[154] Родник «Прыжок оленя» Часть первая Охотясь в Уэнсли, Рыцарь прискакал Неспешно, словно облако в зените, К усадьбе, где живёт его вассал, И крикнул: «Мне коня скорей смените». «Скорей смените!» — был под этот крик Осёдлан конь, быстрейший и атласный; Сэр Уолтер на него взобрался вмиг: На третьего за этот день прекрасный. У рысака в глазах восторг блестит, Скакун и всадник — нет счастливей пары, Хотя сэр Уолтер соколом летит, Печальной тишины слышны удары. Из замка сэра Уолтера с утра Под грохот эха ускакала свита; Исчезли кони, люди со двора, Такой не помнят скачки боевитой. Сэр Уолтер, неуёмный как борей, Позвал собак, уставших от погони, Бланш, Свифт и Мьюзик, чистых вы кровей, Скорей за мной на этом горном склоне. Ату! Ату! Их рыцарь подбодрил Просящим жестом и суровой бранью; Но все собаки выбились из сил, И улеглись под горною геранью. Но где толпа и скачки суета? Где горны, что в лесах перекликались? — Всё ж неземной была погоня та; Сэр Уолтер и Олень одни остались. По склону тяжко двигался Олень, Я не скажу, как далеко бежал он, И не скажу, как умер он в тот день; Но мёртвым пред охотником лежал он. Спешился Рыцарь на колючий дрок: Своих собак и спутников не клича, Не бил хлыстом он, не гудел в рожок, Но радостно осматривал добычу. А близ него стоял, примяв траву, Его немой напарник в славном деле, Дрожащий, что ягнёночек в хлеву, Весь в белой пене, как в снегах метели. Лежал Олень недвижно в стороне, Коснувшись родника своей ноздрёю, Последний вздох он подарил волне Источника с журчащею струёю. Своей безмерной радостью влеком, (Никто не получал такой награды!) Сэр Уолтер всё бродил, бродил кругом, И всё бросал на это место взгляды. И поднимаясь по холму теперь На тридцать ярдов, три следа раздельных Нашёл он, их преследуемый Зверь Оставил на земле в прыжках смертельных. Лицо сэр Уолтер вытер, и вскричал: «Ещё никто не видел ту картину, Чтоб в три прыжка скакнул Олень со скал К источнику, в лесистую долину. Дворец утехи я построю тут С беседкой пасторальною, зелёной; Паломникам и странникам приют, Чертог любви для девы непреклонной. Умелый мастер чашу возведёт Для родника под лиственною сенью! И в тот же день, придя к нему, народ Названье даст — РОДНИК «ПРЫЖОК ОЛЕНЯ». Храбрец Олень! дабы твоя судьба Во славе оказалась не забыта: Поставлю я три каменных столба Там, где содрали дёрн твои копыта. И тёплым летом здесь, где пахнет хмель, Устрою бал своей Прекрасной Даме; И будут танцы, будет менестрель, В беседке будут игры вечерами. Пока не рухнут основанья гор, Дворец с беседкой будут всем желанны; — Тем, для кого жилище — Юрский бор, И тем, кто пашет в Свэйле неустанно». Он повернул домой, его Олень Лежал у родника к воде ноздрями. — Исполнил Рыцарь, что сказал в тот день. И слава понеслась над городами. Луна три раза пряталась в чертог, — И чашу получил родник отныне; Поставить три колонны Рыцарь смог, Дворец утехи выстроил в лощине. У родника высокие цветы С деревьями сплелись, прижав к ним донца, — Создав приют лесистый, где листы Укроют всех от ветра и от солнца. И тёплым летом здесь, где пахнет хмель, Устроил Рыцарь бал Прекрасной Даме; И были танцы, был и менестрель, В беседке были игры вечерами. Но сэр Уолтер умер — наш герой, В семейном склепе он лежит под вязом. Есть тема сочинить мне стих второй, Сопроводив его другим рассказом. Часть вторая
Я о несчастьях не пишу стихов, Кровь леденить — то не моё искусство, Но летом на свирели я готов Играть для тех, в ком разум есть и чувства. Я в Ричмонд направлялся на коне, И увидал стоящих три осины На трёх углах квадрата, в стороне Ещё одна — у родника лощины. Значенье их узнал бы я навряд; Остановившись на скале укромной, Узрел я три столпа, стоящих в ряд, — Последний на вершине виден тёмной. Унылые деревья без ветвей; Квадратный холмик с жухлою травою; Как может вы, сказал я без затей: «Давным-давно здесь было всё живое». Оглядывал я холм со всех сторон, Печальней места я не видел ране; Казалось, здесь весны неслышен звон, Природа подошла к смертельной грани. Я там стоял, бесплодных полон дум, Когда старик в пастушеской одежде Поднялся вверх, и я, услышав шум, Спросил его, а что здесь было прежде. Пастух поведал тот же мне рассказ, Что в первой части смог зарифмовать я, Сказав: «Веселье было здесь не раз, А нынче здесь на всём лежит проклятье. Стоят осины мёртвые кругом; А может буки — все обрубки эти: Они беседкой были; рядом дом — Дворец прекрасней всех дворцов на