Мои недобрые размышления были прерваны знакомым тягуче-вкрадчивым голосом:

– Крадемся, Левушка? Или просто приспичило отдохнуть?

Одновременно с вопросом прямо передо мной откуда-то сверху плавно стекла громадная черная клякса, которая, шмякнувшись о землю, превратилась в добрейшего Барса Мурзоевича Васильева-седьмого-младшего. Впрочем, насчет добрейшего я несколько погорячился. С трудом вывернув голову, чтобы посмотреть на кота, я понял, что ничего хорошего от него ждать не приходится.

– И это так, значится, вы, ребятки, выполнили мое поручение? – с трудом сдерживая гнев, поинтересовался высоко ученый зверь. – Кому было сказано: сидеть на кухне и сторожить Дом?!

– Как смогли, так и выполнили! – по-хамски буркнул я в ответ, не потому, конечно, что чувствовал себя правым, а исключительно в силу того, что когда зад горит, как-то не до формальной вежливости.

– Где Хан? – строго вопросил страж дуба, и, несмотря на боль, я отметил, что Кот в первый раз на моей памяти упомянул имя узбека, не прибавив к нему уменьшительно-ласкательного суффикса.

– Не знаю!

– Дмитрий?

– Не знаю!

– А куда ты в таком случае ползешь?

Я замялся…

– Тоже не знаешь?

– Предполагаю!

– Уже лучше, – кивнул кот. – И последний вопрос: ты не будешь сильно возражать, если я выдерну иголку, торчащую у тебя из задницы?

– Чего?

– Ничего! Расслабься!

Я еще только пытался осознать, что именно мне сказал кот, когда зверь одной могучей лапой впечатал меня в землю, а второй произвел какую-то манипуляцию где-то чуть пониже спины. Как же я взвыл! Думаю, случись рядом Соловей-разбойник, даже у него бы от этого вопля перепонки полопались. А еще хорошо, что мох, в котором утопало мое лицо, оказался весьма сырым, иначе искры, сыпанувшие у меня из глаз, непременно стали бы причиной значительного лесного пожара. Правда, следом за искрами из глаз потекли еще и слезы, но это было уже позже, когда острая, потрясшая меня до самого основания боль постепенно пошла на убыль.

– Занятно, очень занятно, – донесся до меня откуда-то из иной реальности задумчивый голос Барса Мурзоевича. – Молодой человек, у вас в роду, часом, персон благородного происхождения не числилось?

– Чего? – переспросил я, с неудовольствием обратив внимание на то, что мои реплики, адресованные коту, становятся несколько однообразными. Впрочем, самому Барсу Мурзоевичу это было, похоже, совершенно до лампочки.

– Я хочу сказать, – тоном ведущего историко-публицистической телепрограммы «Серебряный шар» заметил кот, – что очень редкая личность могла бы выдержать такие нечеловеческие страдания и остаться в своем уме. Ведь ты же в своем уме, Левушка? Не так ли?

– Кажется, да! – согласился я, перевернувшись на спину и испытав непередаваемое наслаждение от того, что данное действие прошло в некотором роде почти безболезненно.

Стража дуба это, по всей видимости, тоже весьма впечатлило.

– Чудеса! Ну право же, настоящие чудеса, – покачав мохнатой головой, изрек он.

– Спасибо, Барс Мурзоевич! – поспешил я поблагодарить своего спасителя. – Ей-богу… Если бы не вы… Сам не пойму, что с моей спиной приключилось. Видимо, смещение диска…

– Да неужели?! – воскликнул Васильев-младший, и по его глумливой интонации я понял, что, кажется, сказал какую-то глупость. – Скажи еще, приступ радикулита скрутил!

– А что же тогда со мной было?!

– Вот что! – ответил кот, демонстрируя сверкающую серебряную иглу, в чье ушко был продет его мощный кривой коготь. – Вопрос в другом: как ты ухитрился заполучить этот уникальный артефакт прямиком себе в задницу?

Я осторожно протянул указательный палец и дотронулся до острия иглы, но даже при таком аккуратном касании она болезненно впилась мне в кожу, заставив резко отдернуть руку.

– С ума сойти! Что это за штуковина такая? – изумился я. – Какая-нибудь игла-самошвейка?

– Ага! – криво усмехнулся Кот Ученый. – Именно, что самошвейка! Пришить может кого угодно. Где ты ее взял?

