SONNET WRITTEN IN LONDON, SEPTEMBER, 1802 O, friend! I know not which way I must look For comfort, being, as I am, opprest, To think that now our life is only drest For show; mean handy-work of craftsman, cook, Or groom! — We must run glittering like a brook In the open sunshine, or we are unblest: The wealthiest man among us is the best: No grandeur now in nature or in book Delights us. Rapine, avarice, expense, This is idolatry; and these we adore; Plain living and high thinking are no more: The homely beauty of the good old cause Is gone; our peace, our fearful innocence, And pure religion breathing household laws. АНГЛИЯ, 1802[49] Скажи, мой друг, как путь найти прямей, Когда притворство — общая зараза И делают нам жизнь — лишь для показа — Портной, сапожник, повар и лакей? Скользи, сверкай, как в ясный день ручей, Не то пропал! В цене — богач, пролаза. Величье — не сюжет и для рассказа, Оно не тронет нынешних людей. Стяжательство, грабеж и мотовство — Кумиры наши, то, что нынче в силе. Высокий образ мыслей мы забыли. Ни чистоты, ни правды — все мертво! Где старый наш святой очаг семейный, Где прежней веры дух благоговейный? LONDON, 1802 Milton! thou shouldst be living at this hour; England hath need of thee: she is a fen Of stagnant waters: alar, sword, and pen, Fireside, the heroic wealth of hall and bower; Have forfeited their ancient English dower Of inward happiness. We are selfish men; Oh! raise us up, return to us again; And give us manners, virtue, freedom, power. Thy soul was like a Star, and dwelt apart; Thou hadst a voice whose sound was like the sea: Pure as the naked heavens, majestic, free, So didst thou travel on life's common way, In cheerful godliness; and yet thy heart The lowliest duties on herself did lay. ЛОНДОН, 1802[50]
Нам нужен, Мильтон, — ты! Отчизна ждет. Трясина дней, стоячее болото Священника, солдата, рифмоплета, Пустопорожних мнений и хлопот — Таков, порвавший с прошлым, этот год, Поправший нашу праведность. Забота Лишь о себе к нам ломится в ворота. Вернись! верни свободу и почет, Былую доблесть и благую силу. Ты был звездой, сиявшей с высоты. Реченья, величавы и просты, На берег Альбиона набегали, Как волны, — но послушные кормилу. Ты понимал и низкие печали. "Nuns fret not at their convent's narrow room…" Nuns fret not at their convent's narrow room; And hermits are contented with their cells; And students with their pensive citadels; Maids at the wheel, the weaver at his loom, Sit blithe and happy; bees that soar for bloom, High as the highest Peak of Furness-fells, Will murmur by the hour in foxglove bells; In truth the prison, unto which we doom Ourselves, no prison is; and hence for me, In sundry moods, 'twas pastime to be bound Within the Sonnet's scanty plot of ground: Pleased if some Souls (for such there needs must be) Who have felt the weight of too much liberty, Should find brief solace there, as I have found. "Монашке мил свой нищий уголок…"[51] Монашке мил свой нищий уголок, В пещерной тьме аскет не знает скуки, Мила студенту цитадель науки, Девица любит прялку, ткач — станок. Пчела, трудясь, летит искать цветок На дикий Фернс, — жужжит, и в этом звуке Лишь радость, ни усталости, ни муки. И кто в тюрьме свой дом увидеть смог, Тот не в тюрьме. Вот почему не ода, Но тесного сонета краткий взлет И в радостях мне люб, и средь невзгод. И кто, как я (не шутит ли природа!), Горюет, что стеснительна свобода, В сонете утешение найдет. |
