Расследовать убийство — это все равно что влюбляться. В первый раз ты действуешь бездумно, не помышляя о последствиях, не взвешивая возможных исходов и, уж конечно, не подозревая, как больно тебе будет потом. Захваченная силой чувства, уверяя себя, что «это оно самое», ты, наивная, несешься очертя голову туда, куда толкают тебя твои инстинкты и адреналин.

И вдруг — бац! Наступает конец. Ты сама не знаешь как. Застигает тебя врасплох. Внезапно ты начинаешь подводить итоги, разбираться, пытаясь понять, как это вышло, и благодаришь свою счастливую звезду за то, что еще легко отделалась.

И ты клянешься: никогда больше! И ты хранишь верность своей клятве: исправляешься и ведешь примерную благочестивую жизнь, пока твои раны не затянутся и мир не приобретет прежние очертания.

Пока внутренний голос не пискнет: «Ну, может, еще разок?»

В моем случае это был не внутренний голос, это был человек. Девушка по имени Трисия Винсент, одна из двух моих лучших подруг. Этим-то и опасны друзья. Они уламывают тебя на такое, о чем ты даже не помышляешь. Они способны убедить тебя снова встретиться с кем-нибудь. Или выследить убийцу.

Она не пыталась давить на меня. Она была со мной мила и вежлива, потому что, даже если бы Трисию похитили инопланетяне, она оставалась бы мила и вежлива. Такова уж Трисия. Она просто сказала:

— Молли, ты должна выяснить, кто ее убил.

А я вовсе не затем явилась в Хэмптонс. Наоборот, я приехала, чтобы все позабыть или, по крайней мере, немного прийти в себя. Я приехала, чтобы выздороветь, а тут Трисия со своей просьбой. Я, конечно, всегда рада помочь Трисии, однако, подобно тому как после разрыва, вымотавшего всю душу, мы должны спросить себя, хотим ли мы снова оказаться ввергнутыми в ужасный, полный всевозможных опасностей мир романтических отношений, мне еще нужно было подумать, готова ли я иметь дело с очередным убийством.

В прежние времена трупы мне доводилось видеть только выставленными в открытом гробу для прощания, да и то раз или два, поскольку семейство Форрестер, слава богу, наделено отменными генами по части долголетия; те же из нас, кто отошел в мир иной, лежали в закрытых гробах. (Впервые, наверное, некоторые из наших мужчин находились в помещении с покрытой головой.)

Но Тедди Рейнольдс вывел меня на новый уровень общения с мертвыми телами. Тедди был директором по рекламе в нью-йоркском журнале «Цайтгайст», где я работаю. Наткнувшись на его труп, я решила попытаться раскрыть это убийство с помощью Трисии и другой моей подруги — Кэссиди, несмотря на протесты крутого детектива из убойного отдела по имени Кайл Эдвардс. И все потому, что в голову мне пришла блестящая идея не только найти убийцу быстрее Кайла, но еще и состряпать забойную статью, которая произведет фурор и даст новый старт моей карьере.

Но, как говорится, человек полагает, а бог располагает.

Вообще-то я раскрыла убийство Тедди и написала статью, и Гарретт Вилсон опубликовал ее в «Манхэттен мэгэзин», а в моем кругу это значит прыгнуть выше головы. Я сделала это, и в доказательство могу предъявить статью, которую вставила в рамку и заламинировала, и шрам от пули на левом плече. Но после того как рассеялась вся пыль, рассеялись и мои планы.

Моего превращения из колумнистки в политического обозревателя, мечту о котором я так долго лелеяла, не произошло. Моя писанина наделала много шума, но все-таки недостаточно, чтобы меня начали воспринимать в качестве автора серьезных тематических статей. Потом у нас в «Цайтгайсте» появился новый главный редактор, потому что наш старый главный редактор… ну да ладно, это уже другая история. Впрочем, вы найдете мою статью в архиве «Манхэттена» через их веб-сайт, если вам интересно.

