– В трубу! – ответил Барс Мурзоевич, внимательно наблюдая за действиями егеря.

Алихан кивнул и стряхнул каплю крови в торчащую из крыши ходиков имитацию печной трубы. Эффект оказался весьма впечатляющим. Домик затрясло, будто внутрь попала не кровь, а как минимум парочка светошумовых гранат. После чего стрелки стали стремительно вращаться по циферблату. Но вдруг они остановились, и в верхней части ходиков открылась малюсенькая дверца, из которой, как ошпаренный мужик из бани, вылетела обалдевшая кукушка.

– Ку-ку-ку-ку-ку-ку! – непрерывно орала сбрендившая механическая птичка, снуя взад и вперед, словно ее привязали к затвору стреляющего длинными очередями пулемета.

– С ума сойти! – воскликнул Барс Мурзоевич, наблюдая за мучениями несчастной кукушки. – Ханчик, дружочек, сколько же ты времени-то напился?!

Вопрос был явно риторическим, поэтому узбек не стал на него отвечать, а просто слез со стула, уступая мне место около часов. Я полез наверх. На сей раз капать в трубу не имело смысла. Обессилившее пернатое создание и так осталось снаружи ходиков, безвольно обвиснув на своем шестке. Когда я поднес руку, оно обреченно подняло глаза к моему пальцу, с тоской следя за сползающей каплей крови.

– Ну что медлим, Левчик? – нетерпеливо полюбопытствовал Кот Ученый, отчего мне показалось, что он не столько интересуется процентным содержанием времени в моем организме, сколько, согласно своей кошачьей природе, хочет еще раз полюбоваться тем, как будет трепыхаться бедная кукушка.

Если это и было правдой, то в моем случае Барса Мурзоевича постигло горькое разочарование. Вопреки ожиданиям моя кровь не произвела на птичку никакого впечатления. Получив ее порцию на голову, механическое пернатое даже не вздрогнуло.

– Завод кончился? – поинтересовался узбек.

– Кончился! – подтвердил Васильев-младший. – У Левчика.

Как ни странно, эта информация меня огорчила. Только-только я освоился с тем, что теперь обладаю некими магическими возможностями, как оказалось, что они уже напрочь выветрились из моего организма.

– Не переживай! – подбодрил меня кот. – Дольше проживешь.

– А я? – насторожился егерь.

– А ты меньше, – разведя лапами, сообщил Хану Васильев-младший.

На том нам с егерем и было предложено располагаться на ночлег.

– А вы как же? – поинтересовался я, будучи почти уверен, что Кот Ученый возложит на себя охрану нашего с Али сна.

В принципе меня это больше чем устраивало. В конце концов, кому как не матерому ночному хищнику стоять на страже, пока мы, простые смертные, будем восстанавливать силы, подорванные бесконечными магическими приключениями.

– Я на пост! – с легким оттенком сожаления в голосе подтвердил мои предположения Барс Мурзоевич.

– Может, по очереди? – предложил Хан.

– Да, действительно! Давайте так: первые два часа вы, потом я, потом Хан, или наоборот!

Я почти не сомневался в том, что кот откажется от нашего предложения. Однако воспитание не позволяло мне просто так завалиться спать, хотя бы не попытавшись взять на себя часть хлопотных обязанностей по обеспечению общей безопасности, тем более после того, как узбек первым высказался на эту тему.

– Так и поступим! – неожиданно согласился с нашей инициативой Васильев-младший. – Только чередоваться будете вы вдвоем!

– Как вдвоем!? – чуть ли не хором спросили мы с узбеком.

– Очень просто, – ухмыльнулся кот. – Мой пост – на цепи, у дуба. А вы здесь дежурьте! Утром зайду!

Не знаю почему, но у меня возникло ощущение, что нас с Ханом ловко провели. Узбек, видимо, придерживался того же мнения, так как попытался напомнить Васильеву-младшему, что главное сокровище Битцевского дерева, а именно яйцо с Кощеевой смертью, уже украдено.

– Да неужели? – ехидно поинтересовался кот. – А десяток килограммов золота, значит, не в счет? И, вообще, ребятки, не вам рассуждать, что там подлежит моей охране, что нет.

С тем довольный собой зверь покинул кухню, оставив нас с Ханом недоуменно хлопать друг на друга глазами. Впрочем, хлопать – пожалуй, было сильно сказано. Лично мои глаза уже явственно слипались, словно каждое из век густо смазали ПВА или чем покрепче. Узбек выглядел немногим бодрее, и тем не менее он великодушно попытался взять на себя первую часть ночного бдения. Однако не мог же я позволить своему напарнику проявить большее благородство, чем то, каким обладал я сам! В результате мы стали бросать жребий. Сперва я предложил сделать это по-простому – на кулаках, но после того как мы с Ханом дважды выбросили по «камню», а на третий раз оба выкинули «ножницы», было решено воспользоваться монеткой. Узбек не возражал, но предупредил, что денег у него нет вообще. У меня с мелочью тоже оказалось негусто. Более того, самой крупной завалявшейся в моем кошельке монеткой оказались жалкие потускневшие пятьдесят копеек. Впрочем, проблемой была не сама мизерная сумма, а то, что будучи подброшенным, малюсенький металлический кружочек мгновенно исчез из нашего поля зрения, и о том, что он где-то приземлился, мы могли судить лишь по затихшему где-то в глубине темной кухни звяканью. Поняв, что искать капризную денежку бесполезно, я наконец смирился и сказал, что готов спать первым, после чего завалился под бок посапывающему на ковре Счастливчику и через мгновение отключился.

