озабоченной. Вывод напрашивается сам собой.

— Надеюсь, с расследованием ты справишься лучше. — Насладившись своей жестокостью, Эйлин удалилась.