– Кажется… Кажется, она была в спальнике! – сообразил я.

– И где же этот спальник?

Как ни мучителен был мой путь, когда я полз вслед за Дмитрием, оказалось, что, передвигаясь по-пластунски, я проделал от силы сто метров. Этого расстояния даже не хватило, чтобы поведать Барсу Мурзоевичу о том, почему я так безрассудно нарушил его приказ и рискнул выйти на «ту сторону». Поэтому рассказ на тему, как Счастливчика уволокла нитка-искатель, я заканчивал, уже развязывая узел, стягивающий чехол спального мешка. При этом страж дуба то и дело фыркал и шипел, что, впрочем, не помешало мне разобрать в этих не слишком членораздельных звуках одну вполне внятную фразу:

– Придурок! Я же его сам учил: берешь нить – перемотай шпульку!

Наконец удалось распутать старый, чуть ли не спекшийся узел и вытряхнуть спальник из чехла наружу.

– Разверни! – приказал кот.

Я послушно раскатал спальный мешок и с удивлением обнаружил внутри кусочки невесть как угодившей сюда яичной скорлупы.

– Мусор какой-то… – хмыкнул я и уже хотел стряхнуть с ткани белое крошево, но был остановлен Барсом Мурзоевичем.

– Стоп!

Недюжинный интеллект Кота Ученого вкупе с его размерами как-то очень быстро заставил меня забыть о том, что он прежде всего зверь. Теперь же страж дуба совершенно по-кошачьи припал к земле и, осторожно подавшись вперед, детально обнюхал каждый осколок. При этом он невероятно потешно щурился, морщился и шевелил усами, так что, если бы не мое понимание серьезности момента, я бы наверняка рассмеялся. Однако кот был в высшей степени серьезен, и мне волей-неволей приходилось ему подыгрывать.

– Значит, говоришь, мусор? – поинтересовался Барс Мурзоевич, покончив с воздушно-обонятельным изучением улик. – А что ты скажешь, если я положу рядом с этим мусором вот что?

С этими словами страж дуба протянул к спальнику переднюю лапу и сбросил на скорлупу извлеченную из меня иглу.

– Ну как? Теперь дошло?

Теперь дошло! Я смотрел на тонкое металлическое жало, сверкающее поверх расколотой яичной скорлупы, и чувствовал себя если и не полным идиотом, то как минимум очень неумным человеком. Конечно, причиной всему была адская боль, но как же я мог перепутать треск раздавленного в спальнике яйца с хрустом собственного позвоночника? Опять же и со спиной, как я теперь окончательно понял, у меня все было в порядке. Зато с головой явно плохо, иначе я сразу сумел бы связать обнаруженные скорлупки с иглой и понял бы, что это не что иное, как знаменитая Кощеева смерть – артефакт, с которого началась вся эта история, и то, чем она закончится.

– Выходит, Счастливчик – предатель? – обратился я к коту.

– Похоже, что так, – без особой радости согласился Барс Мурзоевич, и я его понял.

Даже мне, знавшему Диму без году неделя, он был весьма и весьма симпатичен. Мало того, он нравился бы мне еще больше, если бы не моя потаенная ревность. Я-то ведь был неудачником, а Дмитрий, наоборот, выступал в роли успешного красавца, истинного баловня судьбы. И все же, несмотря на нашу неприятную для меня противоположность, я не мог остаться равнодушным к его легкому улыбчивому обаянию, к готовности пожертвовать собой ради узбека, к теплым словам, которыми он встретил мое появление в Обществе. Чего уж тогда говорить о Барсе Мурзоевиче, который знал Счастливчика намного дольше, а следовательно, и обманулся в нем гораздо горше меня.

– Ума не приложу, зачем ему было это делать? – вздохнул страж дуба, и я неожиданно ощутил странное превосходство над этим уникальным и в то же время столь далеким от обыденной человеческой жизни существом.

– Это, Барс Мурзоевич, как раз просто! Представьте на секунду, сколько стоят изумруды, найденные Белочкой, если сдать их в скупку драгоценных камней.

– Видимо, дорого… – уныло ответил Васильев-младший, из чего можно было сделать вывод, что он не имеет ни малейшего представления, какую сказочную жизнь могли подарить Счастливчику эти сказочные камни.