— Позволь, — тихо сказала она, касаясь губами чувствительной кожи под ухом, опускаясь ниже, ниже, нагибая голову, и синий свет блестел в ее волосах. Я отдалась этому напряженному ощущению, и сердце стучало колоколом.

Руки Айви опустились ниже, нашли впадинку на пояснице. Она отклонилась, остановила пальцы, и взгляды наши встретились.

— Позволь, — сказала она еще раз, вся уже уйдя в то, что сейчас должно было случиться.

Я знала, что она не договорит до конца. Позволь мне это сделать. Дай это мне.

Просьба разрешения настолько глубоко внедрена в суть живого вампира, что если бы она не сказала этого, ей бы казалось, что это изнасилование — пусть я даже сама бы себя разрезала и в рот ей выжала.

Я глядела в эти черные глаза из одних зрачков, видела открытую, отчаянную жажду вместо того бесстрастного лица, которое обычно было обращено к миру. Меня пронзил последний укол страха перед тем, как я сейчас рискую. Всколыхнулось воспоминание, как она чуть не до смерти укусила меня в фургоне Кистена, всколыхнулось и угасло. Там, где мы с Айви соприкасались, звенело напряжение: ее правая рука у меня на плече, левая на пояснице, прижавшееся ко мне бедро. Нет, она не перейдет границ, секса в этом прикосновении не будет. Иначе я уйду насовсем, и она это знает. Айви играет с собой в жестокие игры, но она надеется, если ждать достаточно долго, я приду к ней сама.

Может быть, она права. Если бы мне кто-то год назад сказал, что я буду дразнить вампира, заманивать меня укусить, я бы решила, что это полный псих.

У меня закрылись глаза. Без толку пытаться осмыслить мою жизнь — надо просто жить ею. Как живется.

— Возьми, — прошептала я, напрягая колени, чтобы не свалиться от нахлынувшего ощущения.

Со вздохом она чуть прижалась ко мне, пальцы стиснули меня сильнее, и без малейшего колебания Айви наклонилась к моей шее и погрузила в нее зубы.

В загоревшемся восторге боль от укуса немедленно сменилась блаженством. Я ахнула, задержала дыхание в этот ослепительный миг, и тут же овладела собой. Я не имела права раствориться в ощущении, тогда все стало бы плохо, и когда Айви сильнее всадила зубы, я поклялась, что не сделаю этого. Не в этот раз. Я не сделаю так, что решение окажется неудачным.

Дыхание Айви обдавало мне кожу синхронно с толчками ее рта, вытягивающими в нее мою кровь. Я невольно подняла руку к ее новому шраму — и убрала. Стало неловко, я чуть отодвинулась:

— Медленнее, Айви, — выдохнула я. Мне нужно было знать, что она способна остановиться.

Стало страшно, когда она не послушалась, но я сделала вид, что отталкиваю ее, и она оторвала от меня губы, хрипло и отрывисто дыша.

Слава тебе Господи! Можем. Черт побери, мы можем!

Пульс бился как бешеный. Я стояла неподвижно, мы почти соприкасались головами. Я заметила, что держу руки на ее плечах, и оценила свои ощущения, чтобы знать, насколько владеет собой Айви и насколько сильна моя решимость не впадать в навеянный вампирскими феромонами ступор — тогда она не смогла бы противостоять своим инстинктам.

Она стояла, наклонив голову, почти касаясь лбом моего плеча. Дыхание из ее губ обдавало ранку на моей шее, накатывало и стихало, пока она испытывала свою волю и не двигалась. Я ощутила, как теплая струйка — наверное, кровь, — стала прохладной, но Айви все равно не шевельнулась, хотя даже я слышала запах крови.

Она не потеряет самообладание, она справляется с собой. Наверное, не лучшая кровь за всю ее жизнь, но я двигалась детскими шажками, а она прокладывала новый путь. И это был восторг.

Айви в самом воздухе ощутила мое согласие, и медленно, осторожно — сперва убедившись, что я ее жду, — она снова наклонилась ко мне, губы легли мне на шею, мягко присасываясь, и прохладная кожа снова ощутила тепло. Приятно закололо внутри, все сильнее и сильнее.

— Не торопись, — шепнула я, и мне не хотелось, чтобы она останавливалась, хотя от страха я стала осторожной. Получалось, и я не хотела нарушить нетерпением это новое равновесие.

