Она снова хлопнула в ладоши, и тут же одни дворовые бросились к столу и единым духом смели в подолы недопитые чарки и плошки, другие раскинули по всему кругу хрустящую, как снег, скатерть и во мгновение ока так густо заставили ее всевозможными криночками, соусниками, кувшинчиками и прочими сосудами и сосудиками, что среди них едва не затерялась серебряная тарелка с ломтем хлеба и одинокой чаркой, искусно вырезанной из куска горного хрусталя. Ее поставили под самый свод очага, полагая, что дух покойного князя скорее всего явится через дымоход. Но когда один из дворовых взял баклажку и потянулся через весь стол, чтобы наполнить княжескую чарку, Цилла встала со своего кресла и, перехватив его руку, сама налила чарку до краев. И как только последняя капля сорвалась с горлышка баклажки, со двора донесся первый удар полуночного сторожевого колокола. Все подняли свои чарки вровень с подбородками и в полной тишине стали слушать звонкие морозные удары.

И вдруг из дымохода послышались какие-то неясные звуки.

— Никак завьюжило, — прошептал Берсень.

— Нехай метет, — тихо ответил Лесь, — чай, не в чистом поле ночуем.

Пока они шептались, все взгляды устремились на дымоход, точнее, на черный свод очага, под которым вдруг появилось мутное белесое облачко. Князь стоял рядом с Циллой и видел, как обмерли ее плечи и задрожала в пальцах наполненная доверху чарка. Тем временем облачко разрослось и приняло вид человеческой фигуры, в размытых очертаниях которой Владигор с трепетом различил лик князя Светозора.

— Кто звал меня? — глухим ровным голосом промолвил призрак, садясь перед княжеской чаркой и скрещивая ноги, обутые в высокие сапоги с отворотами, точно такие, какие носил Светозор при жизни.

— Кончай свои штучки, шут гороховый! — сквозь зубы прошипела Цилла, обращаясь почему-то не к Владигору, а к Урсулу, так же, как все, не отводившему от призрака остекленевшего взгляда.

— Кто звал меня? — повторил призрак, медленно обводя горницу мерцающими голубоватыми глазами.

Обступившие стол дворовые словно онемели от ужаса. Они торопливо выпивали свои чарки, надеясь на то, что водка придаст им храбрости, но стоило призраку встретиться взглядом хоть с одним из них, как тот закатывал глаза, икал и без чувств валился под стол.

Владигор стоял скрестив руки на груди и бестрепетно ждал того мгновения, когда взгляд призрака обратится на него. Князь чувствовал, что светлый дух его отца посвящен в некую тайну, открыть которую он может только сыну. И потому, когда ясные глаза призрака остановились на нем, Владигор лишь слегка склонил голову в знак того, что готов следовать за ним как телом, так и духом.

Но идти никуда не пришлось: вокруг стола внезапно сгустился мрак, поглотивший не только стены и углы горницы, но и всех стоящих вокруг стола по обе стороны от Владигора. При этом мрак был абсолютно прозрачен, и человеческие фигуры слегка обозначались в нем, подобно льдинкам, тающим в нагретых весенних лужах, и сквозь них просвечивали звездные россыпи, среди которых Владигор без труда различал знакомые созвездия Льва, Скорпиона, Стрельца, Девы, и каждое точно вписывалось в контуры Берсеня, Урсула, Ракела. Все, кроме Девы, стоявшей чуть поодаль и как будто не включенной в застольный круг.

— Любава, ты?! — воскликнул потрясенный князь.

Контур кивнул и растворился во мраке, а вслед за ним в звездной россыпи рассеялось и само созвездие.

— Что это? — спросил Владигор, обращаясь к призраку.

— Ты пригласил меня к себе, я тебя — к себе, — сказал тот. — Мы — квиты!

— Какие могут быть между нами счеты?! — воскликнул князь.

— Между нами никаких, но каждый из нас живет в своем мире, а эти миры не всегда ладят между собой, — усмехнулся призрак.

— Понятно, я здесь, ты там, — но где же тогда они? — сказал князь, указывая на контуры человеческих фигур с мерцающими в них созвездиями.

— Пока нигде, — сказал призрак. — Все зависит от устремлений: плоть тяготеет к праху, дух к свету, — что перетянет!

