— Не надо, князь! — испуганно прошептал Челла, проследив направление его взгляда. — Я и так их еле удерживаю, чтобы колымагу нашу в щепки не разнесли, а ты прямо к черту в зубы рвешься!

— Соблазнил ты меня, лицедей! Свободой купил! — прошептал Владигор, глядя на преследователей зачарованным взглядом. — Давай мне личину! Скорее! Горбуна, ведьмы, калеки безногого — все равно! Чем страшнее, тем лучше! Помер ваш князь, нет его больше, так ведь, Белун?!

— На все твоя воля, сын мой! — твердо прозвучал за его спиной голос чародея. — Здесь я над тобой не властен!

— Как ты сказал: «сын мой»?

Владигор оглянулся через плечо и увидел посреди рыдвана туманный призрак, испускавший ослепительное лучистое сияние. По обе стороны от него стояли Белун и Челла. На ладони чародея лежал прозрачный многогранник, грани которого были затушеваны тонким замысловатым рисунком, а лицедей сучил и расправлял на пальцах косматый седой парик, соединенный с сухим крючковатым носом.

— Кто сказал «сын мой»? — повторил князь, пристально вглядываясь в смутные черты призрака: благородные линии лица, твердые высокие скулы, темные глаза, широкие ладони, прижатые к груди на месте сердца.

— Я, — ответил тот голосом Белуна.

— А почему у тебя такой странный голос? — спросил Владигор, не в силах оторвать взгляд от лица призрака.

— Голос? Какой голос? У меня нет голоса, — ответил тот, чуть шевельнув тонкой линией рта.

— Как нет?! — удивился князь. — Что же я тогда слышу?

— Себя, — сказал призрак. — Разве ты никогда не говорил со мной в душе своей?

— Да, — сказал Владигор, — я говорил с кем-то похожим на тебя, но я не знал, кто это такой.

— А почему ты не спросил у него? — сказал призрак. — Разве ты не знаешь, как опасно вступать в разговор с незнакомцами?

— Я не робок, ты знаешь, — сказал Владигор, — но стоило мне спросить у него, кто он, как он тут же удалялся, оставив меня в сильном смущении.

— Что же тебя смущало? — перебил призрак, вытянув перед собой руку, на одном из пальцев которой князь увидел такой же перстень, как у него. Аметист в его изящной золотой оправе горел ровным голубым огнем, но больше этого огня внимание князя приковала рана, открывшаяся в груди призрака. Она приходилась как раз на промежуток между шестым и седьмым ребрами и, судя по ее виду, была нанесена наконечником копья, пронзившим грудь и достигшим сердца незнакомца.

— Я догадывался, но боялся ошибиться, — взволнованно прошептал князь, не отводя глаз от раны.

— Где же твоя смелость, сын мой? — усмехнулся призрак. — Неужто она лишь в том, чтобы за кнут выдергивать из седел тучных мерзавцев да загонять клинки в глотки дворовых псов?

— Я не хотел, отец, — смущенно потупился Владигор. — Так получилось.

— Ты сказал «отец»? — перебил призрак.

— Да, — ответил князь, поднимая глаза. — Ведь я не ошибся?

На сей раз призрак промолчал. Он лишь улыбнулся в ответ и, приложив ладонь к ране, стал медленно отступать и растворяться в сумерках рыдвана.

— Постой! Погоди! — крикнул Владигор, бросаясь к нему. — Скажи, что мне делать? Что?

— Слушай себя… Только себя… Познай себя… — чуть слышно прошелестело в ответ.

— Но как? Что ты хочешь этим сказать?! — воскликнул князь, всматриваясь в темное пространство между Белуном и Челлой.

— Кто, князь? С кем это ты? — удивился лицедей, делая шаг к Владигору и держа в руках длиннополый кафтан с горбом на спине.

— Как это «с кем»? — спросил князь, с недоумением глядя на Челлу. — Ты что, слепой? Или глухой? Скажи ему, Белун!

— Прости его, князь, он не виноват, — сказал чародей. — Ты сейчас был в другом времени, там, где только ты и Светозор, только вы двое, и больше никого…

— Так это был мой отец? — взволнованно перебил Владигор. — Но эта рана? Ведь его убили ударом в спину!

— Смерть никогда не заходит со спины, — сказал Белун. — Воин всегда встречает смерть лицом к лицу, заранее зная, что ее удар направлен точно в сердце и неотразим.