И она медлила, что — как я теперь понимаю — заводило еще больше, чем если бы она просто вонзила зубы. Губы ласкали маленький шрам, который она оставила мне весной, они дразнили и заманивали.

У нас получается, думала я, и плечи у меня обмякли, но я радовалась, что стою пока без поддержки. Я не подавляла ощущений взлета и падения, когда она играла со шрамом, но слушала свое тело, чтобы остановиться, если Айви возьмет слишком много. Ее вампирская потребность доминировать умерялась любовью, но она не позволяла этой любви стать эротической. У нас получалось. И я подумала, что могло бы случиться, если бы я позволила себе тронуть ее новый шрам.

Она снова наклонилась ко мне, и у меня закрылись глаза. Ее зубы осторожно прижались к шраму, у меня вырвался тихий всхлип — и клыки вошли ледяными иголками. Колени подкосились, но я удержалась на ногах. Айви играла со мной — о господи, я оказалась в руках мастера, и она возьмет от меня все, что захочет.

Она чуть дрожала, легко касаясь моих плеч, и под каскадом ощущений было что-то пьянящее, гудевшее под кожей, как гудит высоковольтная линия, и это были наши ауры, расплывающиеся на краях, пока Айви брала вместе с кровью то, чем могла поделиться моя душа. И я вспомнила, что уже испытывала такое. А ведь почти забыла.

— Айви, — прошептала я.

Ощущение сливающихся аур почти затмевало ощущение ее зубов во мне и нарастало, как прилив, прилив адреналина. Я чувствовала его, и это было больше, чем просто наслаждение.

Я отодвинулась — ее зубы пробороздили кожу и неожиданными лентами льда обожгли кости. Она распахнула глаза, почти в панике.

— Я… я… — начала она, тоже это почувствовав, но она уже ничего вокруг не соображала. С резким вдохом она вцепилась сильнее, и я чувствовала, как сливаются краями наши ауры, но было и еще что-то, танцующее там, где мне не достать.

— Возьми, — выдохнула я, и снова ее губы легли на мою кожу. Я ахнула, вцепилась в нее покрепче, чтобы не отодвинулась, и жар моей крови обжег ей рот, и она снова присосалась. Я тяжело дышала, боролась за воздух, за сознание — пальцы сжались, и я отказывалась падать в обморок. Не допущу, чтобы не получилось из-за меня!

Всюду, где меня касалась ее аура, покалывало кожу, мою ауру бороздили разряды, как расстеленный на песке шелк, и энергия моей души уходила в Айви вместе с моей кровью, окутывая ее существо. Вампирские феромоны текучей радостью текли по моему телу и поджигали его, и я чувствовала поднимающееся тепло от самой Айви. Что-то происходило с нашими аурами. И чем больше я отдавала ей, тем сильнее становилось это ощущение.

Да, думала я, ощущая взаимопроникновение наших аур, отдавая себя свободно и без страха. Да, это я могу тебе дать.

Как просачивается в песок вода, так наши ауры слились в одну.

И я ахнула от этого ощущения. Айви отодвинулась, скользнула зубами по моей шее и упала бы, если бы я не удержала ее. И застыла, широко раскрыв глаза — наши ауры не просто смешались, они слились в одну. У нас была одна и та же аура. Я глядела, потрясенная, и волна эндорфинов заливала меня — нас. Каждая клеточка пела, освобожденная, пела энергия объединенных аур, резонируя в наших душах.

Пальцы у меня соскользнули, Айви отшатнулась, тяжело припала к столу. У меня тут же голова упала на грудь.

— Бог мой! — простонала я, и стоило мне только об этом подумать, как наши ауры разделились. Все кончилось.

Я судорожно вздохнула, прислонилась к кухонному столу. Мышцы держали меня с трудом, руки дрожали.

— Что за чертовщина? — произнесла я, тяжело дыша. Мне хотелось смеяться от радости того, что сейчас было, и беситься, что так долго пришлось это искать. Айви придется кое-что мне объяснить — я не знала, что с аурами такое бывает.

Но я застыла, увидев, как она пригнулась у двери в прохладном синем свете солнца, фильтрованном через шторы. Глаза у нее почернели и смотрели на меня хищно, не отрываясь. Черт. Я-то справилась, а вот Айви — нет.