Неуверенные движения Трента на краю моего поля зрения прекратились.

— Что вы делаете?

Я стиснула зубы, но ничего не сказала. Взяла пакет с солью и аккуратно высыпала ее узором в виде удлиненной восьмерки — модифицированная лента Мебиуса. Это проклятие было одно из очень немногих мною виденных, в котором не используется пентаграмма, и я подумала, что это, быть может, совершенно иная ветвь магии. Может, это будет не так больно.

— Рэйчел? — напомнил Трент о своем вопросе, и я села на пятки, сдула прочь локон, который выбился из-под шляпы.

— У меня десять минут, и я собираюсь сотворить проклятие, которое помешает вызывать Ала из безвременья.

— Прямо сейчас? — спросил он, и удивление приподняло его ухоженные брови. — Вы говорили, что демоны чуют, когда вы подключаетесь к линии. Они же через секунду налетят на нас!

Дрожащими пальцами я осторожно поставила медную пирамиду на пересечение солевых линий.

— Вот почему я и делаю это без защиты круга. У меня запасено достаточно безвременья внутри, чтобы на проклятие хватило.

Так говорила Кери, и я ей верю. Но плести проклятие без круга — эта меня очень, очень нервировало.

Трент переступил мягкими подошвами, выражая протест, но я не обратила внимания, копаясь в сумке в поисках пластинки красного дерева, которую забыла вытащить заранее.

— Зачем вы так рискуете? — спросил он. — Совершаете демонское проклятие до восхода солнца. В безвременье. И в оскверненной церкви. Неужто нельзя это сделать, когда вы вернетесь домой?

— Если вернусь, — огрызнулась я. — А если не получится — я хочу тогда перед смертью быть уверена, что моим друзьям не придется страдать от рук Ала вместо меня. Пусть он останется в безвременье. — Я смерила его взглядом. — До конца времен.

Трент сел так, чтобы видеть и меня, и статую. Убедившись, что он молчит, я установила в баланс на пирамиде пластину, похожую на шпатель для языка — два ее конца зависли над петлями ленты Мебиуса. И я очень старалась не думать, что сказал Трент насчет плетения проклятия так близко к рассвету. Плохо это было. То есть по-настоящему плохо.

— Ну, ладно, — сказал он вдруг, и я посмотрела недоверчиво: неужто он думал, что я жду от него разрешения?

— Ну, спасибо, разрешил.

Дрожащими пальцами я зажгла красную свечу, изображающую Ала, и поместила в дальнюю от меня петлю, сказав слово «alius». Золотистую поставила в свою петлю со словом «ipse». Золотистую. Уже давно моя аура не имела своего изначального золотого цвета, но использовать черную свечу — это бы меня убило.

Я насыпала в ладонь горсть соли, пробормотала над ней несколько слов по-латыни, придавая ей значение, перемешала перед тем, как поделить пополам, и посыпала вокруг обеих незажженных свечей с одними и теми же словами. Потом быстро, пока Трент не успел меня отвлечь, зажгла их запальной свечой, снова сказав те же слова последний раз. Они прокладывали три пути с одной и той же силой и были неизменны — очень надежное начало.

— Кто вас научил зажигать свечи силой мысли? — спросил Трент, и я вздрогнула:

— Кери, — ответила я коротко. — Ты не мог бы тихо посидеть? — добавила я, и он встал, отошел на затекших ногах к статуе, скрывшись с моих глаз.

Сразу легче стало. Медленно, чтобы не сбить уравновешенную пластину с пирамидки, я отломила верхушку ампулы и капнула три рубиново-черных капли Аловой крови на его сторону коромысла. Пахнуло жженым янтарем, почти удушливо. У меня глаза заслезились, пока я нашаривала церемониальный нож. Почти готово. Не очень трудное проклятие, и почти без участия магии. Тут главное — добыть образцы, а мой у меня прямо здесь.

Чувствуя спиной взгляд Трента, я уколола себе палец. Сердце вдруг подпрыгнуло, когда я выдавила три капли и размазала их по красной свече. Проклятие готово, осталось только его вызвать. И ни один демон не учует, что я сделала. Я не трогала ни одной линии — энергия была смотана у меня внутри, в моем ци. Я посмотрела сперва на часы, потом на Трента. Я должна это сделать. Мне оно не нравится, но все остальные возможности нравятся еще меньше. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох и прошептала:

— Evulgo.

