– И что, – разочарованно поинтересовался мужичок, – даже за крышу не расплатишься? Хоть на пузырь дал бы, что ли…

Оставив это наглое заявление без ответа, я вышел на улицу. Картина, представшая моим глазам снаружи, отвечала лучшим традициям великого русского пейзажиста Исаака Ильича Левитана, продолженным создателем широко известной этикетки водки «Пшеничная». Простирающиеся вдаль поля. Темная полоска леса на горизонте. Желтая проселочная дорога – мечта танкиста. И дежурная речка у подножия холма, служившего мне обзорной площадкой. Слов нет, вид был во всех смыслах захватывающий и заодно лишний раз подтверждающий старую мысль о том, что Россия, как и все большое, лучше видится на расстоянии. Тем более что на большую часть вещей, находящихся вблизи, у нас зачастую смотреть довольно тошно. И в этом я в очередной раз убедился, когда перевел взгляд с пасторальных красот на саму деревню, в которую оказался заброшен благодаря Перуну.

Собственно, деревней это скопление полуразрушенных деревянных строений можно было назвать с большой натяжкой. Все вокруг пребывало в таком запустении, что оставалось лишь пожалеть о том, что исконные обитатели этих мест не строили свои жилища из мрамора или, на худой конец, белого известняка. Тогда этому убожеству можно было бы хотя бы присвоить статус античных руин и передать их под опеку ЮНЕСКО с последующим прицелом на развитие в этих местах международного туризма. Увы, столь ценную идею подавать было уже некому. Нигде в пределах видимости невооруженным глазом я не смог заметить ни единого жителя, если не считать робко мнущегося за моей спиной, мечтающего о магарыче мужичка. Даже Дмитрия и Василисы след простыл. Не говоря уж о Бабе-яге с Ханом, которые Перун знает куда подевались во время нашего полета. Таким образом, мне не оставалось ничего другого, как вернуться к переговорам с ушлым охотником до чужих ювелирных изделий.

– Так говоришь, тебе полагается пузырь? – поинтересовался я, поворачиваясь к мужичку, чем вызвал на его лице неподдельно искреннюю, по-настоящему дружелюбную улыбку. – Ну что ж… Пошли покупать!

– Ну то-то! Вот так бы и раньше! – заявил удивительный абориген и, вытянув мне навстречу заскорузлую шершавую пятерню, представился: – Разбойник!

– Лев! – ответил я, пожимая его оказавшуюся неожиданно сильной руку. – А Разбойник это что – фамилия?

– Не! – радостно отозвался мужичок. – Прозвище. Фамилия – Соловей.

Не знаю, то ли это я за время выпавших на мою долю приключений научился владеть своей мимикой, то ли мой собеседник очень торопился получить свою выпивку, во всяком случае, он не увидел ничего странного в моей реакции на его легендарное имя. Я же был весьма шокирован. Но не тем, что мне опять повстречался знаменитый былинный персонаж, а его, прямо скажем, невзрачной внешностью и весьма сомнительным поведением, которое больше подошло бы мелкому жулику, нежели прославленной исторической личности, сгубившей в свое время кучу народу. Тем не менее решив принимать вещи такими, какие они есть, я без лишних разговоров последовал за Соловьем и через минуту оказался на центральной деревенской улице. Здесь мой проводник остановился и, заговорщицки подмигнув, предупредил:

– Ну зёма, затыкай уши. Буду народ будить!

Не могу сказать, что я сразу понял, что он задумал. Однако было в тоне Соловья что-то такое, что я решил его послушаться. И нисколько об этом не пожалел, потому что стоило мне засунуть указательные пальцы в оба уха, как Разбойник начал вбирать в легкие воздух. Делал он это очень артистично и, я бы сказал, с душой, а также с невероятной мощью, которой мог бы позавидовать любой из хваленых импортных пылесосов. Не прошло и минуты, как, всосав невесть сколько литров свежего деревенского воздуха и пяток оказавшихся поблизости мух, Соловей превратил себя в туго надутый воздушный шар, покачивающийся на непропорционально тонких кривоватых ногах. Покончив с самонакачиванием, он поднес к губам два грязных пальца, сунул их в рот и засвистел.