Увы, сморивший меня сон выдался чрезвычайно беспокойным. Я вообще редко вижу сны. Но в этот раз меня, похоже, все-таки посетил Оле-Лукойе, однако крутил он надо мной не цветной зонтик и даже не черный, а некий зонтичный и, без сомнений, галлюциногенный гриб.

Сперва мне снилось, что пол кухни раскачивается и виляет подо мной из стороны в сторону, будто кто-то запустил штаб-квартиру Общества по рельсам невероятных по размерам американских горок. Впрочем, подобные шалости моего вестибулярного аппарата, вероятнее всего, объяснялись недавними полетами на ковре. Зато потом мне привиделся настоящий ночной кошмар, а точнее, недавний допрос в кабинете Логопеда.

– Признавайся! – требовал злобный врач. – Где ты спрятал беличьи изумруды?

– Нигде! – отвечал я. – Нет у меня никаких изумрудов.

– А вот это мы сейчас проверим! – шипел мне в лицо Логопед.

После чего я вдруг понял, что шипит вовсе даже и не он, а баллончик с сывороткой правды имени Пиноккио, направленный мне прямо в лицо. Клубы едкой аэрозольной жидкости заполнили ноздри и глаза, а когда я прочихался, прокашлялся и стер слезы, передо мной вместо Логопеда оказался Вий, странным образом напоминающий мою бывшую жену. Рядом с виеподобной любимой хлопотала моя бывшая же теща, которая своим обычным, противным и въедливым, как циркулярная пила, голосом увещевала:

– Посмотри, Олечка! Посмотри на этого обормота. Ты видишь, что он из себя представляет? Не видишь?! Сейчас я подниму тебе веки…

Однако помощи тещи не понадобилось. Глаза Ольги открылись сами собой, и я узнал ее коронный укоризненный взгляд. Испытав его на себе, даже папа римский мог бы почувствовать себя самым что ни на есть безнадежным грешником. Что же касается моей самооценки, она и вовсе падала до уровня самых глубоких станций московского метрополитена.

– Олюшка, ну зачем ты так? – обратился я к супруге, которая неожиданно позеленела и обрела черты Василисы.

– Так надо, – шепотом ответила Царевна-лягушка и почему-то подалась мне навстречу.

Я попытался отступить назад, но снова оказался привязанным к стулу. Между тем женщина-амфибия уже обвила своими холодными скользкими руками мою шею и, вытянув зеленоватые губы трубочкой, тянулась к моему лицу.

«Сейчас она меня поцелует, и я стану лягушкой!» – мелькнуло в мозгу. Но почему-то вместо того чтобы попытаться отвернуться или, на худой конец, сжать зубы, я двинулся навстречу Василисе и нежно-нежно ее поцеловал.

– Офонарел?! – рявкнула на меня царевна, разом превратившись из Прекрасной в Премудрую, и тут я очнулся.

Обычно я довольно долго прихожу в себя после сна, но этот раз оказался исключением. Открыв глаза, я с ужасом понял, что оказался в объятиях штатного Счастливчика нашего Общества. Осознав, куда привел меня злосчастный ночной кошмар, я в панике отпрянул от Дмитрия, который, наоборот, попытался потянуться за мной. Похоже, его собственные сновидения были не так ужасны, и я мог только порадоваться, что волшебство «Спящей красавицы» не позволило ему очнуться и осознать, что здесь недавно происходило. Оставалось лишь убедиться, что Алихан также не был свидетелем нашего грехопадения. Я оглядел кухню и с радостью понял, что узбека в ней нет. Вероятно, он отправился совершать очередной обход дома, мне же следовало попытаться еще немного поспать, иначе к утру моя голова грозила стать такой же громоздкой и неподъемной, как камень, который Сизиф безуспешно пытался затолкать на гору. Я снова улегся на ковер, на сей раз предусмотрительно устроившись подальше от Дмитрия, и закрыл глаза. Однако это ни к чему не привело. Крепкий здоровый сон больше не желал осенять меня своим нежным невесомым крылом. Пришлось считать овечек. «Одна овечка! Две овечки! Три овечки!» – мысленно проговаривал я, переставляя кудрявых парнокопытных из правого полушария головного мозга в левое. Овечки попались покладистые, и вскоре их накопилось столько, что я запросто мог прикупить на них в монгольских степях парочку юных жен, конечно, при условии, что монголы согласятся принять вместо живого воображаемое стадо. Увлекшись этой мыслью, я уже представил себе, как юные раскосые красавицы превращают мою съемную конуру в подобие уютной кочевой юрты. Насколько они мило и забавно ведут себя, осваивая такие блага современной цивилизации, как душ, туалет и газовая плита. И наконец, мне привиделась чудесная картина того, как мы возлежим на полу среди матрасов, одеял, шкур и подушек, знакомя друг друга с национальными традициями в области межполовой коммуникации. Именно так я узнал, что одна из моих лучших половинок – вернее, четвертинок, поскольку жен в моих видениях было сразу две – восхитительно целуется. Нежно, самозабвенно, я бы даже сказал трепетно. А вторая… Вторая непонятно как снова оказалась Дмитрием!