— Перед тобой! — сверкнул глазами Владигор. — Нешто не знаешь, что про меня в народе болтают?

— Слыхал, — пробормотал Десняк, отводя взгляд. — Хотел даже схватить пару болтунов, чтобы прибить их брехливые языки к городским воротам, да все как-то руки не доходили. Да и народ разное болтает: одни про оборотня, другие про то, что милостив князь, такие старые вины простил, за какие Климога покойный молодыми березками надвое рвал! А раз князь такой, то нам уж сам бог велел, потому как всякая власть от бога…

— А Климогина? — быстро перебил Владигор. — Тоже от бога или как?

— Не могу знать, князь, — потупился Десняк, — ослаб умишко, не постигает промысла божия…

— Может, лукавый тебя путает, боярин?

«Ого, куда метит! — похолодел Десняк, глядя на вновь поставленный перед ним кубок. — Насквозь меня видит! Ну да ладно, двум смертям не бывать, а если он решил, то лучше уж так, тихо, а то придут среди ночи да и удавят, как пса… Мало ли случаев было!»

Десняк поднял кубок, но прежде, чем пригубить его, прижал пальцем золотой ободок, раздавил скрытый под ногтем пузырек из рыбьей мездры и, дождавшись, когда желтая маслянистая капля упадет в густое темно-красное вино, единым духом осушил кубок до дна.

«Хитер ты, князь, но и мы не пальцем деланы, — думал Десняк, выходя из ворог княжеского двора и ставя ногу на шаткую ступеньку легкого, обтянутого кожей возка, — небось знаешь про девку, но молчишь! А что ты скажешь? Ведь не купил я ее, она сама пришла, а это дело добровольное, на него запрета нет!..»

Кнут звонко щелкнул над лошадиными спинами. Как только возок отъехал подальше, Десняк привстал и с силой ткнул возницу кулаком в спину. Экипаж остановился, Десняк спрыгнул на обочину, развел ладонями усы и, склонившись над сточной канавой, сунул два пальца в рот…

«Так-то оно вернее, — думал он, вновь забираясь в возок и вытирая бороду рукавом кафтана. — Бес его знает, какой у князя яд, а теперь все поменьше его во мне осталось, глядишь, и выживу!..»

Цилла, выслушав рассказ Десняка о том, как проходил княжеский прием, весьма прохладно отнеслась к его подозрениям насчет Владигорова коварства.

— Мнительный ты стал, ой мнительный! — повторяла она, когда Десняк вдруг прерывал свою речь и, закатив глаза, начинал испуганно прощупывать пальцами впалый живот. — Князь хоть и не глуп, но прост…

— Так ведь намекал, прямо намекал, чуть не в лоб! — обижался Десняк. — Я ему про пошлины толкую, про баб, а он все об одном: хлопнет, говорит, тебя кондратий и предстанешь в мерзости! Учить меня еще вздумал, щенок: пусть, дескать, мой ум будет равен преданности, — а это как понимать?

— Нечего тут понимать, — усмехалась Цилла, выгибаясь и подставляя грудь под его растопыренную ладонь, — кланяться надо и благодарить за науку!

— За науку? Какую науку? Кого? — возмущался Десняк, беспокойно теребя пальцами ее набухший сосок. — Пусть сперва с мое проживет, а тогда посмотрим, кто кого за науку благодарить будет!

— Неужто ты так хочешь, чтобы он прожил с твое? — холодно перебила Цилла.

— Не понял! — пробормотал Десняк, чувствуя, как по его спине пробегает волна сухого озноба.

— Ну и дурак, если не понял. — Цилла дотянулась до шнура и стала медленно собирать в складки шелковый полог над постелью.

— Нет, нет, погоди! — Десняк приподнялся на подушках и остановил ее руку.

— Да я уж вторую неделю гожу, — сухо сказала Цилла, не выпуская шнура.

— Нельзя ж так сразу, в одиночку, — испуганно прошептал Десняк, — надо это дело сперва обдумать, людей верных найти, сговориться, и уже тогда…

— Тогда уж поздно будет! Не ровен час, явится к князю его скоморошка со своим ублюдком, указ состряпают, и все — готова династия!

Цилла раздернула полог, соскочила с постели и, выхватив из камина горящую головню, стала зажигать укрепленные по стенам лучины. Сухие щепки затрещали, искры посыпались на толстый ковер, в ворсе которого по щиколотку тонули ноги Циллы, но она продолжала метаться по спальне, не обращая внимания на запах паленой шерсти.