свете! В беседке той ни кроны, ни листвы; Вот и родник, и каменные плиты; А во дворце полдня могли бы вы Вести охоту за мечтой забытой. Нет ни собак, ни тёлок, ни коней, Из родника желающих напиться, У тех, кто крепко спал, ещё мрачней Сон становился от такой водицы. Убийство было здесь совершено, Кровь жаждет крови; может не напрасно Решил, на солнце греясь, я давно, Всему причина — тот Олень несчастный. Что думал он, с кого он брал пример! Когда от самых верхних скал по круче Он сделал три прыжка — и, гляньте, сэр, Последний был, о, чудо! сколь могучий. Отчаянно бежал он целый день; Не мог понять я, по какой причине Любил то место загнанный Олень, И смерть обрёл у родника в лощине. Здесь он поспать ложился на траву, Был убаюкан летнею волною, И первый раз воды пил синеву, Близ матери тропой идя лесною. В апреле под терновником густым Он слушал птиц, рассвет встречавших звонко; Возможно, здесь родился он грудным, От родника почти что в полфарлонга. Теперь здесь ни травы, ни тени нет; В низине грустной солнце не сияет; Я говорил, так будет много лет, Природа в этом месте умирает». «Седой пастух, ты хорошо сказал; Но мы различны нашим пониманьем: Когда Олень особенный здесь пал, Он был оплакан горним состраданьем. Ведь Дух, что устремился к облакам, Что проникает рощи и низовья, Относится к безвинным существам С благоговейной отческой любовью. Дворец утехи — тлен: тогда, потом, Но это всё ж не светопреставленье; Природа вновь одним весенним днём Проявит здесь и прелесть, и цветенье. А все столпы исчезнут в свой черёд, Что видим мы, о чём когда-то знали; Когда же день спокойствия придёт, Все монументы зарастут в печали. Один урок! но поделён на два, Природа учит явно нас и скрыто: Чтоб с муками живого существа Спесь и утеха не были бы слиты. вернуться Александр, все отлично, но вот здесь я застрял: Но как это случается подчас, В умах нестойких ликованья власть При восхищеньи — возвышает нас, Зато в унынье — нам даёт упасть; Я утром ощутил сию напасть; Видений страх тогда меня облёк, Неясных мыслей грусть — я их назвать не смог. Ликованья власть при восхищеньи возвышает, а в унынье дает упасть? Какая-то тут смысловая путаница. Не может быть ликованья в унынье. Но если вместо "ликованья" поставить "чувствованья", тогда все будет понятно. Кроме того, раз это случается в умах нестойких, то зачем тогда "нас, нам"? Не логичнее ли так? Коль ум нестоек наш, то чувства власть (наша страсть)… Страх меня облёк? Т. е. одел? Можно ли так? Или это библейское выражение? Привычнее было бы так: сумел меня сковать….я их не мог назвать. В строфе XVIII вместо "жеста" наверно надо "шеста"? Опечатка? И в последних строчках не совсем ясно, кто кому оплот: «Господь, — сказал я, — это мой оплот: Пиявок сборщик сей среди глухих болот». Господь — оплот, или сборщик пиявок? А вообще, большой труд сделан! Поздравляю! С БУ ВС Re: Уильям Вордсворт (1770–1850). Решительность и независимость Александр Лукьянов 2009-12-24 09:34:00 Валер, спасибо, я понял твои сомнения. В оригинале But, as it sometimes chanceth, from the might Of joy in minds that can no further go, As high as we have mounted in delight In our dejection do we sink as low; Примерно так Но, как это иногда случается, от мощи (власти) радости (ликования) в умах, которые не могут никуда далее стремиться, Столь же высоко, как мы возвышены в восхищении (восторге), В нашем унынии мы падаем так низко; Здесь смысл — основная тема стихотворения. Если поэт (или человек) который не видит и не знает куда идти, к чему стремиться, то власть вот этой умственной эмоции как ликование приводит к двум результатам. Когда мы восторгаемся чем-то, то возвышаемся, творим шедевры, когда мы впадаем в уныние, то погибаем. Дальше эта мысль развивается на примере Чаттертона, который писал стихи с 12 лет, но их никто не публиковал. Тогда он принял яд в 18 лет. И речь потом идёт о Бёрнсе, который умер в 37 лет. Которого тоже уныние духа привело к смерти. Насчёт рифм сковать — назвать. можно конечно. Но у Вордсворта "страх и фантазии". Они нахлынули на него. Потому я использовал не глагол "сковать", а более мягкую форму "облёк". То есть это не сильный страх, типа ужаса. Это и печаль и боязнь, и неясные мысли… Насчёт того, кто оплот? В оригинале тоже не совсем понятно, кто. Или Господь, или старик. У Вордсворта часто такие двойные смыслы встречаются. В этом его поэтический дар и высок. Подумаю, конечно. это первый набросок.:) С БУ АЛ |