Мне случалось использовать это слово. Такое ощущение, что оно нужно для регистрации проклятия — и это ощущение окрепло, когда меня накрыла волна отсоединения и возникло жутковатое чувство, будто я в помещении, набитом сотнями и сотнями людей, и все говорят одновременно и друг друга не слушают. Сердце колотилось, я ощущала, как укрепляется во мне проклятие, переплетаясь с моей ДНК, становясь мною, пульсируя силой неслышимого сердца. Закружилась голова, и я открыла глаза.

Надо мной стоял Трент, окруженный неярким желтым сиянием. Я посмотрела на руки, впервые увидев свою ауру без помощи вещего зеркала. Такая красивая, золотая, чистая, без следов копоти — я чуть не заплакала. Если бы так оно и осталось! Но я знала, что это лишь на миг, пока все меняется.

— Все в порядке? — спросил он, и я кивнула. Я должна это закончить, пока хватает решимости.

С пересохшим ртом я повернула пластинку на сто восемьдесят градусов, чтобы образец Ала оказался над моей петлей, а мой — над его.

— Omnia mutantur, — прошептала я, вызывая проклятие.

Все меняется, подумала я и вздрогнула от ощущения, будто меня выдергивают из собственной кожи. Руки тряслись, а когда я посмотрела, ауры у меня не было. Просто не было, и все.

— У меня не было выбора, — сказала я Тренту как объяснение — или извинение — и сжалась вся, когда меня ударило дисбалансом.

Боль проникла внутрь, заставив меня сложиться пополам, я дернула ногой, сворачиваясь в клубок, разметала параферналии. Запахло погашенной свечой.

— Дженкс! — крикнул Трент. — Быстрее сюда!

Я не могла дышать. Согнувшись пополам, пыталась открыть глаза, прижимаясь лицом к шершавому ковру, испуская стоны и пытаясь овладеть собой. Голова раскалывалась пополам. Я сумела приоткрыть веки — стало куда хуже. О господи, такого сильного дисбаланса я не испытывала никогда в жизни.

— Рейч, что с тобой? — спросил Дженкс, зависая в воздухе надо мной.

Я сумела один раз вдохнуть, и снова меня скрутила боль. Мне этого отчаянно не хотелось, но если я сейчас не приму этот дисбаланс как свой, он меня убьет.

— Держи ее! — крикнул Дженкс. — Я же не могу, будь оно проклято! Держи ее, Трент, пока она себе что-нибудь не повредила!

Я всхлипнула, ощутив вокруг себя руки Трента, которые не дали мне скатиться по лестнице.

— Принимаю, — выдохнула я. Голова готова была взорваться, на грудь давила невероятная тяжесть. — Принимаю это чертово проклятие.

Как будто выключили свет, ушла судорога из мышц, и я втянула в себя прерывистый вдох, пахнущий свечным дымом. Еще вдох, и еще, радость просто существования без боли. Постепенно расслабились мышцы, осталась только пульсация в голове. Трент сидел, держа меня в объятиях. Лицо у меня было мокрое, и я попыталась его вытереть — тогда он слегка отпустил руки. Медленно, как в летаргии, я посмотрела на руку — проверить, что это слезы, а не кровь. Вот так сильно болела голова…

— Все нормально, — прохрипела я, и Трент убрал руки. Я слышала, как он отодвинулся и встал. Дженкс смотрел на нас с перил с бледным тревожным лицом.

— Демоны не появлялись? — спросила я его, и он покачал головой.

Полностью опустошенная, я отодвинулась от Трента еще подальше, испытывая неловкость, пытаясь найти какое-то подобие самой себя. Да, я это сделала, черт побери. Это было так больно, что не могло не получиться. Руки тряслись, когда я на них посмотрела, желая и боясь увидеть чужую ауру. Но ауры опять видно не было, и я боялась спросить Дженкса, моя ли у меня аура, или Ала, или вообще никакой.

Я только посмотрела на него, и он улыбнулся:

— Твоя она, твоя, — сказал он, и у меня глаза закрылись, в горле встал ком. Но я постаралась подавить эмоции — наша работа еще не выполнена.

— Добыл образец Трента? — спросила я. — Надо отсюда уходить.