— Хоромы спалишь, дура! — воскликнул Десняк, вдевая ступни в меховые тапки с твердыми кожаными подошвами.

— Холодно мне, холодно! — запричитала Цилла, звонко цокая зубами.

— Нечего было из постели выскакивать! — цыкнул на нее Десняк, затаптывая сизые змейки дыма, струящиеся из ворса.

— Что мне в твоей постели! Лежишь бревно бревном!

Цилла завернулась в халат и уселась перед камином спиной к Десняку.

— А что ты мне обещала?! Говорила, средство есть! Средство есть! Где твое средство, паскуда?!

Десняк остановился и яростно пнул ногой кадку с ребристым колючим шишаком, увенчанным набухшим яйцевидным бутоном с красно-лиловыми прожилками. Эту диковинку доставили ему еще при Климоге, и теперь, когда она готова была вот-вот зацвести, Десняк усматривал в этом чуде прямую связь с появлением Циллы.

— Средство? Какое такое средство? Не помню! — томно проворковала Цилла, вытягивая к огню стройные голые ноги.

— Врешь, сука! — застонал Десняк, не в силах отвести глаз от ее лодыжек.

— Ладно, старичок, хватит в бирюльки играть!

Цилла резко обернулась и уставилась на Десняка холодным, беспощадным взглядом. Она молчала, но Десняк читал в ее черных глазах так ясно, будто кто-то разворачивал берестяной свиток в глубине ее огромных зрачков.

— Князь-то, говорят, заговоренный, — чуть слышно прошептал он, — его ни яд, ни железо не берут…

— Не берут, — повторила Цилла, чуть шевельнув тонкими губами.

— А скоморошка с ублюдком, может, и вовсе не объявятся, — продолжал Десняк, сглотнув подкативший ком.

— Объявятся, — глубоким пещерным эхом откликнулась Цилла.

— Кто сказал? — испуганно заерзал Десняк. — Их, говорят, в рабство продали…

— Как продали, так и выкупят, — подмигнула Цилла. Лицо ее при этом осталось совершенно неподвижным и на миг как будто обрело сходство с одной из Десняковых диковинок: раскрашенной деревянной маской, закрывавшей, по словам могильного грабителя, высохшее лицо покойной царицы Мертвого Города.

— Выкупят? Кто? Когда? — облизнул пересохшие губы Десняк.

— Может, уже выкупили, — холодно и загадочно улыбнулась Цилла, — выкупили и доставили…

— Куда доставили?!

— Может, и к тебе, а может, и к князю. Откуда мне, чужестранке, знать?

— Э-э… П-понял… п-понял… — залепетал Десняк, чувствуя себя лягушкой, оцепеневшей под змеиным взглядом. — А с ублюдком как же?

— С каким еще ублюдком? Где ты здесь ублюдка видел?!

Цилла встала, отдернула ковер слева от камина, и перед Десняком предстал темноволосый младенец примерно двух лет от роду. Мальчик стоял прижавшись спиной к бревенчатой степе и глядел на Десняка раскосыми и черными, как у Циллы, глазами.

— Вот, значит, как, — растерянно пробормотал Десняк. — А народ признает?

— Народ! Какой народ?! Ой, уморил! Ой, давно я так не смеялась! Твой народ хочет только пить допьяна да жрать от пуза, а кто при этом сидит на княжеском престоле, ему глубоко плевать! Прав был князь, слабеешь ты умом, старичок!

Цилла повалилась на пол и зашлась истерическим хохотом, звеня браслетами на запястьях и лодыжках.

— Ну что ты стоишь как столб?! — заверещала она, перекатившись по ковру и схватив Десняка за колено. — Кланяйся князю! В ноги! В ноги, смерд!

Он уперся ступнями в ковер, стараясь удержаться на ногах, но, когда Цилла ребром ладони резко ударила ему по сухожилию, Десняк покачнулся и рухнул на колени перед смуглым черноглазым младенцем.

— А князя Владигора куда денем? — прохрипел он, почувствовав на затылке маленькую ступню Циллы. — Он один всей моей дружины стоит, потому и ездит без охраны.

— Куда ездит?

— К сестре… К Любаве, что в лесу у берендов живет, — забормотал Десняк.

— Надолго? — нетерпеливо перебила Цилла.

— Когда как, бывает на день, бывает, и на два — он в своей воле.

— Это хорошо: он в своей, а мы — в своей! — воскликнула Цилла. — Похороним вашего возлюбленного князя в лучшем виде: комар носа не подточит!