— И ты явился лишь для того, чтобы сказать мне об этом? — спросил Владигор.

— Имеющий уши да слышит, — сказал призрак.

— Они вроде тоже не глухие, — сказал Владигор, кивая на безмолвные силуэты.

— Но они там, а ты — здесь, — сказал призрак. — Много званых, но избранных — раз, два и обчелся!

— Выходит, я один такой? — спросил князь. — Неужто на все Синегорье второго не нашлось?..

— В Мертвом Городе и одного не отыскалось, — сказал призрак.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился князь.

— Я все сказал, — ровным, бесстрастным голосом промолвил призрак, — имеющему уши… Имеющему уши… Имеющему уши…

Его голос стал постепенно глохнуть, словно улетая в бесконечные звездные миры, заполонившие горницу и вмиг раздвинувшие ее закопченные бревенчатые стены до недосягаемых окраин Вселенной.

Вместе с тем строгие черты призрака стали бледнеть. Их словно впитывала бархатная гарь кирпичного свода, под которым вскоре осталась лишь горка пепла, примятая подносом с опустевшей чаркой.

Вместе с водкой исчез и приготовленный для призрака хлебный ломоть, и это послужило чуть ли не главным доказательством того, что он действительно явился из иного, запредельного мира, а не был таким же скоморошьим мороком, как яйцо или угли. Лесь мог, разумеется, без особого труда и чарку опустошить, и ломоть хлеба съесть, но, когда масляный свет плошек слегка рассеял нахлынувший мрак, сидевшие по бокам от него дворовые отпустили его руки и, упав на колени перед Циллой, стали наперебой клясться, что при появлении призрака так стиснули лицедея с обеих боков, что у него даже хрустнули кости.

— Пальцем не шевельнул! Сидел как в стену замурованный! Мы ему и мешок на башку надели! — наперебой галдели они, выпучивая на свою повелительницу красные от усердия глаза.

— Верю! Верю! Пошли вон, придурки! — морщилась Цилла, нервно кусая губы.

Дворовые ткнулись лбами в пол и ползком попятились к двери, ерзая по половицам локтями и коленями.

— А теперь всем спать! — воскликнула Цилла, вскочив с кресла и оглушительно хлопнув в ладоши. — Взбить перины скоморохам! И девку каждому! А старичкам по две, чтоб с обеих боков грели, авось и у них что-нибудь из штанов вылупится после перепелов-то!..

Выкрикнув последние слова, Цилла повернулась к дверям и, не оглядываясь, удалилась плавной стремительной походкой. Когда за ней захлопнулась дверь, присмиревшие дворовые обступили лицедеев и с вежливыми поклонами развели их по теплым клетушкам, расположенным прямо над потолком горницы. Вскоре явились и девки; Владигор, стоя у слюдяного, разукрашенного инеем окошка, слышал, как они торопливо стучат каблучками по коридору и осторожно, как кошки, царапаются в двери. Перед его покоями тоже замерли чьи-то шаги, затем раздался тихий вкрадчивый стук, князь через плечо бросил: «Войди!» — и, обернувшись, увидел на пороге стройную и весьма широкую в плечах девицу, смотревшую на него смелым и даже несколько нахальным взглядом.

— Звать-то тебя как? — спросил Владигор после некоторого молчания.

— А-э… Филица, — приятным баритоном ответила девка, глядя на князя поверх платка, закрывавшего нижнюю часть ее широкоскулого лица.

Ее большие глаза, опушенные длинными выгнутыми ресницами, лучились странным желтым светом, — приглядевшись, князь увидел, что зрачки в них похожи на маленькие черные наконечники копий.

— Ну что ж, Филица, проходи, коли пришла, — сказал князь, указывая девке на табуретку перед небольшим столиком у бревенчатой стены против занавешенной густым пологом постели.

Девица низко поклонилась, благодаря за приглашение, сделала два широких шага и, усевшись на табурете, оперлась локтем о край столешницы, уставленной чеканными кубками и чашами с винами, фруктами и сластями.

— Угощайся, Филица, не стесняйся, — сказал князь, по-прежнему стоя у окна и не сводя глаз с ее руки, придерживавшей платок у подбородка, — а как поешь, к себе иди. Я нынче устал, которую ночь в шарабане да на морозе ночуем, чувствую, что вот-вот разморит меня в тепле-то…