Так или иначе, теперь у нас в журнале появился новый босс — хладнокровная стерва, которая с наслаждением душила любую мою идею, если та выходила за рамки моей колонки. И мои отношения с Кайлом Эдвардсом по-прежнему не поддавались никакому описанию, классификации или пониманию. Так что я вовсе не собиралась снова бросаться по следу убийцы.

И тут Трисия. Она, плача, умоляла меня опять во все это ввязаться. А я не умею отказать подруге, особенно подруге в слезах. Я всегда думала, что пословица «друзья познаются в беде» заслуживает продолжения: в беде друзья нужны как нигде. И я знала, что Трисия искренне просит меня о помощи, помня, как я — то есть мы — раскрыли первое убийство. Вопреки своим внутренним сомнениям, они с Кэссиди очень мне помогли, поддерживая меня на словах и на деле, так что она знала, что это такое. Или предполагала, что знает.

Но если благими намерениями вымощена дорога в ад, то предположениями — полоса посреди шоссе. Нет, не то чтобы я ожидала, что жизнь сама собой расстелется предо мной, ровная и гладкая, с указателями, блестящими фишками и крупными призами. Я знаю, что красота жизни заключается порой в нежданных поворотах и крутых виражах. Но иногда, для разнообразия, неплохо бы ей самой свернуть в нужную сторону.

— И в чем здесь юмор? — спросила Кэссиди, когда я однажды изложила эту теорию двум своим лучшим подругам, за пару дней до слезной просьбы Трисии. Мы собрались на ланч в «Уичкрафте», чудесной закусочной в округе Флэтайрон, и я изо всех сил пыталась удержать томатный соус на своем мясном сэндвиче, чтобы он не закапал совершенно новую белую майку от Джеймса Пирса. Мои майки представляют собой естественный магнит для помидоров, особенно когда я надеваю белое. Может, виной тому мои груди: помидоры стремятся к ним, воображая, что обрели парочку родственных душ. Трисия была, по своему обыкновению, тиха и задумчива. Хотя у нее внутри горит пламень, она сдерживает его, давая ему волю лишь по тщательном размышлении. Ошибаются те, кто думает, что из нее можно веревки вить, видя, что она держится скромно и разговаривает тихо и вежливо; она просто сложная натура. В гневе она куда страшнее меня — потому что у нее это редкость, а я то и дело срываюсь.

Пока Трисия раздумывает, Кэссиди несется во весь опор. В тот день она была серьезно настроена изменить жизнь к лучшему, до такой степени, что даже не заметила, что с ней флиртует на редкость красивый молодой официант. Сама Кэссиди — это невероятная комбинация длинных ног, золотисто-каштановых кудрей, зеленых глаз и завидных форм, за что ее впору возненавидеть, не будь она такой забавной. Мужчины постоянно с ней заигрывают, и если она не отвечает им взаимностью, то хотя бы обращает внимание, но тут ее внимание было целиком поглощено мною.

— Речь не о юморе, а об удовольствии, — возразила я и быстро слизнула соус с большого пальца, не давая ему капнуть мне на майку и познакомиться с моим бюстом.

— Одно другому не мешает. Наоборот, прекрасно дополняет. — Кэссиди — адвокат в области интеллектуального права, и я всегда пеняла ей, что она нарочно выбрала профессию, где ей платят за умение манипулировать и языком и людьми, которые на нем говорят. Она и не спорит, только замечает, что раз у нее так хорошо получается, значит, она верно выбрала профессию. — Итак, слушается дело «Удовольствие или юмор».

— А как же «мрачное удовольствие»? — парировала я.

— Ну это все равно что «юмор висельника», — стала объяснять Кэссиди. — Осознавая всю мрачность положения, ты замечаешь и его смешную сторону и даже получаешь удовольствие. Брось, Молли, неужели ты не испытывала мрачного удовольствия, когда поймала убийцу Тедди?

— А я почувствовала огромное облегчение, — сказала Трисия. Трисия всегда все тщательно подготавливает, что отвечает ее потребности делать людей счастливыми. В этом также проявляется ее любовь к порядку, организованности и размеренному течению жизни. Участвовать в расследовании преступления было для нее испытанием.

— Как и все мы, — призналась Кэссиди. — Но теперь, когда все осталось позади…