"I dropped my pen; and listened to the Wind…" I dropped my pen; and listened to the Wind That sang of trees up-torn and vessels tost — A midnight harmony; and wholly lost To the general sense of men by chains confined Of business, care, or pleasure, or resigned To timely sleep. Thought I, the impassioned strain, Which, without aid of numbers, I sustain, Like acceptation from the World will find. Yet some with apprehensive car shall drink A dirge devoutly breathed o'er sorrows past: And to the attendant promise will give heed — The prophecy, — like that of this wild blast, Which, while it makes the heart with sadness shrink, Tells also of bright calms that shall succeed. "Я отложил перо; мне шквальный ветер пел…"[80] Я отложил перо; мне шквальный ветер пел О бригах гибнущих, о буреломных чащах, — Полуночный псалом, утраченный для спящих Невольников забот и повседневных дел. Помыслил я тогда: вот мой земной удел — Внимать мелодии, без меры и созвучий, Чтоб я ответствовал на вещий зов певучий И страстным языком природы овладел. Немногим явственен надгробный стон такой, Звучащий набожно над горем и тоской Давно минувших лет; но он, как буря эта, Порывом яростным печаля сердце мне, О наступающей пророчит тишине, О легкой зыби волн в сиянии рассвета. THE FRENCH AND THE SPANISH GUERILLAS Hunger, and sultry heat, and nipping blast From bleak hill-top, and length of march by night Through heavy swamp, or over snow-clad height — These hardships ill-sustained, these dangers past, The roving Spanish Bands are reached at last, Charged, and dispersed like foam: but as a flight Of scattered quails by signs do reunite, So these, — and, heard of once again, are chased With combinations of long-practised art And newly-kindled hope; but they are fled — Gone are they, viewless as the buried dead: Where now? — Their sword is at the Foeman's heart; And thus from year to year his walk they thwart, And hang like dreams around his guilty bed. ФРАНЦУЗЫ И ИСПАНСКИЕ ПАРТИЗАНЫ[81]
Жара, и голод, и с далеких гор Сухие ветры, и ночной поход По кручам и среди гнилых болот, И наконец, всему наперекор, Настигнуты испанцы, и в упор Теснят их, гонят, бьют, но, в свой черед, — Как куропатки, чуть беда пройдет, Перекликаясь, составляют хор, — Они сплотятся! Их не обмануть, Не взять, не окружить со всех сторон, — Отряд исчез, как будто погребен. Но где их меч? Врагу направлен в грудь! Они ему пересекают путь И омрачают беспокойный сон. "Weak is the will of Man, his judgement blind…" "Weak is the will of Man, his judgement blind; Remembrance persecutes, and Hope betrays; Heavy is woe;-and joy, for human-kind, A mournful thing so transient is the blaze!" Thus might he paint our lot of mortal days Who wants the glorious faculty assigned To elevate the more-than-reasoning Mind, And colour life's dark cloud with orient rays. Imagination is that sacred power, Imagination lofty and refined: 'Tis hers to pluck the amaranthine flower Of Faith, and round the sufferer's temples bind Wreaths that endure affliction's heaviest shower, And do not shrink from sorrow's keenest wind. "Слаб человек и разуменьем слеп…"[82] "Слаб человек и разуменьем слеп; Тяжел он для Удачи легкокрылой, Беспомощен пред Памятью унылой И в тщетной жажде Радости нелеп!" — Так думал тот, кто сумерки судеб Впервые озарил волшебной Силой, Что сразу вознесла Рассудок хилый Над тусклой явью будничных потреб. Воображенье — вот сей дар желанный, Свет мысленный и истинный оплот, Лишь амарант его благоуханный Чело страдальца тихо обовьет, — Его не сдуют бедствий ураганы, Его и ветер скорби не сомнет. |
