С рассветом Митро, взявший на себя роль главного в их маленьком отряде, объявил привал. Огня жечь не стали, расположились среди деревьев. Римас, наносив сухих веток, соорудил из них нехитрое ложе. Застелив его плащом, негромко сказал еле живой Анае:

— Поспи пока, а мы постережем.

Едва коснувшись уставшей головой лежанки, Аная провалилась в тяжелый болезненный сон. Тихо, чтоб не потревожить спящую девушку, Митро накрыл ее своим плащом.

— Досталось девке, — сказал он, присаживаясь рядом с Римасом, сидящим на стволе небольшого поваленного дерева, поросшего уже многолетним серым мхом.

— Да уж, тут не каждый муж выдержит, а она только поплакала чуть-чуть. Что значит кровь Седовласова, — подтвердил Римас, сидящий с обнаженным клинком.

— Дык она смалу такой была. Аль ни помнишь? Все в себе держала: ни слезинки тебе, ни крику. Ровно хлопец скакала, тебя вон вообще на мечиках выигрывала.

Римас, согласно покачав головой, заулыбался. Да, выигрывала. Такому вою, как Аная, не стыдно и проиграть.

— И тебе тоже на орехи доставалось…

Они тихо улыбнулись воспоминаниям своего шального детства. Как росли вместе, как по ночам убегали из детинца на реку купаться, как воровали в саду у старой Яльми сладкие плоды нормиса.[2] Доставалось потом от строгого десятника Ирмо за проделки маленьким сорванцам. Старый Ирмо не смотрел, что Аная — дочка ярла, давал нагоняй ей наравне со всеми отроками. Седовлас только довольно посмеивался в свой седой ус, следя украдкой, как муштруют его чадо.

Анаю, окунувшуюся в мир тягостных грез, вырвало из вязкого тревожного плена легкое прикосновение теплой шершавой ладони к ее рту. На нее смотрел Митро, прикладывая указательный палец к губам. Мол, тихо. Медленно он забрал ладонь от лица уже окончательно проснувшейся девушки. Тихо, чтобы не шуметь, она поднялась со своего ложа. Обнаженный меч в руке. Слева — Римас, настороженно глядящий по сторонам.

Медленно подойдя к Митро, Аная еле слышным шепотом спросила:

— Что?

— Сюда идут, — ответил он.

— За нами?

— Нет. Идут другой тропкой от Ульма, рядом с нашей. Птицы тревожатся, их должно быть много. Из-за двух-трех путников озимки[3] не будут так галдеть. Уходим, только тихо.

Собрав плащи и разбросав сухие ветки, служившие девушке постелью, Римас, еще раз оглядев место их короткой стоянки, тихо исчез в чаще вслед за ушедшими вперед Митро и Анаей.

Шли ходко, не останавливаясь. Плохо отдохнувшая, еще недостаточно пришедшая в себя после короткого сна Аная плелась за безмолвно ступающим впереди дружинником Митро. Мысли в голове путались. Сейчас существовало как будто две Анаи: одна покорно исполняла все указания своих провожатых, а другая находилась где-то очень далеко от этого бесконечного леса.

Путники уже довольно далеко ушли от места их недавней стоянки, осторожный Митро даже перестал прислушиваться и оглядываться. Наверное, обошлось, их стоянку никто не заметил. Еще один дневной переход — и они в Хирмальме. Он даже представил на мгновение, как они с Римасом передают на руки Седовласу его дочку, как хвалит их ярл Икер за службу. Еще бы! Вывели дочь из поверженного Ульма! Представил, как сотник Торли хлопает их по плечу — мол, уберегли кровинушку Седовласову. Как они с Римасом расскажут дружинным друзьям о страшном бое и гибели смелой ульмской дружины, о легендарном Валдо Белоусе, идущем с ними бок о бок по горящему Ульму. Они будут говорить степенно и неспешно, как настоящие ветераны, понюхавшие уже горький дух сечи. Только бы дойти! А там, за стенами славного Хирмальма, они костьми лягут! Мудрый Седовлас не допустит ульмской резни, твари не застанут врасплох городище! Напьется меч Митро кровушки поганой, за все он спросит с ворога! За Ульм, за баб, за детей малых! Он прекрасно понимал сейчас Анаю: если бы не сотник Валдо, остудивший их пыл, кинулись бы они в сечу за горячей дочерью ярла, словно в зимнюю прорубь. Да и сложили бы свои буйные головы в неравном бою.

