— Ну, может быть, теперь вы расскажете мне?

Справедливо ли это? Допустим, я посреди ночи позвонила мужчине, который сейчас занимает место в моей жизни (заметь, что я нарочно избегаю выражения «бойфренд»), дает ли это ему право перезванивать мне перед рассветом? И только потому, что я заподозрила его в контактах с НЖО (неопознанная женская особь), он может будить меня, чтобы произвести проверку? Или мне не стоит переживать из-за этой непрошеной чашки кофе? С уважением

Неспящая Красавица.

Я приготовилась ответить на звонок сладким приятным голоском, пусть это было чистым притворством, потому что в тот момент я была равно далека как от сладости, так и от приятности, но, как сказала я Кэссиди, чему удивляться, когда проводишь бессонную ночь в обществе копа.

— Да ну? А я-то думала, что бессонная ночь в обществе копа тебе в радость, — зевнула Кэссиди, пока я вытаскивала мобильный.

— С другим копом и по другой причине, — прорычала я. Я успела еще прочистить горло и нажать кнопку, прежде чем звонок переключился на голосовую почту. — Доброе утро, — произнесла я, надеясь обезоружить Кайла своим шармом на расстоянии.

— Купи себе новый словарь, потому что я не понимаю, как это утро может быть добрым. Немедленно сделай заказ. Нет, подожди. Ты много работаешь дома. Купи его сама. Получишь налоговую скидку. Это должно тебя порадовать.

Я шлепнулась обратно на кровать, роскошную удобную кровать, полежать в которой мне довелось всего несколько часов после того, как детектив Кук закончила точить об меня свои зубы. Мысль о том, что звонит Кайл, наполнила меня возбуждением и страхом. Мысль о том, что звонит редактор, даже не посещала мою затуманенную усталостью голову.

— Здравствуйте, Эйлин, — выдавила я из себя, а Кэссиди от изумления так и подскочила на постели.

Эйлин Фицмонс — больше чем редактор. Она мое проклятие. С ее предшественницей Ивонн Гамильтон мы были не то чтобы закадычные подруги, но сработались и неплохо ладили. Она предоставляла мне широкую свободу действий, а я всегда с сочувствием выслушивала ее жалобы на жизнь, хотя большинством своих проблем она была обязана своему несносному характеру и отсутствию управленческой хватки. Но дела у нас шли.

А с Эйлин была одна видимость дела. Эйлин невероятно усложнила нашу работу, потому что ей нравилось, когда люди из кожи вон лезли, чтобы ей угодить. Она, кажется, считала это проявлением любви.

— Может, ты собираешься сообщить мне, что оказалась в гуще самой что ни на есть пикантной истории, но только недельки через две? Или снова задумала играть в молчанку и всех нас оставить с носом?

Эйлин всегда говорит тихо и ровно, но ее речь так и брызжет сарказмом. У нее холодные зеленые глаза и колючая челка, которая постоянно падает на ресницы, и она вечно откидывает ее тыльной стороной ладони, что делает ее похожей на умывающегося возбужденного котенка.

— Нет. И нет пока никакой истории, — сказала я, отчаянно желая кофеина в любой форме. Я легла очень поздно — точнее, очень рано. Когда же я оказалась в постели, то благодаря детективу Кук была настолько взбудоражена, что не могла уснуть. Я стала бы есть землю на кофейных плантациях, чтобы продержаться до конца этого разговора. Кэссиди на противоположной стороне комнаты выбралась из постели и пошла в ванную. Да, принять душ тоже было бы неплохо.

— Где труп, там и история.

— А с кем вы разговаривали? — Одна мысль, что на Манхэттене уже обо всем пронюхали, привела меня в ужас. Мистер Винсент и Ричард наверняка встали еще раньше или вообще не ложились, готовя свои показания и укрепляя позиции перед натиском прессы, но для сообщений в новостях еще слишком рано.

— С друзьями.

Я едва не выдала свое удивление, но сдержалась.

— Тогда они, вероятно, рассказали вам то же, что знаю я. Посторонним полиция ничего не сообщает.

— Разве ты не специалист по связям с полицией?

Тут нервы у меня окончательно сдали, и я едва не отсоединилась, но вовремя вспомнила о жалких остатках на своей банковской карточке и стиснула зубы.

— Вы звоните по какому-то особому поводу, Эйлин, или специально встаете в шесть утра, чтобы и другим жизнь медом не казалась?

— Нет. По выходным я встаю не раньше семи. Следи за развитием событий.

— Что-что? — Когда я взялась за дело Тедди Рейнольдса, то надеялась, что оно станет для меня пропуском в серьезную журналистику. Но я не собиралась ввязываться в дело Лисбет. Пока. Однако приказ начальства следить за событиями не сулил мне никакого продвижения по службе. Он был совершенно бессмысленным. — Для какого издания?

— Для нашего.

А, понятно. Мою статью поместят где-то после нашей новой автомобильно-кулинарной колонки, адресованной мамашам, чьи сыновья участвуют в гонках. «Цайтгайст» — журнал «женского направления», то есть мы пишем о трех больших «С»: Секс, Стиль и Съесть, чтобы сбросить. Или, как утверждает Кэссиди, трех «-да»: мода, еда и… Ну, у Кэссиди хорошо выходит говорить в таком духе. Ее хрипотца и бесцеремонная манера действуют как британский акцент — сказанное сразу приобретает налет глубокомыслия.

Главное, статья об убийстве Тедди Рейнольдса давала мне хоть какой-то шанс выбраться из «Цайтгайст». Этого не случилось, но, возможно, мне выпадет другой шанс. Если только он выпадет не в «Цайтгайст». Попытайся я объяснить это Эйлин, она не стала бы слушать, а если б и стала, то уж конечно не согласилась бы.

— А вчера нас выкупили? — спросила я вместо того.

«Раскупили» было бы точнее. Раньше Эйлин работала в мужском журнале «Баунд», где привлекла к себе внимание интервью, в которых, мурлыча, разъясняла, чего именно хотят мужчины и как им это дать. Главный редактор почувствовал, что это будет интересно женщинам, и нанял ее вместо Ивонн. Едва Эйлин появилась в «Цайтгайст», она начала изыскивать способ наложить свой отпечаток на всю ДНК журнала. Вот тогда все и началось.

— Мы с главным уже обсуждали возможность придать нашим материалам больше остроты. Эта история будет как раз кстати.

— Если будет.

— Ты ведь уже подозреваешь кого-то, иначе не стала бы так упорно все отрицать. Держи меня в курсе.

Не успела я сказать в ответ что-нибудь остроумное или хотя бы просто умное, как связь оборвалась. Я захлопнула телефон и сунула его под подушку. Не так я надеялась начать этот день.

Кто-то постучал в дверь нашей спальни. Мне хотелось спрятаться под одеяло и с закрытым ртом гудеть песни «Смитов», пока он не уйдет, но потом меня осенило, что это, может быть, принесли кофе. Я попыталась отбросить свое дурное настроение вместе с одеялом и направилась к двери. Учитывая, что все обитатели дома, равно как и половина местной полиции, уже видели меня в пижаме, халат был совершенно излишним. К тому же я не была уверена, что взяла его с собой.

Это был Нельсон, удивительно бодрый и отутюженный даже в такую рань. Меня посетило краткое видение: Нельсон лежит в гробу в своей комнате, сложив наманикюренные руки на груди, одетый в свой выглаженный хлопчатобумажный костюм и оксфордскую рубашку, и ждет, когда его позовет хозяйка.

— Доброе утро, Нельсон, — поздоровалась я, не зная, как лучше утаить свое разочарование, что он пришел без самовара.

— Доброе утро, миз Форрестер. Вас желает видеть джентльмен.

— Как он может быть джентльменом, если явился ни свет ни заря? — возмутилась я, не столько надеясь на ответ Нельсона, сколько желая дать ему понять, что я хорошо воспитана и знаю, что приличные люди так не поступают.

— Он демонстрирует образцовые манеры и не лишен шарма, пусть и грубоватого, — возразил Нельсон.

— Правда? А может, он еще и симпатичный?

— Смотря что вам нравится, — уклончиво отвечал Нельсон, протягивая мне визитку. — Он утверждает, что вы его знаете.

Увидев логотип на визитке, я не хотела ее брать.

— Образцовые манеры, говорите? — переспросила я, прищуриваясь. — То есть он не злится?