Когда-то давно я видел по телевизору рекламный ролик одного прибора. В нем некий мужик в очках и белом халате, которые должны были придать ему сходство с ученым, рассказывал, что рекламируемое приспособление является новейшей разработкой отечественной оборонки, призванной посредством ультразвука навсегда избавить россиян от мышей, крыс, тараканов и прочей бытовой нечисти. Дескать, стоит прибору включиться, как все они бросятся из домов не хуже, чем жители Помпеи в день извержения Везувия. Так вот, когда Соловей засвистел, я живо представил его тем самым прибором, а себя почувствовал несчастной крысой, которой очень хочется броситься, но, к сожалению, некуда.

И тут выяснилось, что я в этом чувстве был вовсе не одинок. Буквально через пять-шесть секунд свиста из казавшихся пустыми домов на улицу стали выпрыгивать люди. Таким образом выяснилось, что в своих умозаключениях я ухитрился ошибиться сразу два раза. Во-первых, расположенные вокруг нас строения разрушило вовсе не время, а Соловьиный свист, который и сейчас продолжал сносить близлежащие заборы, вышибать стекла из окон, срывать с крыш доски, шифер и куски жести. А во-вторых, деревня была населена. Мало того, она была густо населена.

Изо всех домов на Соловьиный свист, как на сигнал отбоя воздушной тревоги, выбиралась куча разного народа. Пообтертые сельским бытом мужики. Дородные бабищи и тетки поменьше. В изобилии попадались всяческие старушенции и чуть в меньших количествах мрачные седовласые и седобородые деды, которым более подошел бы раскольничий скит, а не эта задрипанная деревенька.

– Ничего себе! – вслух изумился я. – Сколько же у вас тут народу?

– А ты как думал? – непонятно чем загордившись, ответил Разбойник. – Это ж тебе как-никак Лысогорка, а не хвост собачий. Почитай, самое старое поселение для досрочно освобожденных.

Я судорожно повернул на пальце кольцо, благодаря чему обрел дар магического зрения и одновременно потерял дар речи. Деревенская улица вместе со своими обитателями разом превратилась в нечто среднее между съемочной площадкой нового фильма Тима Бартона и ежегодным парадом секс-меньшинств в Берлине. То есть большинство оказавшихся на ней существ все еще можно было назвать людьми. Вот только их внешность, пропорции и поведение упорно наводили на мысль о том, что я пропустил неожиданно посетивший меня приступ белой горячки, давшей осложнение сразу по всем цветам радуги.

– Гуляй, народ! Свалили защитники! – радостно известил покинувших укрытия односельчан Разбойник. Сам он тоже не преминул сменить внешность, превратившись из щуплого кривоногого мужичка в огромного, ражего детину, покрытого многочисленными шрамами и татуировками. Одна из них, сделанная затейливой кириллической вязью, гласила: «Не забуду тать родную!»

Только теперь я наконец-то сообразил, до какой степени вляпался. Мне и так начало казаться, что судьба забросила меня не в такое уж простое место. Однако, вопреки всякой логике и своему патологическому невезению, я все еще надеялся, что на самом деле это обычная человеческая деревня, а Соловей здесь попросту совершает ежедневный моцион по соседским садам и огородам. Теперь же я окончательно убедился в том, что попал в логово волшебно-уголовного мира, о котором не знал самых элементарных вещей. Например, что мне следует кричать вместо слова «милиция!!!», когда меня начнут бить. А в том, что бить будут, я почти не сомневался, потому что, закончив гордиться своим болотом, Соловей решил выяснить подробности моего происхождения.

– А ты, кстати, сам-то из каких мест будешь? – весело спросил он, ощерив в улыбке свой немаленький рот. Пасть у Разбойника оказалась под стать профессии. На вид она напоминала что-то вроде глубокой темной пещеры, в беспорядке заполненной разнокалиберными сталактитами и сталагмитами, служившими былинному душегубу вместо зубов. Выглядело это настолько жутко, что я тут же поспешил повернуть кольцо обратно, что оказалось весьма разумным поступком. Едва к Соловью вернулась его прежняя безобидная внешность, я тоже обрел способность мало-мальски соображать.