— А как же все сражения? Предательства? Отравления?! — воскликнул князь. — Как встретили смерть те, кто был заживо замурован в стене, утоплен, посажен на кол, разорван березками, сварен в кипятке, сожжен, зашит в конскую шкуру, смят и раздавлен обезумевшей толпой?!

— Воин всегда встречает смерть лицом к лицу, — сурово повторил Белун. — Если не веришь, смотри!

Он взял многогранник двумя пальцами и повернул к князю одну из тонко заштрихованных граней. Владигор стал пристально вглядываться в переплетение штрихов и вдруг различил в них движение крошечных серых фигурок. Сперва это движение представилось ему беспорядочной суетой, похожей на пляску пылинок в солнечном луче, но, вглядевшись пристальнее, князь увидел панораму гигантской битвы, развернувшейся в речной долине, окруженной крутыми каменистыми склонами. Князь видел, как, сверкая прикованными к ободам клинками, неслись по песчаной отмели колесницы; как длинные пики вонзались в груди воинов, пробивая их латы, как если бы это были надкрылья майских жуков; как взбесившиеся боевые слоны сбрасывали на землю паланкины и топтали обезумевших лучников столпообразными ногами. Воины карабкались на скалы, но навстречу им с грохотом летели огромные камни, обращавшие живые тела в беспорядочное кровавое месиво, в комья, из которых торчали обломки костей вперемешку с яростными, бессильно сжатыми кулаками. И над всем этим побоищем порхали легкие пепельные чешуйки, чем-то похожие на летних мотыльков-однодневок, в изобилии вьющихся над жирной придорожной грязью. Глядя на беспрерывную битву, князь вскоре заметил, что по мере того, как запертых в речной долине воинов становилось все меньше (половину своих же перетоптали слоны, пораженные ядовитыми стрелами), воздух между скалами все гуще и гуще насыщался порхающими чешуйками. Особенно густо взвивались они над теми местами, куда обрушивался сброшенный кусок скалы; пепельные смерчи закручивались над спинами беснующихся слонов, трепетали по обеим сторонам бешено скачущих и с разгону вязнущих в людской каше колесниц.

— Что это, Белун?! — крикнул Владигор, прикрывая глаза от невыносимого зрелища.

— Смерть, князь! — воскликнул чародей, поднося многогранник к его лицу и поворачивая его другой гранью. Владигор открыл глаза, и как только его взгляд уперся в сетчатую паутину на поверхности кристалла, она затрепетала, вздулась и, выпустив извилистые щупальца, словно втянула князя в самую гущу битвы. Владигор ощутил под собой гладкую кожу седла, его ноги вошли в стремена, рука напряглась, сжимая рукоятку меча. Узкоглазые желтолицые всадники, в рысьих шапках с черными кисточками, окружали его, на скаку перебрасывая друг другу концы кованых цепей. Их звенья звенели в полете, а конь под Владигором то с храпом вздымался на дыбы, то вновь оседал.

«Живьем хотят взять», — подумал князь, припадая к конской холке и свободно бросая вдоль бедра руку, вооруженную длинным, слегка изогнутым клинком. Владигор видел, как всадники закрепляют цепи в седельных луках и, замкнув вокруг него тройное, местами провисающее кольцо, неспешно стягивают с плеч волосяные арканы и, намотав на кулаки конские поводья, примериваются для бросков. Петли засвистели в воздухе почти одновременно, но Владигор пригнулся и принялся с такой быстротой вращать над головой клинок, что он образовал сплошной сверкающий круг, осыпавший голову и плечи князя колкой волосяной трухой. Порыв ветра швырнул щепотку мусора ему в глаза; он зажмурился от рези, а когда приподнял веки, желтолицых всадников уже не было, вместо них вокруг Владигора расстилалась цветущая долина, над которой парили безмолвные черные птицы.

— Что это, Белун? — чуть слышно прошептали его губы.

— Смерть, князь, — прошелестело в ответ.

Владигор быстро обернулся и увидел, как по траве идет к нему та, что стояла за спинкой трона, на котором сидел разряженный в бархат и золото младенец. Она шла, отводя рукой высокие побеги конского щавеля и срывая колючие лиловые головки с выжженных кустов чертополоха. Мохнатые шмели, яшмовые пчелы и полосатые осы роем вились вокруг ее головы, увитой переплетенными побегами омелы.