Много, видать, отведал в своей жизнь Белоус, опытен и трезв головой, только узрел Митро в глазах сотника Рыжебородого ту же боль за умирающий внизу городище. Но сотник на то и сотник, что в ответе за людей, под ним стоящих. Все понял тогда Митро, ничего не забудет и, скорее всего, ничего не скажет о Валдо никому из молодых, и Римасу запретит. Не поймут не видевшие крови отроки уход богатыря Валдо, да и не поверят, что не ринулся на помощь погибающим Белоус. Митро бы и сам не поверил и не понял.

Внезапно по весеннему лесу разнесся жуткий вой. Он словно плетью ударил по спинам уходящих путников. Их след заметили! Сомнений быть не могло! Повторившийся совсем близко рев прилетел из-за спины. Наверное, вышли на их стоянку.

— Бегом, — крикнул Митро и, уже не таясь, рванулся вперед напролом.

Сердце Анаи колотилось и вздрагивало при каждой новой волне завываний, раздававшихся уже с разных сторон. Только впереди, там, куда стремились беглецы, было тихо. Бьющие по плечам и по лицам ветви деревьев и кустарников еще больше раззадоривали и подгоняли бегущих.

Их сжимали в полукольцо. Многоголосый звериный рев, долетавший сзади и с обеих сторон, говорил Митро, что они угодили в самую гущу таркской стаи. Просто чудо, что их маленький отряд не напоролся на тварей ранее. Наверное, эта свора тарков двигается на Хирмальм из Ульма. Трое беглецов просто шли все это время рядом с врагом и так же, как и сам враг, не догадывались об этом. По глупой роковой случайности их стоянка обнаружилась, в этом уже не было никаких сомнений.

Тем временем полукольцо сжималось, силы понемногу покидали бегущих. Погоня, рыча и завывая в предвкушении скорого насыщения, нагоняла тяжело бегущую, теряющую силу добычу. Постоянно оглядывающемуся на бегу Римасу казалось, что вот-вот из зарослей, только что покинутых ими, покажутся преследователи.

Первой, споткнувшись об предательскую корягу, упала Аная. Она в кровь разодрала ладони, больно ударилась коленями о выпуклые жесткие корни гигантов-деревьев. Сдерживая прыснувшие от резкой боли слезы, она с помощью Римаса поднялась с земли и, немного прихрамывая, продолжила бег.

Их передвижение заметно замедлилось. Хриплое дыхание бегущих людей разносилось, казалось, на весь лес. Правда, погоня также заметно отстала. Многоголосый вой позади бегущих все больше отдалялся. Коротконогим таркам бегать тяжелее, чем длинноногим лоримам. Только ни один лорим не сравнится в выносливости с порождением Ледяного леса. Нужно было торопиться, но ноги подкашивались. Тело, отказывающееся двигаться, болело и ныло, только ненавистный рев и вой погони подгоняли, словно обжигающий хлыст.

— Отдых, — скомандовал еле слышно падающий от усталости Митро.

Все повалились рядом с ним. Жадно глотая свежий лесной воздух раскаленными от бега легкими, трое беглецов лежали на мягком лесном ковре.

Восстановив понемногу тяжелое дыхание, Митро, тяжело поднимаясь и словно не замечая Анаи, сказал Римасу:

— Так долго не протянем. Веди ее дальше.

Словно в подтверждение его слов, вой с новой силой окатил беглецов.

— Ты, видно, плохо узнал меня, братец, за эти годы! — Аная вскинулась на дружинника, словно волчица на свое несмышленое чадо.

Только больше не было перед ней братца по ее детским играм. Перед ней стоял во весь рост другой человек — давно уже выросший и ставший грозным воином. Она как-то сразу поняла, что не может лишать его этого мига. Она не властна более над Митро, он давно уже все решил, и оставаться с ним вместе — только делать его жертву напрасной.

Аная обняла его, прижавшись к железной груди, с надеждой посмотрела в твердые голубые глаза. Но только непоколебимую уверенность увидела она в них — ничего более не осталось в ставших вдруг такими незнакомыми очах.

Они уходили вдвоем, оставляя позади молча прощавшегося с ними Митро. Перед тем как нырнуть в заросли, Римас поднял вверх клинок, разлучаясь со своим другом и братом. Из-под личины шлема оставшегося воина он услышал его последние слова: